Журнал «Юность» №04/2025 — страница 2 из 12


Поэт, детский писатель, член Союза писателей России, член Санкт-Петербургского союза литераторов, автор более 40 книг. Родилась в д. Нюхче Архангельской области, живет в Санкт-Петербурге. Лауреат Международного фестиваля-конкурса «Русский Гофман», Литературной премии имени Виктора Голявкина, Литературной премии имени Екатерины Серовой, общественной литературной премии «Искусство слова» и пр. Автор курса стихосложения «Расправляя крылья», руководитель ЛИТО «Расправляя крылья», литературный редактор детского журнала «Вверх тормашками».

Маша

Маша сидит на кровати и раскачивается, обхватив себя руками и скрестив ноги. Серые наушники большими чашами закрывают уши, но Маша не слушает музыку – Маша делает мир тише.

Входит мама, садится рядом. Ждет, когда Маша остановится, но Маша раскачивается все сильнее, и сильнее, и сильнее. И стена качается вместе с Машей, то приближаясь, то удаляясь, и окно, и желтая шелестящая береза за ним.

Мама ловит Машу. У мамы теплые руки и родной запах. Маша кричит, но мама держит ее крепкокрепко. Маша бьется в маминых руках, как птица. Крик постепенно затихает, словно его поймали и посадили в тесную клетку. Мама начинает говорить. Маша смотрит на ее губы.

Мама заканчивает говорить и достает папку из нижнего ящика стола. Там прозрачные файлы, в них вложены листы с картинками. Если картинки называть, они превращаются в слова. Все слова на одном листочке мама называет стихотворением. В папке уже шесть стихотворений, которые Маша знает и может повторить без подсказки. Мама хочет, чтобы Маша называла без подсказки слова на седьмом листочке. Мама говорит, что завтра конкурс. Маша ее не понимает.

В этой комнате у всех вещей есть свои места. Книги всегда на полке, карандаши и бумага – в верхнем ящике стола, носки и трусы – в комоде, Плюх – на кресле. Маше хорошо там, где все положено, как надо.

В мире за окном нельзя все положить на свои места. Там все кричит и движется. Там много случайностей, они разрушают порядок. Мама говорит, что Маше надо привыкать к миру. Надо ходить в школу. Маша не хочет выходить из дома и привыкать тоже не хочет.

Утром Маша с мамой спускаются по громкой лестнице. Синие ободранные стены подъезда наклоняются к Маше, дверные глазки пристально ее рассматривают. Мама придерживает тяжелую дверь подъезда. Маша съеживается. Дверь прикасается к дверному косяку, мама ее отпускает. Раздается грохот, Маша вздрагивает.

Улица фыркает, кричит, рычит. Глазастый голубой автобус проглатывает Машу и маму. Они протискиваются к окну, мама заслоняет Машу от других – чужих, огромных, неуклюжих, с резкими незнакомыми запахами. Маша вцепляется обеими руками в мамину куртку и закрывает глаза.

В школе Машу встречает Дарина, она в желтой мягкой кофте. Маша кричит, чтобы мама не уходила, но мама уходит. Дарина улыбается, говорит слова, мягкие, как ее кофта, берет Машину ладошку в свою узкую теплую ладонь. Дарина и Маша идут по длинному коридору с большими окнами. В конце коридора – зеленая дверь, за ней комната, в которой всегда все правильно. Сейчас в комнате Олег и Марк, Маша их знает. Маша помнит: с ними надо поздороваться.

Когда Маша успокаивается, Дарина снова берет Машу за руку и ведет по коридору. Они входят в другую комнату, Дарина называет ее «класс». У Маши подгибаются колени, в ушах начинает шуметь ветер.

В классе одинаковые дети и Олеся Артемовна. Дарина объясняет ровным спокойным голосом, какой учебник надо достать. Маша не успевает: на нее обрушивается мир – воздух давит со всех сторон, воздух взрывается звоном, воздух вибрирует и проходит сквозь Машино тело. Наушники не спасают: Маша садится на корточки и обхватывает голову руками.

Дарина садится и крепко обнимает Машу, шепчет, что все хорошо. Воздух успокаивается, мир перестает кричать. Дарина напоминает Маше, что надо встать и постоять, как все дети. Маша не понимает, зачем, но встает, потому что Дарина хорошая.

