Продюсер, писатель, тренер творческих состояний.
Обладатель первых в России золотых «Каннских львов». Автор бестселлеров по развитию креативности «Кроссфит мозга» и «Креативность». Автор первых в России сказок по развитию креативности «Пупита, Листик и Севан».
Генеральный директор Федерации креативных индустрий. Индустриальный руководитель бакалавриата ВШЭ «Управление в креативных индустриях». Шоураннер проектов 100 Most Creative Russians и Wonderussia.
Медиаты
Федор в позе лотоса сидел на полу в центре большой комнаты одинокого дома на утесе. После тяжелой рабочей недели он сбежал из суеты города на природу. Только так и можно отключиться от повседневной рутины: одинокое место в старом лесу, щебет диких птиц, звуки ветра и покачивания деревьев. Нет электричества, в телефоне слабый и прерывистый интернет-сигнал. Идеальные условия для детоксикации ума. Хотя этот дом он обнаружил случайно, когда сплавлялся на лодке по реке несколько часов назад.
На высоком берегу расположилось темного цвета деревянное строение. Понятно было, что оттуда открывается невероятный вид на реку. Федор подплыл быстро к берегу, привязал лодку и взобрался на уступ насладиться панорамой. Перед домом как раз оказалась скамейка, предназначенная для созерцания. Федор ненадолго присел и забылся. Река, извиваясь, огибала чащи многолетних сосен и уходила куда-то вглубь леса. На фоне предвечернего солнца картина завораживала.
Когда Федор напитался красотой, то решил найти жильцов дома и отблагодарить за такое место. Дом был одним из тех, какие можно найти в заброшенных русских деревнях: крепкий, но немного покосившийся, с выцветшей краской, но сохраняющий достоинство многолетней традиционной постройки. Особенно чудесными были резные ставни.
Обойдя дом по кругу, Федор не нашел крыльца. В доме с каждой стороны было по одному окну, а дверей вообще не было. Как внутрь попадали хозяева, было не понятно.
«А может, хозяев здесь вообще нет», – подумал Федор.
Он несколько раз постучал в окна с каждой стороны – никто не отозвался. Разглядеть, что внутри дома, было невозможно, поскольку окна располагались на высоте кисти вытянутой руки. Любопытство овладело путешественником. Федор ради интереса подцепил оконную раму своим походным ножиком. Окно легко поддалось и приоткрылось. «Может, я больше никогда здесь не окажусь», – решил путешественник, затем широко распахнул окно, подпрыгнул и ухватился обеими руками за раму. Пришлось сильно постараться, чтобы подтянуться с походным рюкзаком на спине. Федор червем пролез в окно и упал, придавленный своим же наплечным грузом. Он был так взволнован из-за того, что залез без спроса, что даже не почувствовал веса, а быстро вскочил, скинул рюкзак и стал осматриваться.
Внутри дома оказалась одна большая комната. Ни мебели, ни мусора. Даже пыли нигде не было.
– Ну, это же не город. Откуда тут взяться пыли? – сам себе объяснял Федор.
Дом был явно рассчитан только на теплое время, поскольку печки тоже не было.
Внутри оказалось просторно, и Федор поймал себя на мысли, что такой же примерно по площади и класс йоги, в который он начал ходить. Одновременно с этой мыслью через окно проникли солнечные лучи и осветили самый центр комнаты квадратным зайчиком.
Федор увидел в этом знак, достал из рюкзака коврик для йоги и развернул в месте, куда падал свет. Коврик, как кусочек пазла, точно совпал с размерами солнечного пятна на полу.
И вот Федор сидит в позе лотоса с закрытыми глазами, делает десять глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоить мысли.
Внутренний монолог становится тише, все отчетливее накатывает покой, появилось предвкушение глубокого внутреннего погружения. Федор почувствовал, как по его векам забегали разноцветные огоньки.
«Может, это уже закат», – промелькнула мысль, и он решил открыть глаза, чтобы проверить догадку, но застыл от шока.
Пол, стены и потолок комнаты были покрыты черными плоскими существами, похожими на детенышей обезьян. Их глаза сияли и медленно переливались всеми цветами радуги.
«А мама ведь говорила: не ходи в гости без приглашения», – подумал Федор.
