Родилась в Санкт-Петербурге, в настоящее время живет в Барселоне.
В 2014 году окончила Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения. Работает в сфере кибербезопасности. Училась на литературных курсах школы Creative Writing School, публиковалась в журнале «Пашня».
Один-семь-девять
Они развелись.
Вот так просто, одним мокрым весенним днем, взяли и разъехались. Папа собрал вещи: чемодан, спортивную сумку, спиннинги, велосипед, книги, компьютерное кресло и сам компьютер тоже. Мама сидела на кухне, размешивала ложкой остывший чай, который всегда пьет без сахара. Ложка стучала о чашку. Раз, два, три, четыре, пять… От счета мне становилось легче. Потолок моей комнаты, снизу далекий и недосягаемый, был усыпан фосфорными звездами. Бледноватозеленые днем, ночью они загорались, складываясь в созвездия другого, волшебного мира. Когда я был маленьким, я придумал им имена. Вон то в левом углу называлось спиралью черного дракона. А то, которое по центру, – посохом верховного колдуна.
Я считал. Шестьдесят семь. Шестьдесят восемь.
Папа позвал меня попрощаться, и я поднялся, чтобы обнять его. Папа водил лазурный автобус под номером один-семь-девять и часто задерживался на работе. Его работа никогда не нравилась маме, ей нравились бизнесмены, и они с папой ссорились. Но разводиться из-за этого тупо, так? Входная дверь хлопнула. Я лег обратно, свесив обутые ноги с края постели, и до конца дня уже не вставал. У папы теперь другая семья. И я не знал, что не так с нашей.
Вот такая была у меня суббота. А в понедельник я пошел в школу. На домашку я забил. Математичка за это лепила мне двойки. Мама ничего не говорила, может, ей и самой было не до этого.
– Ты решил, с кем останешься?
– Чего?
– Жить с кем будешь? С мамой или с отцом?
Был вечер. Ника сидела за моим столом, с ногами забравшись в кресло. Ника – моя девушка! Да! У нее изо рта торчала трубочка от чупа-чупса, и говорить внятно у нее не получалось. Ника перекатывала его языком, и он стучал о зубы, дыщ-ды-ды-дыщ.
– Чего? – повторил я.
Ника повернулась ко мне, крутанувшись на кресле с колесиками, и обдала меня карамельновишневым дыханием.
– Мама говорит, что папа – козел. Они развелись год назад, и больше мы его не видели. Мама говорит, он нам не нужен, но иногда я слышу, как она ему звонит, просит денег, а потом они ругаются. Мама говорит, что никому не нужен ребенок. Что она эта… с прицепом, и что тоже никому не нужна.
Ника подтянула себя обратно к столу и, взяв в руки гелевую ручку, принялась усиленно чирикать в моем черновике.
– Н-да уж, ты бы хоть на калькуляторе посчитал. Зачем тебе вообще эта математика?
– Папа захотел…
– Папа захотел. – Ника передразнила меня.
Я сидел в футболке, и в комнате было жарко, а Ника – в свитере. Свитер был бледно-розовый и пушистый, и мне хотелось его трогать. Руки у нее были всегда холодные, хотя мы не так часто держались за руки. Ее волосы мне нравились. Они были русые и длинные. Вне школы Ника собирала их в хвост, так, что становилось видно яркие пряди: фиолетовые, голубые, мятные. С Никой в комнате становилось ярко, словно вспыхивала спичка. Я считал сережки у нее в ушах, один, два, три, четыре…
У Ники тоже были двойки, только за поведение. В математике она шарила.
– Ты не любишь папу? – спросил я.
– Нет!
– А маму?
– Она меня достала! Она ненормальная. Иногда она улыбается и разрешает мне пить кофе, но обычно она злая, она, типа, работает, чтобы у меня все было, и поэтому я ей кругом должна. Но она сама ничего не делает! Она смотрит по телику свои сериалы, а я должна пылесосить, мыть посуду, стирать, готовить, гладить! Бесит! И она постоянно орет.
Я думал, и в голову лезли плохие мысли. Я не видел папу с того дня, как он ушел. Что, если я тоже не увижу его снова? Что, если он, как папа Ники, перестанет приходить. Мама уже запрещала мне с ним общаться.