После уроков Дарина просит Машу достать из рюкзака папку с прозрачными файлами. Маша достает. Дарина берет папку и долго ведет Машу под руку. Под руку, потому что обеими руками Маша прижимает плотнее наушники. Маша смотрит в пол. Маша видит, как ее черные туфельки идут по грязным квадратным плиткам. Маша старается наступать в середину плиток и не наступать на темные линии, которые разрывают пол, отделяя одну плитку от другой. Туфельки Маши медлят, спотыкаются: вокруг ботинки, туфли, кроссовки, они бегут, шаркают, топают, наступают на разрывы и грозят затоптать туфельки.

Дарина приводит Машу в большой зал с рядами кресел, помогает подняться по ступенькам на сцену, ставит лицом к залу, открывает папку и просит прочитать седьмое стихотворение. Машу бьет дрожь: пустой зал смотрит на Машу, он подхватывает слова Дарины и растаскивает их по углам, прячет под креслами, и слова еще долго шелестят, не в силах вырваться и улететь. Дарина обнимает Машу. Маша читает стихотворение, глядя в папку. Дарина убирает папку и просит Машу прочитать стихотворение еще раз. Маша думает, неужели Дарина не слышит, как голодный зал катает слова из угла в угол, пережевывая, растирая их синими деснами кресел. Но Дарина снова просит мягким, как кофта, голосом, и Маша читает стихотворение, громко произнося слова, отдавая их чудищу-залу.

Дарина уводит Машу в маленькую неправильную комнату. Маша садится на стул, открывает свою папку и смотрит на знакомые картинки. Когда Дарина снова выводит Машу на сцену, Маша делает два шага и замирает. Зал уже не пустой: он вздыхает, движется, тени на креслах встают темными волнами. На Машу обрушивается свет: он давит на нее, захлестывает, забирается в глаза, в горло. Маша кричит, что ей страшно. Маша закрывает глаза и зовет маму.

Дарина присаживается на корточки, обнимает Машу. Дарина просит Машу сделать вдох и выдох, потом еще вдох и выдох. «Все будет хорошо», – говорит Дарина, и Маша успокаивается.

Дарина выпрямляется и произносит: «Ребята, еще раз прошу: тишина в зале, никаких аплодисментов». Дарина берет Машу за руку и просит громко прочитать седьмое стихотворение. Маша читает, не открывая глаз. Дарина шепчет: «Молодец». Они спускаются со сцены и идут вдоль стены к выходу. Маша слышит, как гудит зал, как темные тени шуршат, поворачиваются, их взгляды, как острые карандаши, колют спину Маши.

В окно стучит дождь. Маша сидит за столом в правильной комнате. Дарина смотрит, как Маша пишет. Маша решает примеры, это ее успокаивает. Считать Маше нравится, записывать решение – нет. Но Дарина объясняет, что если не записать, Олеся Артемовна не сможет понять, правильно ли сосчитала Маша. Это глупо: Маша всегда считает правильно. Но Дарина просит, и Маша, низко склонившись над тетрадью, аккуратно выводит в клеточках цифры.

Грохает дверь. В правильную комнату входит Олеся Артемовна. У нее в руках яркий лист бумаги с цветными пятнами. Олеся Артемовна протягивает лист Дарине и что-то говорит. Маша прижимает наушники руками: Олесю Артемовну надо слушать только в классе. В правильной комнате Маша делает так, как Маше хочется.

Дверь снова хлопает. Дарина присаживается на корточки – так, что ее лицо оказывается напротив Машиного:

– Маша, послушай меня. Ты молодец! Ты прочитала стихотворение лучше, чем Олег и Марк. Ты победила в своей номинации и поедешь на районный конкурс!

Маша хмурится. Ей нравится слово «молодец». Но от слова «поедешь» что-то туго и больно скручивается в животе, в глазах начинает щипать.

– Ты понимаешь? – Губы Дарины улыбаются и повторяют. – Ты молодец! Ты победила!

Маша качает головой. По ее щекам текут слезы: она не понимает. Она почти ничего не понимает в этом чужом и страшном мире.

Мария Давыденко


Родилась в 1988 году. Окончила Волгоградский государственный университет по специальности «журналистика». Проживает в поселке Пятиморск Волгоградской области.

