Родилась в Свердловске. Окончила факультет журналистики Уральского государственного университета. Первые публикации появились в середине 90-х годов. Автор множества книг: «Заблудившийся жокей» «Па-де-труа» «Перевал Дятлова, или Тайна девяти» («лучшая вещь в русской литературе 2001 года» по мнению Дмитрия Быкова), «Небеса», «Голев и Кастро» «Найти Татьяну», «Есть!», «Подожди, я умру – и приду», «Девять девяностых», «Завидное чувство Веры Стениной», «Призраки оперы», «Лолотта», «Горожане», «Спрятанные реки». Лауреат премий Lo Stellato (Италия), журнала «Урал», премии имени Бажова, финалист российских литературных премий – имени Белкина, Юрия Казакова, «Большая книга», «Национальный бестселлер», Бунинской премии и др. Произведения переведены на итальянский, английский, французский, чешский, китайский, финский, польский языки.
Большая темаО романе Кейт Аткинсон «Большое него»
Писательская судьба Нейт Аткинсон складывается своеобразно. С одной стороны, ее творчеством восхищаются все подряд, включая Стивена Нинга (он, впрочем, в последнее время тоже восхищается практически всеми подряд). С другой стороны, заслуженного признания эта выдающаяся британская писательница так и не получила – ни значимых литературных премий, ни всемирной славы у нее нет, а ведь она заслуживает их, как никто другой. Аткинсон ничем не уступает, к примеру, нобелевскому лауреату Элис Манро, а может, и превосходит ее – во всяком случае, когда читаешь ту же Манро, то пожимаешь плечами: ну неплохо, да, но так многие могут. А вот как Аткинсон – многим слабо! «Жизнь после жизни», на мой взгляд, – вообще один из лучших современных романов, вот только в разнообразных списках «рекомендованных к обязательному чтению» он, если верно помню, отсутствует. Рада буду ошибиться.
Романы Аткинсон почти всегда густо замешаны на военной истории XX века («Боги среди людей», «Хозяйка лабиринта», «Человеческий крокет» и пр.). А вот детективный цикл о частном сыщике Джексоне Броуди (кстати, если кто не видел симпатичный сериал «Преступления прошлого», поставленный по мотивам книг Аткинсон, очень рекомендую) – это уже про наше бессмысленное и беспощадное время.
Обаятельный Броуди взрослел вместе с автором и читателями от книги к книге, и вот, естественным образом, в романе «Большое небо», недавно увидевшем свет, он начал вместе с нами стареть. Из Эдинбурга Джексон перебрался на восточное побережье Йоркшира, где занимается по мере сил своим бизнесом – «Расследованиями Броуди», а в свободное время пытается наладить контакт с сыном-подростком Натаном. Марли, обожаемая дочка Броуди, давно выросла, и хотя в новом романе ей отведена особая роль, теперь пришло время Натана – и Броуди, чем дальше, тем чаще, как будто упирается лбом в стену, а все же не сдается:
«Ты погоди, – сказал Дженсон, – вот вырастешь, у тебя родятся дети, и будешь ты их таскать по всяким местам, которые сейчас ненавидишь. Музеи, замки, загородные прогулки. И дети, в свою очередь, будут ненавидеть тебя. Такова, сын мой, космическая справедливость в действии.
– Сюда я их не потащу, – сказал Натан.
– Слышишь гогот? Это я так посмеюсь.
– Да фиг там, ты тогда уже умрешь.
– Спасибо. Спасибо тебе, Натан, – вздохнул Джексон».
Сила прозы Аткинсон – не только в абсолютной соразмерности выбранных для романа тем, но и в их глубокой проработке. О чем бы ни решила она рассказать читателю, будьте уверены, каждый сюжет, из которых сплетается узор романа, предстанет отделанным до мельчайших деталей, убедительным, живым и захватывающим. Аткинсон не экономит на деталях, не боится крепких словечек, не теряется в современных реалиях – но при этом демонстрирует такую широту познаний в разных сферах жизни, что ее даже неловко назвать просто эрудицией или начитанностью. Наравне с великой мировой литературой писательницу вдохновляют современная музыка, кино, а порой и телевидение: воистину, она, подобно одному литературному персонажу, собирает мед с любого цветка, даже дурно пахнущего. И мед этот всегда сладок.
Читать и «Большое небо», и другие романы Нейт Аткинсон легко, но это обманчивая легкость: едва ли не в каждой фразе есть скрытая цитата, чуть ли не на каждой странице поджидает то один, то другой «культурный код». Переводчикам и редакторам «Большого неба» можно посочувствовать – работа с таким текстом требует много усилий, но даже, приложив их по максимуму, нельзя быть уверенным в том, что разгадал все ребусы до единого. Читая постраничные ссылки, поражаешься тому грандиозному миру, который Аткинсон выстроила для своих героев – и для своих читателей.