– Прекрати.
Голос Ники выдернул меня из мыслей.
– Что?
– Ручкой клацать прекрати, бесишь!
– А…
Я не мог перестать. Ника заскрипела зубами.
– Ты когда-нибудь катался автостопом?
– Нет.
– Вот и я нет. Но я думаю, что, может быть, я сбегу. Доеду до Москвы на попутках, и больше они меня никогда не увидят.
– А я?
– Ну… Я буду тебе писать.
– А школа?
– На фиг школу.
Мы замолчали. Ника, дочирикав домашку, рисовала на моих полях зигзаги и крестики.
– Как ты думаешь, они еще любят меня? – спросил я ее.
– Кто?
– Родители.
– Бред! Миш, ну любили бы – не развелись, да?
Я не смотрел на часы, я и так знал, что уже поздно. Но я не хотел, чтобы она уходила. И дело было даже не в том, что без нее я не разберусь с углубленной математикой. Я представлял, как за ее спиной закрывается дверь и как вместе с ней мою комнату покидает что-то. Я уже чувствовал это что-то в ту субботу, когда ушел папа, и глупые мысли, что это навсегда, делали меня деревянным.
Мобильник Ники, встрепенувшись, зашелся вибрацией, танцуя на столе и жужжаще подползая к краю.
– Ой… Черт! Я вообще забыла!
Лицо Никиной мамы заполнило весь экран. Они были очень похожи, только глаза разные. По цвету они были голубые, но с коричневыми пятнами, и я читал, что они называются невусы. Я разглядывал эти пятна, когда разговаривал с Никой. В глаза Никиной мамы я смотреть боялся. Я пробовал, один раз, и тогда она сказала мне: «Че пялишься?» И больше я не пялился.
– Да иду я! Не ори!
Ника подскочила, зажав мобильник между плечом и ухом, и принялась поспешно запихивать свои вещи в рюкзак, на ходу хватая куртку и закатывая глаза. Мобильник надрывался так, что я мог разобрать отдельные фразы, но их смысл до меня не доходил. Ника влезла в свои кроссовки сорокового размера, помахала мне «пока» и выскочила в подъезд.
Весь следующий день Нику я не видел. В школе она не появлялась. Ее мобильник был недоступен. Я проверял телефон на переменах и втихую на уроке, но натыкался лишь на одинокие галки под стопкой моих сообщений. Такое случалось, она исчезала на несколько дней, а потом появлялась, с запиской от мамы или справкой о том, что болела. Закончив с уроками, я решил к ней зайти.
Ее квартира находилась прямо под крышей, на девятом этаже. Лифт был сломан, и я поднимался пешком. Я шел и считал ступеньки. Один, два, три… К этажу седьмому я стянул с себя куртку, потому что вспотел насквозь. Шапку я не носил, и мама об этом не знала.
Дойдя до двери, я вдруг замялся. А ей понравится, что я пришел? Что, если она разозлится и перестанет со мной разговаривать? Я останусь совсем один. Что я вообще тут делаю? Ника никогда не звала меня в гости, а я приперся. Меньше всего хотелось, чтобы Ника злилась на меня, но не успел я сбежать, как дверь ее квартиры распахнулась, и из нее вывалился крупный мужик. От него воняло алкоголем, и я скакнул в сторону, вжавшись в дверь на другой стороне.
В дверном проеме стояла Никина мама. Они с мужиком заорали друг на друга, и их ор оглушил меня. Он нарастал, сдавливал меня, прибивая к месту. У меня застучало в ушах. Я пытался считать, но путался и начинал сначала. В дверях промелькнула Ника. Она была бледная и непричесанная, и застыла, увидев меня. А потом мужик ее ударил.
Я отвратительный, отвратительный, отвратительный ссыкун.
Я драпанул. Ступеньки пролетели под моими ногами, все двести двадцать штук. Я бежал без оглядки, и мне казалось, что кто-то несется вслед за мной. Я задыхался, но не мог остановить разогнавшиеся ноги, потому что, если я остановлюсь, он схватит меня и бросит в грязный нерастаявший с зимы снег.
И я умру.
