Родился в Москве. Рассказы выходили в журнале «Волга», альманахах Переделкино, «Про замершую жизнь» и др. Переводчик «Трилобитов» Бриса Пэнкейка и «Сапсана» Джона Алека Бейкера.
Куриный бог
Девушка шла по приморскому парку. Всю первую половину дня она раздавала продуктовые наборы и регистрировала людей из очереди. И теперь, идя быстрым шагом в общую палатку, на обед, она чувствовала, что не может успокоиться.
Парк находился на возвышении, над морем, но земля и здесь была усыпана толчеными ракушками, они хрустели под кроссовками девушки.
Девушка увидела старика, сидящего на лавке. На нем был чистый пиджак, и он не выпивал. Она поздоровалась с ним.
– В двух кварталах отсюда раздают гуманитарку, – сказала она. – Подходите, если вам что-то нужно. Раздача еще идет.
– Я не с этого района, – сказал старик. Он поднял на нее голову и слегка ощерился. Черепашья жилистая шея натянулась, в углу его рта блеснули золотые зубы.
Старик сидел на краю скамейки, как будто кого-то ждал. Девушка уже хотела пойти своей дорогой, но он сказал:
– Раньше я жил неподалеку.
Девушка только сейчас обратила внимание на то, что старик сидит лицом не к морю, а к многоэтажной застройке. Что он там рассматривает, подумала она. Между многоэтажками виднелся только разровненный пустырь.
Море было отделено от парковой дорожки соснами и ивами, в которых свистел уже прохладный ветер, но все-таки море было бы прекрасно видно старику с этого места.
– В этой многоэтажке? – спросила девушка.
– Нет, в частном секторе за многоэтажками, – сказал старик.
– Ваш дом разбило?
– Да, – сказал он, – я переселенец. Мне предоставили квартиру в новостройке, на другом конце города, но иногда по старой памяти прихожу сюда.
– Все живы?
– Все живы, – сказал старик.
Девушка выслушала десятки подобных историй, но почему-то ей хотелось поговорить с этим стариком. Она присела на скамейку рядом с ним.
– Это было в самом начале войны, – продолжал он. – Меня ранило в шею, вот сюда, и маленький осколок дошел до легкого. Жена заметила ранение, а сам я ничего не почуял. Когда дом разбило, мы сразу же пошли к воякам, ихние врачи извлекли из меня осколок.
Девушка и старик помолчали.
Ветер свистел в деревьях и трепал рваные зеленые сети на стенах многоэтажек. Между домами иногда начинал гудеть башенный кран. А море пенилось вдоль берега, но отсюда его совсем не было слышно.
– Сильный ветер, – сказал старик. – Давно не было такого ветра.
– Наверное, – сказала девушка. Она работала в Мариуполе всего пару недель.
– Это из-за перепада давления, – сказал старик. – У меня с вечера ломило колени.
– Каким был ваш дом?
– Каким? – сказал старик и потер ладонью выбритую щеку. – Обычный частный дом в один этаж. Печь я разобрал. Когда подвели газ, жена сказала – зачем нам печь, если всегда будет газ. Я не стал спорить, и разобрал ее, и заделал потолок в том месте, где проходила труба. А на месте печи стояло дочерино пианино.
– Из ваших окон не было видно море? – спросила девушка.
– Нет, море было не видать.
– Ну да, естественно.
Девушка повернула голову и посмотрела сквозь деревья на море. Оно, как всегда, открылось глазу неожиданно, как если бы минуту назад его здесь не было. Кроме большого светлого пятна, где море отражало солнце, оно все было матово-серым.
За заводскими развалинами суша вклинивалась в море огромной насыпью.
– Красивый террикон, – сказала девушка. Она от кого-то услышала это слово.
– То шлакогора, – сказал старик. – Терриконы на шахтах.
– Я-то думала, что это и есть террикон.
– Нет, – сказал старик.
– Эта шлакогора долго накапливалась?
– Да, долгие годы.
– Ясно, – сказала девушка. – Ваша супруга, наверное, тоже иногда приходит сюда.
