Анна Герасимова
Литератор. Родилась в Москве в 1940 году. Окончила Литературный институт имени А. М. Горького.
Вспоминая Василия Шульгина
Он был похож на дерево с облетевшей кроной, с темными таинственными узорами ветвей. Но облетевшее, в своей оголенности оно приобрело новую изысканную красоту. Он плохо видел из-за катаракты, но держался так, что это было незаметно. Читать самостоятельно он уже не мог, писал неуверенно, длинными буквами.
Я познакомилась с Василием Витальевичем Шульгиным в конце 1967 года в доме творчества писателей «Голицыно». Когда писатели жаловались ему на советскую власть, он любезно говорил: «Вы сами этого хотели». Что его отличало от обитателей дома творчества – невозмутимость, ровное отношение со всеми, доброжелательность. В нем была такая легкость и отсутствие всякой навязчивости, что каждый чувствовал себя в его присутствии свободно и спокойно.
Он простудился, и, провожая к нему молодую фельдшерицу, я пыталась объяснить ей, что это бывший депутат Государственной Думы, тот самый Шульгин, который принимал отречение от престола, и что говорить с ним надо поделикатнее. Она слушала, не слыша, и, войдя к нему в комнату, бодро отчеканила: «Ну что, жив, дедок?» Василий Витальевич, улыбнувшись, заверил ее, что да, все еще жив. Ему исполнялось девяносто.
После фельдшерицы пришла местная женщина, старая дама, очень бедно одетая, подарила Шульгину горшок герани. «Это вам, Василий Витальевич», – смущенно и многозначительно произнесла и быстро ушла. Шульгин был тронут: «Она несла цветы в мороз».
Вообще, к нему тянуло самых разных людей. И со всеми он был ровно любезен. Приезжали молодые люди «с вызывающе белогвардейскими лицами», как определила моя мама. О некоторых Шульгин сказал, что они всегда за ним ездят.
Вечером военный писатель Юферев поил Шульгина лечебным чаем с травами, и мы читали стихи. Перед сном Шульгин диктовал дневник Юфереву, которому доверял. Интересно, где теперь этот дневник? Юферев был простой и естественный, очень впечатлительный.
Шульгин читал по памяти Северянина и Гумилева. Позже через несколько лет я нашла стихотворение Северянина, посвященное Шульгину. Оно поразило меня яркостью образа:
В нем нечто фантастическое: в нем
Художник, патриот, герой и лирик,
Царизму гимн и воле панегирик,
И, осторожный, шутит он с огнем…
Он у руля – спокойно мы уснем.
Он на весах России та из гирек,
В которой благородство. В книгах вырек
Непререкаемое новым днем.
Его призванье – трудная охота.
От Дон Жуана и от Дон Кихота
В нем что-то есть. Неправедно гоним
Он соотечественниками теми,
Кто, не сумевши разобраться в теме,
Зрит ненависть к народностям иным.
Шульгин рассказал, что его приглашают сниматься еще в одном документальном фильме, но он отказался. И что очень измучился, снимаясь в фильме «Перед судом истории». «Первоначально текст был просто идиотским. Пришлось спорить и бороться за каждую фразу».
Наше общение в Голицыне было недолгим, в течение недели, благодаря тому, что Шульгин задержался на несколько дней из-за страшной метели. Он шутил: «Это вы сказали, что хотите, чтобы я задержался. Наколдовали. Не ожидал, не ожидал…»
За ним приехали хорошо одетые плотные холеные брюнеты-киношники. Те, которые его снимали в фильме. Кстати, с предыдущего фильма они оставили ему шинель-дубленку, в которой он и гулял среди зимы, одиноко по снежной дорожке: как бы иллюстрация из журнала «Нива».
В книге Шульгина «Дни» зримо виден тот страшный снежный ком, который на глазах обрастал все большим и большим смертельным ледяным покровом, и вот уже катился сам по себе, давя все на своем пути, и никто не был в силах удержать его. «И ничем нельзя было уже помочь, – с болью повторял Василий Витальевич. – Как говорят индусы: карма созрела».
Он с любовью вспоминал Николая II и называл себя убежденным монархистом. «У царя были прекрасные мягкие серые глаза под черными ресницами». Шульгин объяснял свое участие в принятии отречения надеждой спасти жизнь царской семьи и желанием смягчить позицию Гучкова.
