Родилась в 1998 году в городе Онеге Архангельской области. Окончила Санкт-Петербургский государственный университет по направлению «Филологические основы редактирования и критики». Поэт. Стихи публиковались в журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Звезда», «Интерпоэзия», «Север», «Урал» и других. Живет в Санкт-Петербурге.
КисличникиСказка
Памяти дедушки
Дедушка умер и не взял Володьку в Кисличники.
«Как не сходить, сходим! – все приговаривал он, дымя папиросой. – Тока мал ты еще больно! Там по куйвоте кило́метров двадцать шлепать! А если по берегу, ох-е!»
И сколько Володька ни уговаривал, все одно: «Рано еще! Не дорос!» А только дорос, так у деда у самого то «ноги не ходют», то «спину ломит».
А потом уж совсем поздно стало.
Где эти Кисличники, никто толком сказать не мог. «Вдоль моря идешь по малой, увидишь мысок… Да нет, наверно, уж избушки той, сгнила давно…» – вспоминала мама. Они-то с дедушкой раньше частенько там бывали: и продольники вместе ставили, и ушку на костре варили, и на нарах, укрытых фуфайками, спали.
А Володька вот не успел.
И как назло, Кисличники – место глухое, рыбацкое, на картах не обозначенное. Интернет только и выдавал, что это «многолетние травы с ползучим корневищем».
Но тянуло море Володьку. Брал он летом дедушкину резиновую лодку и шел на веслах. Правда, далеко не заплывал: боязно одному. И виднелась позади пестрая полоска дач, и желтел раскаленный берег.
Собрался Володька под конец августа на дачу, на рыбалку. Хотел с утра да проспал, проворонил воду. Невелика беда! Выкатил из сарайки старенький стелс, сказал матери, чтобы к вечеру не ждала: «На море заночую!», и поехал. От Онеги, где жил Володька, до моря дорога привычная. По одну сторону – лес и по другую – лес. Как заблестят сквозь деревья островки воды, значит, уже рядом.
Доехал Володька. На свету накопал червей, укрыл ведерко турой и прилег на песок ждать прилива. Думал занырнуть, но переменилось течение: остыло море. Да так оно здесь и бывает: уйдет теплым, вернется чуть ли не льдом затянутым… Закатом обдало стволы придорожных сосен, и как-то сразу дыхнуло прохладой, накрапывающей осенью. Давно отцвел иван-чай, перестали донимать овода, все чаще в дождевой бочке плавали сухие березовые листья. Того и гляди, грянут первые заморозки… Володька тряхнул, отгоняя тоску, отросшими за лето волосами и пошел за лодкой.
Здорово было грести по рыжей, подрагивающей воде. Садились на грубые спины камней кулики, кружили, перекрикиваясь, чайки. А больше – никого. Кончились отпуска, разъехались соседи. Теперь все море его, Володькино. Плыви – не хочу. А клевало между тем плохо. Сначала на одном месте пытался, потом перебрался на другое. Не клюет, и хоть ты тресни. Володька уже приготовился якорь поднимать, уже червей подорвался выпустить, как вдруг дрогнула леска… И понеслась! Навага, камбала, снова навага! Только успевай удочку вытаскивать! Не помнил Володька такого улова! Вот и пропустил, как погасли последние полосы заката, как опустилась тяжелая, непроглядная ночь.
Особенно глубоки на Севере августовские ночи. Вытянешь руку – собственной ладони не различишь. Оставлял Володька на даче свет, но пропал берег, укрылся теменью. Ни одного окошка не горело на всем берегу! «Авария опять, что ли…» – подумал Володька. Вздохнул, отложил удочку и поплыл обратно.
Но сколько ни греб, не было края морю. Кругом вода, долгая и холодная. Давно исчезла граница горизонта, перетекло небо в море, а море – в небо. Кольнула тревога. Как назло, ни звезд, ни луны, все тучами заволокло. И ведь не могло его далеко унести, якорь держал, а толку! Рядом-рядом, а крутануло! Ладно бы шторм, тогда понятно… Но мягкая волна сегодня, штиль практически! Мокрый от пота и брызг, с диковатыми глазами, махал Володька веслами. Подпрыгивала и билась о стенки ведра еще живая рыба.