– Она не понимает меня, – сказал старик, улыбаясь и снова показывая золотые зубы. – Говорит, то твоя блажь. Ей нравится жить на квартире.
– А вам, наверное, нравился этот район.
– Не особо, – сказал старик. – Здесь, по-над морем, было ничего, а вот у нас воздух вечно был грязноватым. Зато теперь везде чистый воздух.
– Вы рыбачили? – Девушка заметила на море черное пятно. Это была резиновая лодка, и в ней сидел человек.
– Нет, не понимаю рыбалку, – ответил старик.
– Ваш новый район хороший?
– Хороший, – сказал старик. – Еще какой хороший. Дома белые, аккуратные, как игрушечки. Мне повезло, что так быстро предоставили квартиру. Но ведь я и пострадал одним из первых. Это все объясняет.
– Кажется, район и правда хороший, – сказала девушка.
– Вполне хороший. Только вот пока не посадили деревья. Пустовато, ветер гуляет.
– Озеленение – это важно.
– Да, важно, – согласился старик.
Башенный кран загудел и потянул в воздух секцию лифтовой шахты. Кран собирал наполовину разбитые панельные дома, словно фигурки в тетрисе.
Большие сколы и дыры на устоявших стенах заделали раствором, но еще не покрасили. Из-за этого казалось, что стены – там, где их не закрывала зеленая сеть, – покрылись сыпью.
А на месте снесенных домов остались котлованы.
Старик поводил носком ботинка по земле и поддел несколько ракушек и камней. Он наклонился, поднял их.
– То наша местная ракушка, – сказал старик и показал на ладони перламутровую, с рыжиной скорлупку. – А то черноморская, она крупнее. Их заносит к нам через пролив. – Старик показал более крупную серую скорлупку. – А такой камушек называют куриный бог. Нужно поглядеть сквозь него на солнце и загадать желание. Держите, на счастье.
Старик улыбнулся и протянул девушке маленький камень размером с пятирублевую монету, посередине у него было отверстие, проделанное морской водой и песком. Девушка взяла камень, подняла к солнцу и, прищурившись, посмотрела сквозь отверстие на свет.
Потом она положила камень в карман штанов и спросила:
– Что стало с вашим старым участком?
– Его уже разровняли, – сказал старик, – ничего не осталося. Придется доживать жизнь на другом месте.
– Давайте я все-таки принесу вам чего-нибудь, – сказала девушка. – У нас много круп, и печенья, и растительного масла, и рыбных консервов.
– Спасибо, у меня все есть.
– А теплая одежда?
– Всего в достатке.
Девушка пожала плечами.
Она еще немного посидела на скамейке, а потом попрощалась со стариком. Она пошла в общую палатку, где уже начался обед.
В случае чего
В вагоне притушили свет. В конце вагона кто-то заходился кашлем, где-то рядом, непонятно где, лопотал ребенок, а мои соседи продолжали играть в картишки. Они звали и меня, но я отказался. Соседа с верхней боковой койки тоже звали, и он тоже отказался. Он как сел на поезд в Янауле, так всю дорогу и пролежал на своей койке.
В конце партии проигравший вставал и на весь вагон кричал «кукареку». Один раз кричал мальчик, потом женщина, потом мужчина, который сидел напротив меня. Никто не обращал внимания на эти «кукареку», у одного меня из-за них болела голова.
Потом мальчик сказал, что вообще-то в колоде не хватает трех карт. Они с друзьями на даче давно это заметили, просто он забыл. И все засмеялись.
Как только появилась связь, у соседа с верхней боковушки зазвонил телефон. Он перевернулся на спину, порылся в кармане куртки, достал телефон, дальнозорко прищурился, разобрал имя на экранчике.
Он долго лежал и не брал трубку, и телефон все звонил. Он не понимал, что можно отключить звук. На его левой ладони синела наколотая паутина, от времени расплывшаяся, а на безымянном пальце правой руки был наколот толстый, тоже расплывшийся перстень, и поверх него блестело обручальное кольцо. На предплечьях курчавились черные и седые волосы.