Федор очнулся и обнаружил себя лежащим на полу в центре комнаты. За окном уже стемнело. Федор вытянул перед собой руки и не увидел их – темнота все проглотила. В голове все мысли тоже будто кто-то проглотил, и ни одного воспоминания о том, что случилось перед тем, как он отключился. Федор присел, растрепал волосы, пытаясь взбодриться.
– Как же быстро наступила ночь! – удивлялся Федор. – В мгновение ока эти черные мартышки с радужными глазами накинулись на меня, а потом я куда-то провалился. И все! Ничего больше не помню.
Пустота в голове была странная. Не такая, как после долгого сна или обморока. Скорее как после сильной горячки и высокой температуры накануне. Федор встал на ноги, чтобы посмотреть в окно, но там еле-еле можно было разглядеть силуэты деревьев. Федор подумал, что у него что-то с глазами. Он начал активно их тереть кулаками до появления летающих белых мушек. Затем еще некоторое время путешественник постоял с закрытыми веками. Сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и открыл глаза. Но… ничего не изменилось. Темнота продолжала царствовать в пространстве.
Федор решил, что надо поскорее выбираться из этого дома. Проверить лодку. И обдумать дальнейшие действия. Вниз по течению его ждали товарищи, с которыми он договорился встретиться на закате. А утром вместе они собирались продолжить сплав по реке.
– Наверняка они теперь беспокоятся и не знают, где меня искать. – Федор пошарил по карманам в поисках телефона, но ничего не нашел.
– Как же так? Мартышки вытащили телефон? А где рюкзак? – Волнение Федора нарастало.
Если вытянутую руку он не смог разглядеть, то как рюкзак найти? Федор придумал пройтись вдоль стены по периметру комнаты и пошарить ногами. Рюкзак найдется, если только его тоже не стащили мартышки.
Федор выставил перед собой руки и стал медленно продвигаться вперед. У стены он решил двигаться по часовой стрелке, при этом постукивал носком вытянутой ноги по сторонам. Будто прихлопывая разбегающихся в стороны тараканов. Федор продвигался в темноте. Через пять шагов нога провалилась в дырку в полу. Путешественник аккуратно присел на колени, чтобы ощупать место руками и понять размеры дыры. Будто миноискатель, Федор действовал медленно и осторожно. Руки ему не хватило, чтобы дотянуться до противоположного края дыры.
«Ого! А тут прямо какой-то край бездны внезапно образовался», – подумал парень.
В дыре разом загорелись сотни маленьких радужных глаз. Несколько маленьких ручек схватили Федора за воротник и сильным движением затянули в пустоту. Федор кубарем полетел вниз.
Радужный торнадо закручивался все сильнее и сильнее, унося Федора дальше в глубины неизвестности. Сначала было ожидание конечности процесса. Как при прыжке в воду или с парашютом. Невозможно же падать без конца. Но Федор падал, и падал, и падал. С внешней стороны торнадо периодически возникали яркие всполохи света, похожие на грозовые вспышки за облаками. От каждого всполоха разноцветные слои торнадо начинали гореть, будто неоновые. Это было одновременно очень красиво и пугающе. Но больше всего не по себе было из-за абсолютной тишины. Абсолютной, всепоглощающей и обволакивающей тишины.
– Здравствуй, Федор! – раздался знакомый голос сверху.
Федор развернулся в полете лицом вверх и увидел черный силуэт, медленно приближавшийся к нему. Невероятно, что кто-то еще здесь есть. Очередная внешняя вспышка осветила лицо незнакомца.
– Отец?! – то ли от ужаса, то ли от удивления вырвалось у Федора. – Как ты? Зачем ты тут? – глотая воздух от возбуждения, произнес путешественник.
– Здравствуй, сын! Давно не виделись.
Федор оставил отчий дом в деревне сразу после школы. Отъезд сопровождался скандалом. Федор хотел стать художником, а отец считал, что единственный сын должен продолжить дело семьи и руководить фермой. Но трактора, посевные и каждодневные заботы о скоте его не вдохновляли.
– Как твои успехи?
– Неплохо. Начал выставляться в галереях. Увлекся киберартом, – как-то машинально ответил Федор.
– Семья есть?
– Есть девушка, встречаемся уже год. Вроде ладим.
– Почему не писал, не звонил?
– Не знал, как сделать это. Мы все-таки плохо разошлись.
– А я скучал.