Вдруг вдали блеснул костерок. Ринулся Володька на него и на удивление быстро причалил. У костра сидел старик и курил. Над огнем на кольях висел закопченный котелок, готовилась уха – пахло вареной рыбой.
– Простите… – Володька осторожно подошел к старику. – Простите, а до Каменного ручья далеко?
Старик с любопытством посмотрел на него и, подумав, ответил:
– Да уж неблизко…
– А не путаете? Двадцать девятый километр!
– Я-то? Я-то не путаю, а ты погодь… Передохни… Садись сюды…
И он похлопал по скамейке.
Володька послушался.
Старик шевельнул кочергой поленья, подкинул березовых веток и вздохнул:
– Сейгод кривое море…
– Как кривое, когда ветра нету…
– А оно такое, хитрое. Выйдешь на́ воду – тишь да благодать, а вона куда тебя утянуло… Развлекается, шутки шутит… Звать-то тебя как?
– Владимиром!
– Ишь ты, Владимир! – повеселел старик. – А я Сергей Иваныч…
Сергей Иваныч выглядел человеком крепим, всякого повидавшим, ворот его фланелевой рубахи был широко расстегнут, сизой щетиной заросло лицо. На шее висел деревянный крест. «Наверное, тоже рыбак», – решил Володька и тут же спросил, кивая на босые ноги старика:
– Не холодно?
– Ну, еще холодов бояться! Отбоялся, поди! Теперь уж бойся не бойся…
Ночь стояла глухая, траурная. Шумели невидимые волны. Потрескивая, дрожал огонь.
Сергей Иваныч заглянул в котелок и разулыбался:
– Готово! Пойдем, Владимир, не будем мужиков голодом морить!
Он снял уху и засыпал песком костерок. Как только погас огонь, со всех сторон обрушилась темнота.
– Ну, чего застрял? Идешь али как? – издалека позвал Сергей Иваныч.
Володька бросился догонять, боясь заблудиться.
Избушка стояла прямо на песке, к ней вели деревянные мосточки, горько поскрипывающие при каждом шаге.
Сергей Иваныч открыл тяжелую дверь, и Володька очутился в небольшой комнатушке, пропахшей деревом и морем.
– Иваныч! Мы уж думали, помер там! А ведь это… Двум смертям не бывать! Правильно говорю? – веселился долговязый рыбак, развалившийся на лавке.
– Ты, Игорь, хорош языком молоть! Лучше бы миски достал!
– Да я так, смешно же!
В избушке было натоплено и светло, хотя ни лампочек, ни свечей Володька не обнаружил. Полкомнаты занимала русская печь. Рядом с ней на бревенчатой стене висели бродни, сразу несколько пар. Окошко прикрывали выцветшие ситцевые занавески, из угла под потолком смотрел Николай Угодник. Чуть ниже иконы через всю избу тянулась веревка, на которой сушились сухари. По-простому жили рыбаки: ничего лишнего. Несколько баулов, ручка для ягод, два железных ведра… На полке мешок соли, банки с консервами, у входа – совок и веник. Вот и все убранство.
Рыбаков вместе с Сергеем Иванычем оказалось трое. Один, совсем молодой, светловолосый и до прозрачности бледный, распутывал сети. Другой же, Игорь, – жилистый, громкий, рыжий весь, даже усы рыжие – принялся разливать уху.
– Эй, парень! Тебе не предлагаю, не обессудь! – обратился он к Володьке.
Володька кивнул. Голода он не чувствовал. Только отчего-то начало клонить в сон. Он забрался с ногами на нары и укрылся колючим одеялом. Рыбаки про мальчишку забыли. Они шумно ели уху, обсуждая утренний клев и то, что вчера после шторма навыбрасывало медуз. Володька слышал их приглушенно, будто с другого берега. Все качало и качало его Белое море.
– Вовка! А ну не спать! – Кто-то здорово тряхнул его за плечо. – Не спать, говорю!
Он с трудом разлепил глаза. Охваченный морозом, одетый в тулуп, стоял дедушка. На волосах его таял снег.
– Михалыч! На зимнюю, что ли, потянуло? – тут же отреагировал Игорь. – Поймал чего?
Дедушка полыхнул на него глазами:
– Хорош галдеть! Кормили его?
– Обижаешь, Михалыч! Не дурные же, в самом деле! Мы, наоборот, его, это самое!