Наконец мужчина принял звонок. Это звонил его друг.
– Валера сказал, что я в списках, перед самым концом смены. Я спрашиваю, ты чего меня не предупредил, а он говорит, я специально не говорил зараньше, чтобы ты не взял да не уехал. Я говорю, все знали зараньше, все побрились и помылись, а у меня все кувырком. Он говорит, сдавай инструмент да собирайся, едь на пункт сбора. Я бегом-бегом до автовокзала. Опоздал на автобус, взял такси за свой счет, потом семнадцать часов прождал в зале ожидания.
Друг на том конце начал бубнить, медленно и грузно, как будто учился разговаривать или отходил от инсульта. Звонок был не по громкой связи, но голос громко хрипел из динамика.
– Ты возьми из моего сарая полуавтомат, – прервал его мужчина. – Он как новый. Это хороший полуавтомат, бери, а я потом куплю новый. Когда будешь забирать, подвари верхнюю петлю на калитке. Справа сверху подвари, а то жена ведь как сделает. Удлинитель тоже лежит в сарае.
Друг пробубнил, что подварит петлю и что электроды уже стоят ему поперек горла.
– Газ-то уже подвели? – спросил мужчина.
– Вчера подвели, – пробубнил друг. – Школу, наверное, тоже будут газифицировать.
– Чего?
– К школе тоже поведут газ.
– Ладно, созвонимся, – сказал мужчина.
– Давай, – сказал друг.
Мужчина долго нажимал кнопки на телефоне, и кнопки пищали. Ребенок из соседнего отделения замолчал, и теперь его мама что-то шептала ему на ухо.
Потом пути стали раздваиваться и растраиваться. За окном мелькали темные одноэтажные лачуги и парники по ту сторону косых заборов. Мы подъезжали к станции. Состав замедлился, мелко задрожал, дернулся и замер.
Я сунул ноги в кроссовки и пошел по проходу, чтобы купить на платформе воды. Я шел боком, между торчащими из-под одеял пятками и пальцами.
По платформе ходили две лоточницы; одна прод авала сувениры из хрусталя, а другая – еду. Усталый записанный голос объявил наш поезд. Мужчины, не сходя с подножек, курили. Пахло табаком, холодом и креозотом.
Я купил бутылку воды и потом долго ходил по платформе и разминался – пока проводница не объявила посадку. Как раз когда я забрался в вагон и она убрала лестницу, по всему составу прошла судорога, и поезд очень медленным ходом пошел вперед.
На дверце, прикрывающей титан, висел чей-то потерянный нательный крестик. Почерневший крестик качался на шнурке и звякал о схему водоснабжения вагона.
Мужчина с верхней боковушки снова говорил по телефону, на этот раз – со своим братом:
– Возьми в углу сарая пачку ламината.
– На кой он мне, – прохрипел брат.
– Пойдет на прихожую, туда, где ты начал переделывать. И машину возьми. Скажи жене, чтобы вписала тебя в доверенность. Ты в случае чего найди покупателя получше и дай деньги жене.
От близкого дыхания брата динамик потрескивал. Брат поблагодарил моего соседа, сказал, что возьмет машину, и они попрощались.
Свет в вагоне выключили, но копошение не прекращалось. Кто-то ложился, кто-то плелся в уборную, кто-то просыпался и пил чай. Пассажиры начинали одновременно что-то делать, а потом вдруг укрывались полушерстяными одеялами и засыпали. Состав ехал на запад. Мне сходить в Казани, там деревенский дом у дальних родственников. А куда держит путь мужчина с верхней боковушки? В Московский военный округ?
Он так и лежал, не раздеваясь, скрестив руки на груди, уставившись в багажную полку. Потом он подбил под головой подушку и прикрыл глаза. В чьем-то чайном стакане стучала ложечка. В темном окне мелькал то лес, то серые зонтики борщевика. Мои соседи закончили играть. Женщина говорила негромко:
– Видели вы хоть одного раненого? Куда они деваются, где они все? Хоть бы одного увидеть.