Федору стало стыдно и грустно. Сердце защемило от тоски, он закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Когда открыл глаза снова, отца уже не было. Опять он летел на какой-то неосязаемой скорости и уже то ли вниз, то ли вверх среди всполохов радужного торнадо в абсолютной и леденящей тишине. После встречи с отцом Федор почувствовал холод. Но этот холод пронизывал не тело, а голову. Такое бывает, когда съедаешь большой кусок фруктового льда и мороз молниеносно поражает мозг. В голове будто на несколько секунд застывают все нейроны и синапсы. В такой момент хочется скрючиться в позе эмбриона всем телом и дождаться, когда отпустит. И Федор скрючился, продолжая свой полет в глубины неизвестности и крутясь телом против часовой.
– Кто я? Где реальность? Реален ли мой отец и его ферма? Реально ли мое путешествие на лодке? Есть ли у меня друзья? Реален ли тот дом на утесе? А этот торнадо? А то, что со мной сейчас происходит? – Федор без остановки спрашивал себя, пытаясь отвлечься от пронизывающего холода в голове.
Ему казалось, что активными мыслями можно разогреться. Но нет. Холод не уходил. Время потеряло значение. Голова, по ощущениям, превратилась в глыбу льда. Федор, не открывая глаз, продолжал активно думать, но с каждой секундой это получалось все хуже и хуже, сложнее и сложнее. Наконец думать стало совсем невозможно. Федор открыл глаза и не увидел своего тела. Он стал просто зрением. А холод отступил.
– Я – взгляд. Я просто парящий в воздухе взгляд. Без тела и головы. Но я вижу. Я все вижу. Солнце. Небо. Луг. Вот гогочут гуси, чуть поодаль пасется стреноженная пегая лошадка. Смелая курица выбежала из-под забора, за которым стоит темного цвета старый заброшенный дом. Босая большегрудая женщина в косынке и майке полощет белье прямо под струей ключевой воды, быстро льющейся из толстостенной чугунной трубы. На небе яркое солнце, медленно проплывают редкие белые облака. Облака все на что-то похожи. И похоже, что сейчас лето.
– Я не чувствую температуру. Мне не жарко и не холодно. Где я? Судя по общей атмосфере, это какая-то деревня. Что я тут делаю? Разве можно не существовать и находиться при этом в сознании? Как я могу наблюдать эту благодать? Ой! Что это за слово у меня вырвалось? Бла-го дать!
Вдалеке из-за холма, будто корабли, медленно выплыли коровы, они шли с пастбища на обеденную дойку. Федор пересчитал коров, и их оказалось двенадцать. За стадом шел мальчик, он баловался со своей пастушьей палкой: ставил ее себе на указательный палец и пытался удержать в вертикальном положении как можно дольше. Рядом гарцевал молодой блондинистый пес с языком наперевес. Он то и дело подбегал к мальчику и зазывал поиграть в какую-нибудь игру. Федора очень заинтересовал мальчик, он сфокусировался на нем и моментально перенесся в то место, где тот шел. Это было крайне неожиданное перемещение, но совершенно естественное.
– Надо же, меня даже не укачало! – удивился Федор, но потом вспомнил, что у него нет тела, а значит, нет органов и от таких резких перемещений нечему укачиваться.
Будто камера на виртуозно управляемом квадрокоптере, он облетел мальчика по кругу несколько раз, внимательно следя за тем, как он играет с палкой и псом. Затем Федор просто завис над его головой.
Мальчик на секунду остановился и стал осматриваться по сторонам. Его что-то беспокоило. Он поднял голову и уставился прямо на Федора. Федор даже подумал, что мальчик видит его.
– Мууууууууу! – послышалось вдалеке. Коровы медленно уплывали вперед.
Мальчик заметил это и переключился на то, чтобы догнать стадо. Федор остался смотреть вслед сверкающим босым пяткам пастушка.
– Он почувствовал меня! – прошептал ошарашенный Федор, но слов не было слышно. Лишь легкая, еле заметная вибрация. Такая же вибрация, которая бывает, когда пытаешься что-то сказать под водой.
Федор перестал фокусироваться на мальчике, и его тут же подхватил ветер, унося выше и выше, далеко-далеко к облакам.
– Если ни о чем не думать, то легко раствориться в пространстве и плыть по течению, – шептал Федор.
Вокруг был белый плотный дым, в котором Федор перестал что-либо видеть.
