НоминантРассказ
Родилась в 1959 году. Окончила Ленинградский механический институт (Военмех). Живет в Санкт-Петербурге. Печаталась в журнале «Русский пионер».
So many dumb ways to die.
День начинался удачно – с похорон.
Ожидая оповещения от такси, Константин, уже готовый к выходу, присел на разобранную постель. Вдавил на пульте первую кнопку. Вместо Первого канала она выдала ВВС. Из Австралии транслировали церемонию прощания с титулованным гольфистом. Насколько Константину позволял его английский, он разобрал, что чемпион обрел преждевременный покой на боевом посту: убит шариком для гольфа.
Собор был заполнен народом. Неприлично оживленная публика, одетая во все светлое и элегантное, обмахивалась чем-то похожим на программки. Австралийская жара, видимо, не боялась католических чертогов, а скорбящие – скорбеть, не скорбя. Прощальная речь о покойном время от времени в выверенных спикером местах, где он делал специальные паузы, награждалась дружным молодым смехом. Не исключено, что и сам усопший, единственный, кому там не было жарко, маскируясь в цветах и рюше, улыбался, весьма довольный крутой вечеринкой. «Красиво помер – радостно помянули», – резюмировал Константин.
Деловой день, по столичной манере утрамбованный встречами до самого предела, прошел в несуетливом городе в целом гладко. Не сложилась лишь одна сделка по поставке дальневосточных креветок.
Вечером Константин закинул в номер свой ноутбук, словно школьный портфель, и спустился в бар, где его уже ждал Григорий, коллега и верный товарищ. Бар был стилизован под баварскую пивнушку. По залу сновали с пенными кружками крепкие девушки в белых блузках с аппетитно открытой грудью. Когда напряжение трудного дня под «Пауланер» и жареные колбаски отпустило парней, Константин вспомнил про гольфиста и предложил помянуть. Подозвали официантку.
– Принесите нам, пожалуйста, графинчик шнапса.
– Мы графинами не подаем, извините. Только шотами, а из шнапса у нас – «Смирнов» и «Царская».
– Яволь, фройляйн, несите три «Смирновых» и сырные шарики. Битте.
На третью стопку приятели водрузили сырный шарик.
– За твою нелепую кончину, далекий друг! Не чокаясь, Григорий!
– За Дарвина и его премию, Константин!
Заказали еще по стопке, потом, кажется, еще и не раз. Когда коммивояжеры собрались, обнявшись, исполнить дуэтом баварский йодль, бар, к счастью, закрылся. Стопку с шариком приятели, конечно, не тронули.
Следующим утром, поддерживая друг друга, они направились на вокзал. Путь был близким, но трудным. Какая удача, что у них был первый вагон с хвоста!
Упали в кресла. Григорий отрубился сразу. Константин поискал ремни безопасности, не нашел, обругал себя Семен Семенычем и прикрыл глаза. Поезд тронулся.
Болела голова, сон не шел. Константин завистливо покосился на бесчувственного соседа.
Взгляд упал на коробочку с персональными наушниками. На картонном конвертике с надписью «Счастливого пути!» был изображен несущийся в лоб локомотив. У него было подобие лица с открытым в бессильном отчаянии ртом, будто он летел к своей неминуемой гибели. Это они что? Комфортного путешествия так желают? Константину стало не по себе. С тех пор, как пустили «Сапсан», он отказался от перелетов этим маршрутом – побаивался коротких рейсов. И тут тебе такое напутствие, елки-палки!
Константин перевернул пакетик вверх ногами. Изображение обрело нормальный смысл. Идет себе мирно по рельсам самый обычный поезд без каких-либо мин трагических. Отлегло. Но все же какая шельма этот художник!
Притарахтела тележка с завтраком. Константин с интересом изучил порционную коробочку с надписью «Салат с гигантскими креветками». Потормошил соседа: «Гриш, ты глянь, что они называют гигантскими креветками!» Поддел пластмассовой вилкой одну доходягу, отправил в рот. Приятель не реагировал.
«Нет, ты скажи, как это называется!» – не унимался Константин.