Восхищался Столыпиным: «На Столыпина было одиннадцать покушений. Однажды прибыли французские авиаторы. Устроили летный парад. Один из летчиков предложил Столыпину “прокатиться”. Подошел человек из охраны и предупредил Столыпина, что летчик готовит на него покушение. Но Столыпин сказал авиатору: “Летим” – и твердо посмотрел ему прямо в глаза. Они благополучно прокатились по воздуху. Через несколько дней летчик разбился: самоубийство. После выстрела Богрова, умирая в страшных мучениях в течение пяти дней, Столыпин жалел своего убийцу и говорил: “Он ведь думал, что хорошо сделал, что убил меня”.
– Такие люди сейчас уже больше не рождаются», – закончил свой рассказ Шульгин.
Фотография В. В. Шульгина с надписью на обратной стороне: «Очаровательной чаровнице очарован»
Внешность Василия Витальевича поражала своей значительностью, благородством. Он был просто красив. Римский нос, идущий прямой линией ото лба, ироничные умные глаза, белоснежная кружевная борода. На высоком лбу изысканная морщина в виде птицы – над бровями по крылу, а шея с клювом спускается к переносице. Высокий, статный, он держал себя очень непринужденно, естественно. «Меня здесь часто спрашивают, нравится ли мне советская литература, и я отговариваюсь тем, что я ее не читал». Он играл на разбитом рояльчике, знал множество стихов.
Недавно овдовевший, он рассказывал о своей покойной жене Марии. О том, как приезжал на поиски пропавшего сына в Крым. Она, тогда восемнадцатилетняя девушка, которую он взял с собой, дожидалась его на катере. И вот он на лодке добирается обратно к катеру, и его замечает патруль. Капитан приказывает отплыть. Мария бросается перед капитаном на колени, умоляя подождать. Уже окружают катер. Но она не отпускает капитана – и спасает жизнь своему мужу. Им удается бежать под обстрелом.
Шульгина арестовали в 1944 году в Югославии. Он шел в магазин за молоком. Его запихнули в машину и привезли на Лубянку. «Мы с женой расставались на пятнадцать минут, – говорил он, – а расстались на двенадцать лет».
Сидя во Владимирской тюрьме, Василий Витальевич написал акафист Пресвятой Богородице. Со стороны некоторых охранников он встречал сочувствие. Однажды один из них быстро вложил в его руку маленькую иконку. В камере с Шульгиным умер последний потомок князя Долгорукова, сидевший в дни официального празднования 800-летия Москвы. Шульгина выпустил Хрущев в 1956 году.
Портрет В. В. Шульгина, сделанный автором в 1967 году
Из родных у Василия Витальевича оставался только сын, инженер в Америке, который звал его к себе жить и к которому Шульгина так и не пустили.
Шульгин говорил о многообразии религиозного опыта. Ему нравилась книга «Провозвестие Рамакришны». Но христианство было его основной верой. Однажды к Шульгину, которого я в это время рисовала, приехал зловещий молодой человек с поврежденными пальцами. Он вынул рукопись: «Я буду читать то, что вы просили». И начал читать Гурджиева со словами: «Откровения от дьявола». Как я позже поняла, это было из книги «Всё и вся. Рассказы Вельзевула своему внуку». Я сказала, что ничего подобного слушать не хочу, и вышла из комнаты.
– Они предрекают гравитационный коллапс, – сказал Шульгин про своих гостей.
– Да, да, они хотят, чтобы всем нам был коллапс! – прокомментировала приехавшая в Голицыно Анастасия Ивановна Цветаева.
После ухода гостя Шульгин постучал ко мне и, видимо, чтобы загладить мое неприятие, дал прочесть небольшую повесть, можно сказать, рассказ. Она была написана им от руки большими длинными буквами. Шульгин писал о своей любви, о любимой женщине, которую он называл Даруся, то есть дар Божий его жизни. Он считал, что она его истинная жена, данная ему Богом, и надеялся на встречу и единение с ней на том свете.
С 1908 года он жил на две семьи открыто. Он писал, сколько радости дарила ему его возлюбленная, она прекрасно пела, в том числе украинские песни. Благодаря ей он выдерживал все ужасы революции, своей борьбы, своего опасного положения.