– Что «это самое»? Вон уже повалился, того и гляди… Эх, это самое!
– Не сердись, Михалыч! Давай-ка лучше для согреву, а? А с мальцом разберемся!
– Володя! – С беспокойной нежностью дедушка посмотрел на внука. – Ты ведь ничего не ел здесь, да?
– Неа… Дедушка!
Володьке хотелось поскорее его обнять, но что-то мешало, точно воздух резко отяжелел и, затвердев, закупорил горло.
– Дедушка! – повторил он, а большего-то и сказать не мог.
– Да не ел он ничего! Даже к столу не подходил! Вон только на лежанку забрался, а тут и ты уже! – устало произнес Сергей Иваныч.
– Слава богу!
Залаяла собака. Только сейчас Володька заметил у дверей темно-рыжую дворнягу с бурыми подпалинами.
– Пират, свои! – крикнул дедушка, после чего сбросил на лавку тулуп и стащил валенки.
Пес успокоился и радостно завилял хвостом, выпрашивая у мужиков рыбу. Володька видел Пирата давным-давно, воспоминание это было туманным, подрагивающим, напоминающим эхо. «До чего умная собака! – когда-то рассказывала о нем мама. – Уедут родители на мотоцикле на дачу, а он – за ними, следом. И ладно бы бежал, так нет! В автобус умудрялся проскользнуть! Заберется под заднее сиденье, затаится и сидит. И ведь знал, когда выходить и в какой автобус надо, знал!»
Пират захрустел рыбьими косточками. А мужики развеселились: загалдела, затряслась от хохота избушка. Только дедушка выглядел смурным и уставшим. Сидел на чурке и курил, поглядывая на Володьку потемневшими, как бы отсыревшими, глазами. Хотя, по правде сказать, не сильно дедушка изменился. Помолодел, единственное, лет на десять. Словно и не было болезни, и смерти не было. Ходил прямо, не кряхтя, не хромая. Свободно, в общем, ходил. Легко садился, легко подымался. Казалось, спокойно мог вместе с Володькой забраться в лодку, схватить весла – и домой, домой! Заждались дома-то, поди. Но никуда он не торопился. Наоборот, снял свитер и ласково подозвал Пирата. Пес преданно лег у хозяйских ног, положил голову на лапы, задремал.
– Кисличники! – возмущался Сергей Иваныч. – Как медом намазано! Все сюды-сюды, еще в школу не ходили, уже батька потащил…
У Володьки аж в ушах зазвенело.
– Кисличники? Это?!
– Ну а что ж еще! Ну, ты даешь, парень! – хохотнул Игорь.
– Да погодите вы! – вступил белобрысый рыбак с мальчишеским лицом. – Хоть как назови, разницы ноль!
– Пойду дров принесу… – пробормотал дедушка и направился к дверям.
– Я с тобой! – Володька рванул следом.
– Выдумал! Жди здесь! Вон с Пиркой поиграй, за ухом почеши!
И ушел.
Володька упал на лавку и уперся взглядом в икону. Потемневшая от времени, с тяжелым, широким окладом, она сочувственно смотрела из угла. Ни с того ни с сего захотелось перекреститься. Дрогнула рука, потянулась ко лбу, но опустилась: постеснялся.
– Ну, как там, в Онеге-то, а? – спросил Игорь, подсаживаясь рядом. – Изменилось чего?
– А давно вы у нас бывали?
– Не помню, когда и бывал. Прежде часто… Ну а что теперь…
– Навестили бы!
– Теперь уж… Ладно! – И, помолчав, добавил: – Ты на деда не серчай! Это ж надо догадаться, в море, на ночь глядя, одному, эх! Хотя, чего уж говорить, мы и сами раньше… По молодости, по дурости!
С охапкой дров вернулся дедушка и глухо высыпал их в железный бак у печи.
– Ну, Володя, собирайся. Светает.
Володька не шелохнулся.
– Давай-давай! Пошустрей!
– Да куда? Зачем?
– Надо.
Вещей у него не было, разве что лодка да рыба. И то и другое осталось на берегу.