Лонг-лист Независимой литературной премии «Дебют» с повестью «Дистрибьюторская жизнь» (2012), публикации стихов в литературных журналах «Отчий край», «Раритет». Первая публикация прозы – журнал «Новый мир» (2022), цикл рассказов «Халатырка. live». Публикации рассказов в журналах «Формаслов», «Дружба народов», «Урал», «Нижний Новгород». Участник 19-го и 22-го форумов молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья, мастерской ЮФО и ЦФО АСПИР в Смоленске. Лауреат премии альманаха «Царицын». Два года работала в газете городского поселения «Калач-на-Дону», вела киноколонку в сетевом журнале «Формаслов» (2019–2020).

День отца

– Чем занимается твой отец, Наденька?

– Он – трудоголик, – радостно сообщила Наденька.

– Так чем он занимается?

– Пьет в основном.

Пятилетние и шестилетние дети захохотали. Не все они знали, кто такие трудоголики, но совершенно точно представляли, кто такие алкоголики. В Каменске-Шахтинском все отцы пахли самогоном и папиросами.

На пороге детсада стояли только Наденька и тучная воспитательница Наталья Андреевна. Вечер был на редкость морозный: снег трескался, словно упаковочная пупырчатая клеенка. Наденька помнила, как папа доставал из такой упаковки новый видеомагнитофон. Потом она раз двадцать смотрела с отцом «Кровавый спорт», и фильм ей так и не надоел, но появилась кассета с «Криминальным чтивом» и «Казино».

Одинокая гирлянда мигала на заснеженной, уже срубленной елочке. Наденька знала, если она остается в детском саду последней, значит, ее заберет папа или очень недовольная мама. Вдали показалось что-то красное, объект явно приближался к детскому саду. Вскоре Наденька разглядела, что это санки. Красными были не только дощечки сиденья, но и полозья. Этот красный был не цвета помидора, и даже не цвета арбуза. Это был красный цвет сапожек и ленточек, которые летом надевали женщины на казачьи пляски. Это был алый, цвет парусов Ассоль. Еще на санках звенел колокольчик. Такой носила их коза Фроська.

Минут пять воспитательница отчитывала отца Наденьки за опоздание. Папа лишь дремал на ходу под ее голос и на все отвечал «да». Его меховая шапка то и дело скатывалась влево, отец все время ее поправлял.

– А почему санки красные? – спросила Наденька.

– Осталась краска от палубы. Разве не красиво?

– Очень красиво.

Он катил санки очень медленно, все время уклоняясь к сугробам, спотыкался, иногда падал в снег. Наденька смеялась не переставая, наблюдая на отцом.

– Папа устал! Дай посидеть! – объявил он.

Наденька послушно встала с санок. Уже через минуту отец захрапел, развалившись на алых салазках. Наденька осторожно коснулась указательным пальцем носа отца.

– Сейчас, сейчас. Еще минуточку! – только и сказал папа.

Наденька будила его минут пять, а потом обреченно потащила санки в сторону дома. В темноте звенел колокольчик, сапоги отца волочились по снегу, Наденька была словно бурлак, но на Дону. Наденьке было как никогда весело. Но тащить было тяжело. Через пару метров она села возле разрушенного снеговика и заплакала. Ей казалось, что они с отцом останутся на морозе навсегда. Она словно потерялась в толпе на Дне города, хотя сейчас отец был рядом. Девочка рыдала, и горючие слезы помогали ей согреться.

Из-за горки показался дядя Витя в пестром оранжевом пуховике.

– Не плачь, Надька, доставлю я вас домой.

Надя села к отцу на санки, и дядя Витя покатил их в сторону дома. Когда сил нет, всегда появляется спаситель, подумала тогда девочка.

* * *

– Как отец поживает? – спросил дядя Витя, когда она встретила его, возвращаясь с работы, со швейной фабрики самой известной сети магазинов готовой одежды.

– Пьет в основном. Я его давно не видела.

– Хотел бы я просто знать своего отца. Худого, больного, хоть какого-нибудь. У нас отцов не было. Мы с твоим в детдоме росли. Иногда бабка твоего отца забирала.

– Если честно, ничего у вас не изменилось бы, что есть отец, что нет, – буркнула Наденька и пошла дальше.