Гриша был из тех, кого лучше ограбить во сне, чем разбудить раньше времени. Он разлепил злой глаз, сфокусировал его на креветке и слишком явственно для дремлющего вагона предрек: «Этот сорт, Костян, называется “пенис гнома”. Съешь – и у тебя такой же будет!»
Константин поперхнулся, схватился за горло. Приятель весьма чувствительно и с удовольствием пару раз хватанул его по спине. Не помогло. Константин продолжал задыхаться, лицо его налилось багровым. Тогда друг выволок его в проход, обхватил сзади и стал резко и сильно сжимать кольцо рук в области солнечного сплетения. В подобных киношных сценах герой должен мощно выплюнуть застрявший в дыхательных путях предмет, но – не Константин. Странно, что уже в конвульсиях, несмотря на мутнеющее сознание, он чувствовал еле уловимое, растущее изнутри удовольствие.
И в этот момент вагон на полном ходу накренился. Последовали жуткий скрежет, звон стекол, визг и чудесным образом перекрывающая всю эту какофонию хаоса, неизвестно откуда взявшаяся переливчатая, горловая песнь альпийских пастухов.
Уже через полчаса новостные ленты выдали информацию о происшествии на 98-м километре Октябрьской железной дороги, где сошел с рельс скоростной состав. Пострадал последний вагон. К счастью, обошлось почти без жертв. Погиб мужчина тридцати четырех лет. Судебно-медицинская экспертиза определила причиной смерти асфиксию. В момент крушения несчастный подавился креветкой. Почему-то во всех сообщениях слово «креветка» было набрано капслоком.
В зале прощания номер три бывший коллега покойного готовился произнести речь. Душа Константина с ужасом перевернутого локомотива беззвучно взмолилась: «Гриша, гадина, только не про премию Дарвина!»
Друг нервно шевельнул непослушными кончиками пальцев, торчащими из гипса, как переваренные креветки. Пауза затягивалась. Казалось, что оратор ведет какой-то непростой внутренний диалог. Наконец, он с трудом разомкнул рот и красивым женским голосом объявил:
– Наш поезд прибыл в город-герой Москву! Просим не забывать свои вещи в вагонах.
Лола Кабанова
ВыпискаРассказ
Родилась в Москве
в 1976 году. Окончила МГИМО. Пишет стихи и прозу. Печаталась в поэтических сборниках, журналах «Русский пионер», «Ковчег», «Южная звезда», «Art Muse».
– …Три, четыре, пять, шесть…
Бабанов бежал по больничному коридору подальше от этих страшных звуков. Он чувствовал, что впереди есть выход. Там, в конце коридора, – дверь.
На двери нет номера, нет таблички с фамилией, нет надписи «Клизменная» или любой другой, объясняющей предназначение помещения. Ничего нет. Но он точно знал – выход там. Добежал и остановился, словно впечатался в стену.
– …Семь, восемь, девять, десять…
Сюда. Бабанов судорожно силился понять, как попасть внутрь. Ручка на двери отсутствовала.
– Толкайте. Смелее! – скомандовал мужской голос внутри помещения.
Бабанов толкнул и зажмурился, ослепленный неожиданно ярким освещением.
– Да-да. Слишком ярко. А что делать? Окон-то нет.
Ни одного окошечка! – Голос звучал откуда-то из глубины.
Бабанов проморгался. В центре комнаты за обшарпанным, видимо, еще советских времен столом сидел и что-то писал лысоватый мужчина в линялом синем халате. По обе стороны от стола вдоль стен стояли высоченные, почти до потолка, стеллажи с томами дел.
– Извините, – растерянно озираясь, начал Бабанов. – Я, наверное, ошибся. Мне нужен выход…
– Нет-нет. Вы как раз по адресу. Вы же на выписку? – Мужчина взял со стола очки и внимательно взглянул на вошедшего.
– Да. На выписку… – Окончательно разглядев мужчину, Бабанов вытянул шею от удивления. – Ой, а вы не… Простите, конечно, просто вы очень похожи… Да нет, просто одно лицо!