– Тихо-то как! Интересно, какого вида эти облака? Я помню только перистые. Но эти не перистые. Эти какие-то слишком плотные и густые. А с земли они, наверное, на что-то похожи. Может, на младенца, или на пегую лошадку, или на пастушка. Почему люди стали так редко смотреть облака? Может, потому, что они больше не хотят фантазировать? Или боятся? Или потому что телефоны в руках приковывают их взгляд к земле? Люди слишком часто стали сгибать шею. Точно. Им трудно разучиться сгибать шею. Бедняги.
Сквозь плотные облака пробилось легкое красное зарево. Постепенно тучи начали рассеиваться, а зарево становилось отчетливее. Взгляд Федора после долгого пребывания в тумане сначала не сразу сфокусировался на источнике света. Как после глубокого и реалистичного сна бывает, что зрение какое-то время еще расплывается. Так и Федору потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя и сфокусироваться.
– Господи Боже! – прошептал Федор в недоумении и застыл в неподвижном положении где-то высоко-высоко в небе.
Прямо перед ним за горизонт медленно опускалась размером с солнце голова белой обезьяны с гигантскими красными глазами. Глаза горели алым закатным светом, освещая во все стороны поле пшеницы, лес, речку. Зрелище наводило ужас и поражало своим масштабом.
Обезьяна смотрела неподвижно и строго перед с собой. Затем ее веки медленно закрылись, и наступила непроглядная тьма.
Темнота вибрировала и переливалась различными оттенками. Монотонный гудящий звук настраивал на покой и созерцание. В кромешной тьме периодически возникали спонтанные фантомные образы и мимолетные иллюзии. Вот гигантский тонкий червяк скрутился в невероятный узор и затем обратился в кружевной пояс на талии танцующей девушки. Девушка вихрем закрутилась и исчезла. Из ниоткуда захлопала крыльями плоская стрекоза, а через мгновение она превратилась в голову слона, кричащего сотнями бабочек. Затем слон рассыпался в кучку пепла. Бабочки заполыхали огнем и начали усиленно махать крыльями, чтобы потушить пламя, но от этого они сами горели еще интенсивнее. Поднялся сильный ветер и сдул слоновью кучу пепла. Снова наступила кромешная тьма, которую заполнял монотонный гудящий звук.
– Дааааааааа, – протяжно прошептал Федор. – Что есть человек? Кто-то, как эта бабочка, стремится жить быстро, но от этого только сгорает еще быстрее. Кто-то кричит, как слон, и все равно обращается в пепел. Кто-то танцует по жизни, не замечая, что опоясан невежеством. И что есть я тогда? Человек ли я? Если у меня нет рук, ног, тела, головы – я могу считаться человеком?
– Конечно, можешь! – ответил низкий бас.
– Здесь кто-то есть? – встрепенулся Федор.
– Да, здесь есть я!
– Кто ты? Где ты? – продолжал волноваться Федор, поворачивая взгляд в разные стороны.
– Присмотрись!
Федор стал вглядываться в сторону, из которой раздавался голос. Постепенно глаза стали различать в темноте какой-то предмет. Еще чуть-чуть – и стало понятно, что это черное кресло, похожее на голову мартышки на деревянных ножках.
– Присаживайся! – сказало кресло большим ртом.
– Куда? Зачем? – машинально и торопливо прошептал Федор. Он не хотел выглядеть удивленным. Даже в этой ситуации ему казалось важным сохранять выдержку и спокойствие. Быстрыми ответами он думал этого добиться.
– На меня! Нам с тобой предстоит разговор.
– Но… но я не могу.
– Почему?
– У меня нет тела. Мне нечем ходить, а значит, нечем и сидеть.
– Странно. Но я же вижу тебя.