Не помню, как оказался дома. Мама приготовила суп, но я не мог запихнуть в себя и ложки. Я сидел на кухне и водил пальцем по старым трещинам на столешнице, пока она делала чай. Мы не разговаривали. Она отобрала мой телефон, потому что я звонил папе. Это было тупо, ведь мне никто не ответил. Абсолютно тупо, потому что либо он, либо она. Мне было плохо и хотелось плакать. Всем было наплевать.
Я знал, где она спрятала телефон. Я дождался, пока она уснет, и стянул его.
У себя в комнате я накрылся одеялом, и сверху накинул плед, и, подумав, накрылся еще и подушкой, и включил телефон. Зарядка мигала красным, но на звонок мне хватит.
Я затаил дыхание и набрал папин номер.
Я услышал гудки. Один, потом второй.
– Миша?
Женский голос был вообще не то, что я хотел услышать.
– Это Наталья.
– Здравствуйте, Наталья Павловна.
– Просто Наталья. Ты почему звонишь так поздно?
Я не хотел ей рассказывать, почему я звоню так поздно. Это было вообще не ее дело.
– Да так… А позовите папу.
– Ты смотрел на часы?
– Да. Позовите папу.
– Половина первого ночи.
– Я знаю. Мне нужен папа. Он с вами?
– Иди спать. Ты должен спать в это время.
– Я сам разберусь, что я должен! Дайте папу! Это вообще-то не ваш телефон.
Она замолчала. Я тяжело дышал. Я испугался, что говорил слишком громко, и мама услышала, и теперь она проснулась, и сейчас найдет меня, и мне от нее прилетит.
– Миша, ты же все уже понимаешь, да?
– Нет.
– Мы с твоей мамой договорились, что ты не будешь пока сюда звонить. Понимаешь, ты расстраиваешь Федю.
Я молчал.
– Он выходит из кризиса. Спортом занялся. Собирается делать бизнес. – Она вздохнула. – Ты меня извини, но кто-то же должен тебе это сказать, да? Раз твоя мама не может. У Феди новая семья. И нашу дочь, Алиночку, он любит. В садик отводит. Подарки ей дарит. Я это к чему, Миша, мальчик, перестань звонить ему, пожалуйста. Звонить ему совсем не нужно, понимаешь?
Внутри меня все жглось и чесалось, и меня вдруг затошнило.
– А я… к-ккак же я…
Я начал заикаться.
– Не знаю, Миш. Хобби себе найди. И потом…
В трубку обрушилась тишина. Я оторвал телефон от уха, я тыкал экран, но смартфон оставался глух.
На следующий день мы с Никой встретились на трассе. Номер трассы мне не нравился, палка и ноль. Волосы ее были растрепаны, лицо ничего не выражало, но я знал, что на нем был синяк и что она его замазала. Мой рюкзак был у меня на плечах, а ее я держал в руке, и мы медленно шли сквозь моросящий дождь. Ее капюшон постоянно спадал, и волосы скоро вымокли. Я надвинул свой поглубже и тоже пытался голосовать. В своей яркой куртке со светоотражателями Ника светилась в дожде не хуже дорожных знаков. Но машины проносились мимо, и мои джинсы до колен и выше были уже насквозь мокрые, и из носа текло, но Ника была упертая, и я не мог ее подводить.
Мама не звонила. Мне вообще никто не звонил. Так мы добрели до заправки и зашли. Дождь заливал окно. Темнело. На заправку, сверкая фарами, заезжали машины. Я считал номера, складывал их цифры друг с другом, пока не получалось однозначное, но все числа были плохими. Мы взяли по хот-догу и даже кофе и сели за высокий столик. Я согрелся, и все, что произошло вчера, становилось не так уж и важно. Выходить в дождь мне уже не хотелось.
Ника отошла в туалет, и пока ее не было, я раз за разом представлял, как говорю ей: «Вернемся?» В моей голове я уже звонил маме, объяснял ей дурацкую ситуацию, придумывал истории про сломанный автобус и просил забрать нас отсюда. В моей голове мы с Никой сидели вдвоем на заднем сиденье маминого шевроле, цифры которого складывались в мою любимую цифру – восьмерку, и мама везла нас обоих домой, и я просил ее, чтобы она разрешила Нике жить с нами, и, конечно же, она разрешала.