Ее родители развелись еще в девяностых, тогда не расставались друзьями. Тогда развод был похож на маленькое сражение: за детей, за обиды, за бессмысленно потраченные годы. К тому же отец явно был виноват. Он гулял, изменял, пил, иногда поднимал руку. У него была первая «мицубиси» в городе, красная, как те санки, и первый мобильник: друзья помогали ему с бизнесом, ведь он никогда не отказывал им, воспринимал их как семью, иногда забывая о настоящей. Наденька любила в детстве его сказки. Она считала его лучшим сказочником в мире, но потом ей стало казаться, что он просто любит приврать, даже когда это совсем не нужно. Ему было важно выглядеть лучше, чем он есть на самом деле. Но с ним всегда было весело.

* * *

– Отец умер, – сказал мама в голосовом сообщении, – его нашли на остановке. То ли замерз, то ли сердечный приступ.

С тех пор на ту остановку часто приносили цветы, Наденька же старалась эту остановку избегать. Она уже была замужем, родила двоих детей, но ей хотелось хоть на минуточку стать той девочкой, которая ждет алые салазки в детском саду, но отец так приехал только один раз. Маме эти санки казались слишком вычурными, она приходила за ней с другими санками – обычными. Потом Наденька часто задавалась вопросом, а были ли санки, а был ли отец на самом деле.

* * *

Как же похорошел Ростов, думала Света, прогуливаясь по Буденновскому проспекту. Последний раз она выбиралась из Каменска-Шахтинского в Ростов-на-Дону лет десять назад. Сейчас ей нравилось в городе все: и архитектура, и летняя городская суматоха, и атмосфера южного региона, но не морского. Она захотела переехать сюда навсегда. Летом в Ростов-на-Дону нельзя не влюбиться: удалой, гарный, залихватский. С мая по октябрь он похож на грандиозную ярмарку.

Света приехала в город на концерт одной знакомой рок-группы. Но еще у нее была куда более важная миссия. Она хотела в первый раз увидеться с отцом. Ее родителям было по сорок лет, когда они познакомились и разошлись в разные стороны большого города. Казалось бы, расстояние между Каменском-Шахтинским и Ростовом-на-Дону чуть больше ста километров, но Света только сейчас набралась смелости увидеться с отцом. Тридцать лет сто двадцать километров казались непреодолимыми.

Сейчас ему уже за семьдесят, он живет в той же квартире, что и тридцать лет назад. Как он ее примет, не выгонит ли, поверит ли. Света всегда старалась избегать разговоров об отце, они с мамой всегда были вдвоем, тема, а кто же папа, замалчивалась. Но Света захотела узнать, какое ее предназначение, кто она в этом мире, что она значит. И все же ищут отца, если его нет, чем она хуже. Если не узнать, кто отец, так ведь и останешься неполноценным человеком, так думают многие. И лучше сделать и жалеть, чем если жалеть не о чем. И вдруг личность отца объяснит и разрешит все проблемы в ее жизни. Тайна рода манила девушку ярким светом. А вдруг отец окажется самым важным человеком для нее, вдруг именно он поймет ее лучше всех, вдруг он сделает ее счастливой хоть на какое-то время. В Каменске-Шахтинском все гордились своими предками-казаками, родословной, Света знала только родственников по материнской линии, да и то лишь со слов. А что же вторая половина ее генов? Что расскажет она?

В ответ была тишина. Его не оказалось дома. Соседи сказали, что он уехал в пансионат. Света оставила свой номер телефона. Он позвонил через неделю. «А я все думал, что же за девушка, что же за девушка. А это ты. Рад слышать». Его голос Свете не понравился: какой-то противный, скрипучий, старческий, но отчаянно молодящийся. Родственных чувств не возникло. Человек и человек, еще и не очень хороший, ну и пусть что отец, она-то его не знала никогда. Через неделю он сбросил ей сто тысяч на карту и больше не объявлялся. Света мучительно думала, что же сделать с этими деньгами, это все-таки память об отце. Просто прожить их ей не хотелось. Сто тысяч – это все, что осталось от отца. Вроде бы и не копейки, и ничего серьезного на них не купишь, разве что скутер. Ни единой вещички, ни единой фотографии, ни единого совместного воспоминания. Она отца даже в глаза не видела. Как выглядит-то отец? «У тебя хотя бы были санки», – написала она подруге Надьке. «Купи себе дорогущие санки и сходи в наш парк “Лога”», – посоветовала Надька. Света так и сделала: в парке был и замок, и терем, и лебеди, и оленята, и крашенные в золото караси, только для санок было рановато. Санки простояли в сарае до зимы. И Света все ждала, когда на горизонте появится отец с алыми салазками.

Лиза Стратонова