Федор опустил взгляд и в темноте заметил маленькие детские ручки, которые даже не чувствовал секунду назад. Он аккуратно начал ощупывать себя во всех местах. И наконец пришел к осознанию, что у него пухлое и упругое тело маленького ребенка, только-только научившегося ходить. Как только ему пришла в голову эта мысль, он почувствовал пятками пол, неокрепшие ножки зашатались, а положение тела стало неустойчиво. Моментально он упал на попу, и ему сначала захотелось обидеться, а затем сразу плакать. Но не от того, что было больно, просто вместе с телом ему достались и черты характера малыша. Ему по-детски стало досадно, что он такой беспомощный, и слезы сами потекли из глаз. Он плакал и плакал, а слезы текли все сильнее. Остановиться самостоятельно он никак не мог. Состояние настолько захватило его, что он будто решил выплакаться за все обиды, неудачи и разочарования мира. Вокруг него образовалась целая лужа, затем озеро. Но он ничего этого не видел. А только ревел. В конце концов, когда он максимально выревелся и открыл глаза, то обнаружил себя глубоко под водой. Где-то вдалеке слышались переклички китов. Сверху пробивались солнечные лучи. Рядом медленно проплыла переливающая в лучах солнца медуза размером с пегую лошадку, которую бестелесный Федор видел, пролетая над лугом.
Федор продолжал рассматривать подводное пространство и уже забыл, как он здесь оказался. Снизу аккуратно поднялось что-то мягкое и удобное. Оно подхватило тело Федора и понесло его медленно вертикально вверх. Бескрайнее водное пространство становилось светлее и теплее. Вокруг бегали и играли в салочки прерывистые лучики солнца. Федор закрыл глаза, устремился лицом вверх и откинулся назад. Встреча с мягким теплым светом успокоила его окончательно, в забытьи он решил сделать глубокий вдох. Но глотнул воды и захлебнулся океаном собственных слез.
Залитый солнцем бескрайний белый простор вибрировал от жары. Ветер волнами накатывал и раздувал пыль. На земле лежал сухой обнаженный старик лицом вниз. Кожа плотно обтягивала его крупные кости. Старик глубоко вздохнул, и ему в глотку попала белая пыль. Он начал кашлять и отхаркиваться.
– Горит, горло горит, – зашипел он, не открывая глаз.
Кашель захватил все его худощавое тело, нарастая, он заставлял скелет то сгибаться эмбрионом, то вытягиваться струной.
– Это соль! – произнес кто-то низким басом.
«Знакомый голос. Кто это? Трудно открыть глаза. Мои веки сухие, как осенний кленовый лист. Я боюсь, что они сломаются, если я приложу усилие, чтобы их поднять», – подумал старик.
– Не бойся. Они выдержат, – ответил голос.
«Он слышит мои мысли!»
– Да, я слышу твои мысли, потому что я и есть ты.
Старик сделал усилие, и веки медленно приподнялись, будто жалюзи, на одно деление. В глаза ударил белый свет, и боль молнией врезалась в зрачки. Пришлось снова зажмуриться.
– Господи, да что же это происходит? – взмолился старик. – За что мне все эти испытания?
– Они скоро закончатся, друг мой! – спокойно произнес знакомый голос басом. – Но и у меня времени осталось мало! По крайней мере, в этот раз. Поэтому давай я расскажу, зачем ты здесь, Федор.
– Сделай одолжение!
– Прекрасно, что ты сохранил чувство юмора в такой необычной ситуации. Я – твоя Доминанта. Я то, без чего ты не мог обойтись последние несколько лет. Я – совокупность твоих персональных устремлений и эгоистических целей. Я то, с чем ты ассоциируешь свое счастье. Мой образ – это совокупность твоих представлений о способе достижения целей. На самом деле это самый распространенный образ для человека – обезьяний подход: дерзкий, агрессивный, самолюбивый, бескомпромиссный, страстный, сластолюбивый, непокорный, сиюминутный. Ты забыл, что у тебя есть внутренний голос и внутренний зов. У тебя есть природные качества, которые невозможно навсегда закатать в асфальт повседневных искусственных желаний. Живое всегда пробивает неживое. Твердое разрушается, а гибкое адаптируется. Как бы ты ни пытался стать искусственным, твой внутренний зов все равно потребовал погрузиться в глубины естества. Конечно, мне грустно расставаться с тобой, но я всегда знал, что и мое время придет. Поэтому наслаждался каждым мгновением наших отношений. Но мне не грустно с тобой расставаться, и, я надеюсь, тебе тоже будет только легче. Всем всегда становится легче. Но ты в любой момент снова можешь встретиться со мной. Достаточно просто забыть про свою природу, перестать слушать интуицию, поддаться на провокации повседневного контекста.
– Где ты? – прошептал Федор.