Дверь, ведущая в туалеты, распахнулась, и Ника вывалилась оттуда со смехом, держа под руку какую-то женщину. Они обе шли ко мне.
– Миша, знакомься, это Валентина.
– Здравствуйте…
– Ну что, подбросите нас?
– Да на раз!
Дождь лил. Ника с рюкзаком залезла вперед, а я стоял у задней двери машины и мялся.
– Пацан, едешь ты или нет?
– Миш, давай не тупи.
Я упал на заднее сиденье и подтянул рюкзак к груди. Дверь хлопнула. Двигатель под капотом взревел и застучал, машину дернуло, и мы вырулили с заправки на автостраду. Внутри пахло приторными духами и бензином. На коврике под моими ногами валялась шелуха от семечек и какие-то салфетки. Пустые стаканчики из-под кофе громоздились друг на друге. Валентина включила радио, и на весь салон загремела попсовая музыка, увозя нас от дождливого Питера, от дома.
Мне хотелось выйти. И не важно, что за окном мелькали деревья и что скорость как минимум девяносто. В фильмах каскадеры вываливались на ходу, а потом вставали и бежали куда-то. Ника и Валентина о чем-то болтали, то и дело корчась от хохота, я их не слушал, я смотрел на проносящиеся за окном знаки и считал, как далеко мы уехали. От музыки и запахов меня укачало. Пейзаж за окном смазался в одну сплошную мокрозеленую полосу, и я уже перестал что-либо различать, как скорость вдруг резко упала.
Мы встряли.
– Вот черт, похоже, авария.
Сзади скапливались машины. Валентина раздраженно скроллила пальцами карту на смартфоне. Далеко впереди мигали сигналки скорой. Машину дергало, и мы ползли, метр за метром, словно улитки. Я прилип лбом к стеклу и силился что-нибудь разглядеть. Возможно, там кто-то умер, и от этой мысли мне сделалось не по себе. Вдали на встречной я заметил рейсовый лазурный автобус. Он, забрызганный, светился цифрами на лбу. Один-семь-девять.
– Один-семь-девять, – тихо повторил я вслух, придавая цифрам веса, а затем еще раз про себя, чувствуя, как по телу разливается тепло. Оно тянуло и дергало, и я чувствовал себя рыбой, усатым сомом, заглотившим рыболовную муху.
Я задергал ручку двери.
– Откройте дверь.
– Что такое? Писать хочешь? Тут нельзя.
– Откройте. Откройте!
– Миш, ты че?
– Один-семь-девять!..
Я дергал и дергал дверь, пока она не поддалась и я не вывалился из нее на свободу. Холодный мокрый ветер обдал мне лицо. Я схватил рюкзак за лямку и побежал между рядами авто. Противоположная полоса тоже двинулась, но мне было все равно, я махал руками и кричал автобусу, наплевав на числа, и на гудки, и на то, что вслед мне кричала Ника.
Я уперся в лазурные двери и затарабанил по ним, пока они не разъехались в стороны, а затем влетел внутрь.
Мой папа водил автобусы и всегда возвращался домой поздно. Он водил автобус в Павловск, я знал это, потому что там был дворец, и мы ездили туда с папой, и мне нравилась его работа, особенно сейчас, когда я промок и не хотел ехать с Никой в Москву. Я хотел ехать домой. С папой.
Я стоял на ступеньках, сжавшись, и смотрел на него. Он смотрел на меня, небритый, и глаза его были красные.
– Ддд-до звезд-д-дной идете?
Я начал заикаться, да и шутка была тупая. Мама говорила, что юмор у меня так себе. К нам подошла кондуктор.
– Мальчик, ты совсем дурной? Бежать через трассу! А если бы тебя сбили? Тебе жить надоело? И вообще, ты видел табличку? Автобус идет в автопарк!
– Света, остынь. Это мой пацан. Миша.
Машины сигналили. Двери за моей спиной закрылись, папа потянул рычаг передач, и автобус тронулся. В кармане завибрировал мобильник. Даже не глядя на экран, я уже знал, что это мама.