Вот дорога – едва заметная ниточка. Птичка щебечет.
Бабушка, расскажи сказку. Слушай, внучек. Только не перебивай.
А сказка добрая? Добрая, золотой мой, добрая, добрее не бывает.
Семь дней и ночей я трудился.
Семь дней и ночей трудилось оно.
Здравствуйте, я…
А я – ваше стихотворение.
Мы подружимся, мы закружимся, мы…
А где же ваша душа?
Там, где ее никогда не было.
И не будет.
Покатится колобок по лесам, по полям, улизнет от волка,
медведя перехитрит, прикатится к лисе.
Зажмурится.
Здравствуйте, вы кто?
Откроет глаза.
Здравствуйте, я ваше стихотворение.
Я буду вас есть.
Дмитрий Кравченко
Родился в 1991 году в Армавире. Окончил среднюю школу с медалью и уехал учиться в Ростов-на-Дону. Начал свой творческий путь в студенческом культурном центре РГЭУ (РИНХ), который окончил по двум специальностям (экономика, юриспруденция).
Первый литературный конкурс выиграл в 2009 году, опубликовав стихотворение о зиме. Лауреат поэтических конкурсов «Вехи победы», «Мельница», «Городская лира», «Зеленый листок».
В 2014 году организовал городской проект «Литературная гостиная». В 2017 году переехал в Москву, продолжил развивать проект «Литературная гостиная» и развиваться сам.
Выпустил пять сборников стихотворений «Счастье проще, чем…», «Белая медведица», «С любовью к женщине», «Многогранный», «Опиши меня прилагательным». Член Союза российских писателей. Победитель фестиваля молодой поэзии «Филатов Фест – 2020».
Публиковался в «Литературной газете», альманахе «Мост» и др.
С пяти лет занимается спортом. Мастер спорта по греко-римской борьбе.
И хоть с голубого на темно-синий,
И даже на черный, когда нет звезд,
Оно заменяет свой цвет, я сильно
Люблю наблюдать за ним. Словно пес,
Готовый завыть на созвездья, скалясь —
Ищу в этом стаде тельцов и коз,
И, будто в награду, пастушка, каясь,
Бросает мне в «пасть» полумесяц-кость.
Я с небом ловцом себя чувствую праздным:
Таскаю и раков, и дев. На весы
Кладу всю добычу, которую сразу
Съедают голодные львы-наглецы.
Я небу дарю поцелуи-приветы
И верю, что каждой из сотни комет,
Летящих в меня или мимо планеты,
Оно награждает за это в ответ.
Но если оно заливается красным
(пункт «а» – от стыда;
«б» – от встречи со мной),
Я рву восходящие белые астры
И в ночь отправляю их первой совой.
А помнишь ли полупустой Павелецкий?
Мы – будто вагоны на сцепке. По-детски
Дразнил тебя, за нос и за косы дергал —
Я знал соблазнения курс на пятерку,
Как знал я и то, что увидимся вряд ли —
Играем на чувства, по-взрослому, в прятки:
Ты едешь туда, где весь мир цвета свадьбы,
А мне до заката тебя отыскать бы…
Казалось, любовь наша сильно раздута,
Но что-то про поезд объявит кондуктор,
И я в твои губы вопьюсь, как в источник
В пустыне – кочевник, уж коли быть точным.
И если нас что и разлепит, то только
Пронзительный свист, завывающий тонко,
Да крик проводницы, похожий на сглаз,
Дающий понять, что игра началась.
Когда во мне проснется дурость,
Я побегу по мостовой.
Земля на ней как будто вздулась
И разрывается травой.
Она, дышавшая свободой,
Была укатана в асфальт,
И мне, в мои-то три(дцать) года,
К свободе хочется воззвать.
Река шумит. Гудки клаксонов
Не заглушают мой порыв.
И даже солнце, хоть и сонно
Сжигая воду на пары,
Горит звездою путеводной,
Лучом указывает путь.
И на Обводном или Водном
Хочу свободы я глотнуть.
Но в миг, когда приходит дурость,
Она несет с собой тоску,
И прислоняет время дуло,
Смеясь над планами, к виску.
Когда ты пошлешь мне, Боже,
Следующую,
То можешь,
Пожалуйста, предупредить?
Мне новизна претит.
Я по душе консерватор.
Господи, стой! Куда ты?
Думаешь, я шутник?