Мужчина, сидевший напротив Бабанова, точь-в-точь походил на покойного олигарха Березовского. Бабанову стало неловко. «Вот я идиот! Березовский-то давно того, а я ему тут такое», – подумал Бабанов и решил немедленно перевести разговор на другую тему.
– Нет-нет. Все в порядке. Вы абсолютно правы. Это действительно я. Мне, знаете, даже приятно, что узнали, а то уж забывать начали.
– Вы?! Простите… Как это?.. – Бабанов развел руками, не в силах уразуметь, как возможно, чтобы почивший сидел перед ним и разговаривал.
– Долгая история. Я тут во временной изоляции, так сказать. Сижу, так сказать, на приемке.
Тут вот и дела всех, видите? Сейчас ваше найду. – Мужчина снял очки и деловито направился к стеллажу, на торце которого были налеплены наклейки с буквами.
Полка на «Б» была второй снизу. Помимо витиеватой буквы, ее украшал пузатый бегемотик в детских штанишках.
Приемщик вплотную придвинулся к лицу Бабанова, и через секунду глаза его превратились в два пустых черных тоннеля. Бабанов услышал отвратительный вой, чьи-то истошные крики, свист. В ужасе он сжался в комок и, сам не понимая как, вылетел наружу.
Тут Бабанова осенило: «А-а-а, чего же я сразу не догадался! Шпионские игры… Вначале говорили – покончил с собой, потом – вроде как убили… А он вон где! В захолустной больничке сидит под прикрытием! Хитро!»
Дела на полке «Б» стояли плотным рядом. Между томами торчали картонные закладки с числами. Мужчина, похожий на олигарха Березовского, стоял на коленях, наклонив голову набок, и озадаченно водил пальцем по корешкам.
– Сегодня же семнадцатое? – спросил он Бабанова.
– Было с утра, – избито пошутил Бабанов.
– Странно, – пробормотал мужчина и снова впился взглядом в корешки томов. – Бабанов Александр Николаевич, семнадцатое ноября… – озадаченно повторил он, будто убеждая себя в том, что все верно.
«Интересно, откуда это он узнал, как меня зовут? Я ему вроде фамилию не говорил», – думал Бабанов.
– Так мне еще утром сообщили, что вы будете выписываться, – сообщил приемщик. – Только вас здесь нет. Определенно нет. Первый раз такое… Березовский вскочил, подошел к Бабанову и заговорил быстрым шепотом:
– Поразительно, конечно. Может быть, ошибка? Я не знаю… Стечение обстоятельств? Неважно. Вас нет, значит, вам не сюда. Уходите. Скорее!
– Что значит «уходите»? – возмутился Бабанов. – Что это за безобразие вообще?
– Да то и значит. Уходите. Кыш отсюда! Вон! Это в твоих интересах, идиот! – Березовский требовательно выставил палец в сторону двери.
– Никуда я не пойду, и сам ты идиот! – отчеканил Бабанов. – Манеру тут взяли! Бюрократы чертовы!
– Бюрократы чертовы? – угрожающе повторил Березовский, и голос его вдруг отозвался эхом в пустой комнате. – Ну смотри, ты сам напросился!
Приемщик вплотную придвинулся к лицу Бабанова, и через секунду глаза его превратились в два пустых черных тоннеля. Бабанов услышал отвратительный вой, чьи-то истошные крики, свист. В ужасе он сжался в комок и, сам не понимая как, вылетел наружу.
– …Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать…
Где-то наверху слабо мигала люминесцентная лампа.
– Э-э-э-эй, Сашок. Ну, здорово, штоль! Насилу тебя нашел, торопыгу. Узнаешь?
Бабанов лежал на полу, боясь разлепить глаза.
– Деда?
– Я! Дед твой Аркадий! Деда Каша, помнишь?
Бабанов помнил.
– Здравствуй, деда, – выдохнул он и заплакал от нахлынувшего облегчения.
– Ну-ну-ну. Нормально. Давай-ка, милый, отведу тебя к своим. Все. Все.
Труба на крыше старой больницы тонкой струйкой выдохнула облако.
– Все. Фиксируй время смерти. И в следующий раз не делай толкательных движений. Ты ему ребра сломал.