Он говорил, что она была похожа на Веру Холодную и, как и эта актриса, заболела испанкой. Умирая, она вдруг засияла каким-то неземным светом. Медсестра, думая, что она выздоравливает, открыла бутылку шампанского и от радости заплясала. Шульгин наклонился к Дарусе, она сказала:
– Смотри, что Бог делает! – и умерла.
Шульгин был близок к самоубийству. Она была самой большой радостью его жизни. После смерти снилась ему в критические повороты судьбы. Вообще, Шульгин видел вещие сны. В тюрьме, в ночь на 5 марта, когда умер Сталин, ему приснился огромный мощный конь, который падает в реку крови, а он решил, что это связано с приближением годовщины убийства Александра II.
Шульгин был человек мистически одаренный, с большим даром предвидения. Вот несколько случаев, записанных с его слов.
В Германии в период 20-х годов был голод. Шульгин с женой и их близкой приятельницей царской фамилии зашли в ресторан. За соседним столиком очень разнузданно вели себя какие-то женщины. Официант сказал: «Вы думаете, это публичные женщины? Это жены самых почтенных людей города: судей и т. д.».
Когда подали сосиски, приятельница Шульгиных сказала: «Эти сосиски из человеческого мяса, из мяса молодых девушек». Шульгин с женой решили, что это глупая шутка, но приятельница встала и пошла к выходу, и им тоже пришлось уйти вместе с ней.
Через несколько дней в газетах появились статьи о начавшемся судебном процессе. Дело шло именно об этом ресторане. Действительно, оказалось, что на вокзале заманивали молодых девушек, убивали и т. д.
В Германии, незадолго до Второй мировой войны, Шульгина вез в автомобиле двадцатилетний сын его друга-немца. Веселый и рациональный юноша. Они ехали по мосту. И вдруг, взглянув на город, Шульгин увидел огромные руки, которые разрушали дома. Он попросил остановить машину и рассказал о своем видении юноше. И тот, абсолютно не удивившись, сказал: «Ваше видение верно. Мы все обречены. Из моего поколения почти никого не останется в живых».
Однажды Шульгин ночевал в загородном доме своего брата. Он проснулся на рассвете. Обои в некоторых местах были подтекшие и треснутые. В одном месте образовалась как бы целая картина: вход в пещеру, сидящие там люди, их лица. Шульгин слегка соединил карандашом эти контуры. Получившуюся картину брат вырезал из обоев и окантовал. Все принимали ее за средневековую гравюру. Уже будучи во Владимирской тюрьме, Шульгин узнал многие лица.
Шульгин до последних дней своей жизни носил на руке подарок матери, золотое кольцо-иконку. Литое изображение Богородицы с младенцем. В своей книге «1920 год» Шульгин описывает, как при переходе через границу его семью ограбили румыны. Сняли все драгоценности, но этого кольца не взяли. Когда Шульгина выпустили из тюрьмы, он написал на Лубянку, чтобы ему вернули снятое при аресте кольцо. Знакомые над ним смеялись. Но кольцо, к всеобщему удивлению, ему вернули.
Во время побега семьи Шульгина из России потерялся его сын Вениамин, 19 лет. В Константинополе Шульгин пошел к известной ясновидящей Анжелике, показал ей детскую фотографию сына, где тот был с густыми локонами. Гадалка сказала, что сейчас он обрит наголо. Шульгин спросил: он в тюрьме? Нет, сказала она, он в сумасшедшем доме. И она назвала небольшой городок на Украине. Я вижу, сказала она, как он подносит к глазам какой-то мешочек, висящий у него на шее. Это был мешочек с землей с могилы святого, который Шульгины вешали детям на шею от лихорадки.
Через несколько лет Шульгин снова пришел к этой ясновидящей. Она сказала ему, что сын его умер и она видит могильный холм. Когда в хрущевские времена Шульгина выпустили из Владимирской тюрьмы, где он просидел двенадцать лет, ему предложили написать книгу о России, о том, как она изменилась к лучшему и т. д. Он согласился и сказал, что для этого ему нужно поездить и посмотреть, и первым делом попросил повезти его в тот самый городок, известный ему от ясновидящей. Там он нашел психиатрическую клинику. Оказалось, что весь архив был сожжен во время немецкой оккупации. Но ему удалось разыскать старенькую врачиху, которая там когда-то работала. Она помнила больного юношу по фамилии Шульгин. Рассказывала, что он ни с кем не разговаривал, и указала место его погребения.