Он даже не успел ни с кем попрощаться. Песок, усеянный крапинками недавнего дождя, обжег ноги. Вода убывала. Бесцветно вздымалось море. Отбрасывая пыльные волны, оно тут же утягивало их обратно, словно держало на невидимой цепи. Володька поежился. И никого, и ничего вокруг. Где-то здесь ночью горел костер и стояла скамейка. Куда все исчезло? Или они сидели в другом месте? Да нет, лодка-то здесь! Лежит мертвой рыбиной кверху брюхом…
Угрюмое небо у горизонта расходилось по шву, оттуда алыми полосами медленно вытекал рассвет, раскрашивая краешек воды.
– Ну, понесли? А то совсем уйдет! – Дедушка вытащил на песок ведро с рыбой и приподнял лодку.
Володька бросился помогать. То ли лодка отяжелела, то ли он сам ослаб, но еле доволокли! И руки скользили, и ноги не шли. Покалывал холодом сырой песок, царапались ракушки.
Морозное море обдало ноги.
– Вишь… Еще чуть-чуть – и совсем бы никак! Но ничего, успели… Вроде бы, – вздохнул дедушка. А потом скомандовал: – Володя, беги за ведром! И Володька побежал. А когда вернулся, дедушка совсем уж странное выдал. Рыбу сказал выпустить.
– Что сделать? – опешил Володька.
– Ведро переворачивай, говорю. Не жалей, ну ее.
Ничего не понимая, Володька послушался. Плюхнулся в море улов. Встретившись с водой, рыба задергала плавниками, поплыла.
– Она ж это… Дохлая была…
– Была да сплыла. Теперь весла. Кидай сюда.
– А как грести-то?
– А никак! Ложись на днище и не высовывайся… Главное, не спи. Понял меня?
Володька кивнул.
– А если усну?
– А ты молись про себя.
– Я не умею.
– Своими словами. Скажи: «Спаси, Никола, мя грешного, помоги до дому добраться». Главное, не спи, Володя. И голову не подымай.
– Дедушка!
Володька вдруг понял, что ничего не успел. Время заканчивалось. Бессвязно, перескакивая с одного на другое, он силился хотя бы что-то рассказать…
– А мы в Сочи в том году ездили! Накупались! Футбол вот бросил. Зато кошку взяли, назвали Пряшей! Зимой вырезали аппендицит. А еще…
– Все хорошо, – улыбнулся дедушка и обнял его.
Володька уткнулся в пропахшую табаком шею. Подул ветер.
– Все хорошо, Володя, – повторил дедушка и крепче прежнего прижал к себе внука.
Простились.
Осторожно прояснялось небо, все больше охваченное розовым. Море казалось спокойным, мудрым и безопасным. Оставалось только доверять ему. Володька доверял. «Даст Бог…» – напоследок сказал дедушка. И мальчик, изо всех сил стараясь не уснуть, тихонько молился. По-колыбельному качали волны.
Когда лодка стукнулась о песок, Володька еще минуту лежал, боясь оглядеться. А что, если опять крутануло, вынесло не пойми куда. Что тогда? Он перекрестился и резко сел.
Сначала он увидел малыша, весело шлепающего по воде. Потом – девушку в солнечных очках. За их спинами тянулись дачи, среди которых была и его, Володькина.
Еще не успела обсохнуть лодка, как приехала мама:
– Почему не перезвонил?
– Связь, сама знаешь…
– А мне вчера так неспокойно стало, Володя! Сердце не на месте… Еле утра дождалась…
– Прости… У нас еще свет вырубили…
– Володя-Володя… Ну, поймал хоть что-нибудь?
– Да только рыбу насмешил!
Мама принесла покрывало, чтобы позагорать. Утешающе колыхалось море. Распогодилось, а казалось, пойди сейчас снег, это будет даже естественнее. И вода, и небо вдруг проявились во всей щемящей огромности, словно напоследок. «Получается, – думал Володька, – если родной человек умер, это еще не значит, что вы с ним однажды не будете тащить лодку где-нибудь в глуши…» И вдруг попросил:
– Мам, а расскажи про Кисличники!
– Опять? Да ты ведь знаешь уже все!
– Ну, пожалуйста!
– Ладно… Ходили мы туда по куйвоте, весь день в дороге, умаешься, пока доберешься! Болота кругом, не срезать никак… Зато потом! До чего хорошо! Утром – в лес, наберем морошки, а какие там озера!
Володька слушал, подперев голову рукой.
От пальцев его пахло костром и рыбой.