– Я в твоей голове и в любом месте, где ты захочешь меня увидеть. Тебе не обязательно сейчас открывать глаза и страдать от этого яркого света. А находишься ты на месте, где еще недавно был океан твоих слез. Палящее солнце высушило его, и теперь здесь только бескрайняя соляная пустыня детской горечи.
– Я хочу видеть тебя, – шептал Федор.
– Сосредоточься на пустоте в своей голове, и все получится. Но только не совершай физических движений. У тебя слишком мало сил для этого.
Федор расслабился и сфокусировался на тишине внутри себя. Постепенно темноту прорезал маленький огонек. Он нарастал и становился больше и больше. В конце концов раскрылось большое алое пламя, внутри которого Федор отчетливо увидел черты черного кресла, с которым встретился, когда был малышом. Кресло сгорало и готово было уже развалиться на мелкие детали.
– Мое время пришло! Прощай. – И с этими словами кресло-обезьяна сложилось в груду обугленных бревен, а затем быстро превратилось в пепел.
Легкий ветерок развеял пепел, и снова наступила пустота. От вида этого события старик захотел разреветься, но не смог, потому что в нем не осталось ни капли влаги. Тело каждую секунду усыхало все сильнее, потом наконец лопнуло на миллионы пепельных лепестков, оставив только еле заметную вмятину на поверхности бескрайней белой пустыни.
Глоток был похож на комочек фольги размером с вишню. Вся влага закончилась. На секунду показалось, что глотать больше никогда не получится, нужно смириться и усохнуть изнутри. Из памяти вспышками стали появляться яркие мизансцены прошлого.
«Может быть, именно так пробегает вся жизнь перед глазами на пороге смерти?» – задумался Федор.
Картинок становилось все больше, и это напомнило старый школьный альбом, в котором каждому ученику из класса достался свой овал. Только сейчас вместо статичных фотографий в овале проигрывались целые ситуации: короткие и зацикленные, как сториз.
Вот мальчик в кабине грузовика громко кричит по-гусиному га-га-га, увидев домашних птиц, пасущихся на краю дороги, а дядя Леня за рулем вздрагивает от удивления и затем смеется.
А вот этот же мальчик идет по тонкой дощечке в узком грязном овраге, а в его руках двадцатилитровые ведра с ключевой водой. Ведра наполнены до краев, а он идет и, надувая щеки, качает ими еле видные бицепсы, будто гантелями. Ведра тоже качаются, вперед-назад, и вода из них выплескивается ему прямо на штаны.
В другом овале на пастбище шел футбольный матч между деревенскими мальчишками и взрослыми парнями. Игру смотрела, пожевывая осоку, пасущаяся лошадь. Солнце почти село, на улице жарко, комары кусали, но никто и не собирался расходиться. Все были увлечены, бегали, кричали, улыбались.
Картинок с разными ситуациями становилось все больше. Федор будто смотрел на мультиэкран из сториз своей памяти, подвешенных в пространстве над головой. Он растворился в этом зрелище, и очень скоро чувства захватили его, а из глаз пробились несколько капель и тихонько потекли вниз. Медленно скатываясь, они напомнили ему, что у него есть лицо и, возможно, тело, которое обесценилось во время путешествий по глубинам сознания.
– Где этот мальчик теперь? Осталось ли от него еще что-то во мне? Почему я так глубоко его спрятал? – спрашивал себя Федор.
Слезы докатились до краешка рта, Федор машинально подхватил их кончиком языка, сухого, как воздух в раскаленной парной, и сглотнул. Вкус соли, будто взрыв адреналиновой бомбы, ударной волной моментально и равномерно прокатился от головы ко всем частям тела до самых ногтей на ногах и руках. Федор обнаружил себя в позе лотоса где-то на полу. Затем пришло воспоминание, что он в центре большой комнаты одинокого дома на утесе. Мультиэкран памяти отступил, осталась только темнота и тишина. Легкая и одновременно грустная тишина. Такая бывает, когда лежишь на водной глади океана, раскинувшись звездой, и понимаешь, что это последний раз. Через несколько часов самолет и возвращение в обыденность. Слезы потекли сильнее, Федор больше их не контролировал. Что-то внутри включилось, и теперь за этим можно было только наблюдать. Мокрые глаза тихонько открылись. В окне виднелось закатное солнце. Доброе и отзывчивое.
– Такого солнца больше не будет, – прошептал Федор и сделал глубокий вдох.
Где-то вдали протяжно промычала корова.