Хочешь, я взвешу дни
Долгих своих депрессий
(каждый по тонне весит!)
И, разделив на сто,
Брошу тебе на стол
В качестве доказательств?
Высший Ты мой истязатель…
Думаешь, мне полезно?
Думаешь, я железный?
Лестно…
Знаешь, вот, если честно…
Хоть в меня камнем брось,
Хоть меня розгой выпори,
Но лишь одну из просьб
Ты мою, Боже, выполни.
Когда Ты – могучий – сведуще
Мне предоставишь следующую,
Вспомни мои все бредни —
Сделай ее последней.
Ольга Аникина
Поэт, прозаик, переводчик.
Родилась в Новосибирске, сейчас живет в Санкт-Петербурге. Окончила Новосибирский медицинский институт и Литературный институт имени Горького. Входит в состав СП Санкт-Петербурга. Кандидат медицинских наук.
Публиковалась в журналах «Новый мир», «Сибирские огни», «Волга», «Дети Ра», «Зинзивер», «Этажи», в детском журнале «Кукумбер» и других печатных изданиях. Автор четырех поэтических сборников и трех книг прозы.
Представляла Россию на 14-м Международном фестивале поэзии в Буэнос-Айресе, а также на 32-м Фестивале поэзии в Труа-Ривьере (Канада).
Стихи переведены на английский, французский, испанский, корейский, болгарский языки, а также на иврит и фарси.
Стихотворение может
управлять человеком.
Вот почему
люди не очень-то любят стихи:
они видят в стихах
акт насилия.
Чем мощнее воздействуют слова,
тем сильнее поэт.
Чем сильнее поэт – тем больше власти
у его слова.
Например,
я не припомню ничего круче
маминых одностиший,
созданных в рамках классической традиции:
«Тебя ждет серьезный разговор».
«Ешь, я сказала».
«Дома, в десять, как штык».
У моей мамы,
оказывается,
был поэтический дар.
Удивительно,
почему ей никто,
никто не открыл этого
раньше.
Может быть, тогда
вся эта жизнь
сложилась бы по-другому.
Мама бы сказала —
и жизнь бы сложилась.
Поэты могут.
Они такие.
Это видео появилось в ленте
у одних знакомых, с которыми
раньше мы были друзьями.
Раньше – лет двадцать назад.
Двадцать, а может быть, больше.
Случайно
отснятые кадры.
Сосиски на шампурах, помидоры и пиво
на берегу обского водохранилища.
Моя разлохмаченная коса
заткнута за ремень
дешевых турецких джинсов.
Со мной две девицы в коротких топах
(имен не помню)
и трое парней,
все трое светловолосы,
все трое мои ровесники.
Я тогда не влюблялась
в светловолосых ровесников,
и потому в тот день
мне было особенно хорошо.
Женились, разводились,
теряли родителей,
зарабатывали гипертонию,
о этот дивный прекрасный мир.
Но сейчас, когда утекло столько воды,
я думала не об этом.
Не только об этом.
Мне стало яснее ясного,
почему ты тогда
с таким упорством
пытался меня растоптать.
Жестокость твоя
стащила с себя одежды,
как прежде, грубо и нагло.
А как еще обращаться с телом,
не жравшим жизни с ножа,
как, если пока еще
самое ценное в этом теле —
его одноразовая упаковка.
Глаза бесстыдные,
не понимающие
своего бесстыдства.
Растрепанная коса,
которую так и хочется
с силой накрутить на запястье.
мне нравится, как шутят
музыканты.
словами не объяснишь,
а смешно.
мне нравится, как шутят врачи.
тут главное,
чтобы шутка была новой.
я все еще надеюсь услышать такую.
но больше всего я люблю,
когда шутят священники
хотя, казалось бы:
им-то над чем?
и все-таки они хохочут
так заразительно.
не в храме, конечно.
в келейке.
потом перекрестятся,
откашливаясь,
пройдут мимо Пантелеймонушки.
а он-то все слышал,
он знает даже о том,
что остается от смеха
в глазах шутильщика,
в веселой его душе.
Пантелеймонушка слушает,
прыскает в кулачок,
но пламя свечи напротив
даже не колыхнется.
это случается,
когда человеку уже сорок пять,
или сорок девять,
или даже пятьдесят три,
когда человек еще не настолько стар,
чтобы впасть в маразм,