Название «Большое небо», например, вполне может иметь отношение к песне Нейт Буш «The Big Sky» (1985), один из персонажей – юный Гарри – читает роман «Нрэнфорд» Элизабет Гаскелл, а сам Джексон вспоминает дзенские коаны («Ногда в лесу падает дерево и некому это услышать, есть ли звук при падении?»), не забывая самому над собой по этому поводу поиронизировать («да, Джексон знал слово "коан"»). При всем этом богатстве, разнообразии, широте читатель не чувствует себя идиотом, как нередко бывает в подобных случаях, – настолько уместно, тонко и продуманно использует свой инструментарий и свои познания автор. Помогает здесь, конечно, и ее несравненная ирония, вызывающая в памяти творчество другой английской литературной гранд-дамы – великолепной Мюриэл Спарк.
Все тексты Аткинсон на редкость кинематографичны, а «Большое небо» – в особенности: хоть сейчас на экран. Действие начинается и развивается в разных локациях, даже не сразу понимаешь, какой сюжет окажется главным – автор умеет создавать напряжение равной силы. Даже линия Джексона Броуди, идущего по следу пропавшей девочки с рюкзаком, украшенным единорогом (Аткинсон не упускает здесь возможности проехаться по модным скандинавским детективам: «"Девочка с единорожьим рюкзаком". Нак эти скандинавские нуары, которых он не читал. Ему не нравилось – слишком мрачно и путано или слишком грустно. Детективы должны быть бодрые и нереалистичные, хотя, если честно, Джексон теперь не читал почти ничего, ни в каком жанре. Жизнь слишком коротка, а "Нетфликс" слишком хорош»), даже его линия здесь всего лишь одна из прочих. Детективы-«близнецы» Реджи и Ронни – явные продолжатели дела стареющего сыщика в будущем, когда Броуди уйдет на покой, – носят имена знаменитых английских бандитов, хотя это… две юные дамы, больше напоминающие студенток, чем полицейских.
Драг-квин Соня оказывается лучшим другом одинокого подростка Гарри, а вот Винсенту Айвсу с друзьями ой как не повезло. Две сестры – Надя и Натя – подписывают соглашение с сомнительным агентством «Андерсон, Прайс и партнеры», которое обязуется найти бедняжкам из Восточной Европы тепленькое место в сытой Британии… Еще в романе есть Нристал – красавица с темным прошлым, ныне заботливая жена, нежная мать и хорошая мачеха… Персонажи ходят разными дорогами и живут на расстоянии друг от друга в совершенно несравнимых условиях: но все они, конечно же, связаны давним преступлением, уходящим, как обычно, в прошлое. Даже не преступлением, а целой серией давно расследованных криминальных случаев, о которых вдруг почему-то решили вспомнить. Кажется, речь тогда шла о торговле живым товаром – несовершеннолетними детьми…
Пересказывать детектив – дело неблагородное, на этом я, пожалуй, остановлюсь. Скажу лишь напоследок, что для Нейт Аткинсон не существует избитых тем. Пусть все вокруг давно уже высказались по поводу МеТоо и секс-рабства, она сумела сказать свое слово так, что его сложно не услышать.
Кирилл Ямщиков
Прозаик, критик, эссеист. Родился в 2000 году во Ржеве.
Грамматика войныРецензия на роман Сергея Самсонова «Высокая кровь»
Нарушителей спокойствия в современном книгоиздании не любят. Одно время их было слишком много – сплошные enfant terribles, мастера публикационных скандалов, жители дружного царства Ad Marginem, размахивающие не красными книжечками Мао, но оранжевыми томиками серии «Альтернатива», – в попытках нащупать истоки новой культурной революции. Наких только безумств не скопилось в читательском сознании за последние двадцать лет? Пожалуй, мы удивлялись всему подряд и вдоволь пресытились удивлением.
Ситуация изменилась. Отечественный литпроцесс обернулся глобальным цехом, выплавляющим имя за именем, каждому из которых отводится своя строгая – и более чем конкретизированная – ячея. Писателей, не умещающихся в отведенные им лакуны, можно пересчитать по пальцам одной руки. В основном это фамилии прежних ниспровергателей канонов, сами превратившиеся в совершенные бренды, тисненные золотом буквицы.
Сергей Самсонов посреди этой упорядоченной системы выглядит до безобразия своеобычно. Его книги просят скандала – и практически всегда его минуют. Да, определенный резонанс возник с романом «Держаться за землю» (2018) – а как иначе, если писатель берется за столь сложную и неоднозначную тему, как донбасский конфликт? – но прочие романы гула обсуждений избежали, оставшись в тени возрастающих авторских амбиций.
Действительно: Самсонов нарочито ретрограден, стремителен, объемен. Ни один из его романов – за исключением дебютного «Ноги» (2007) – не может похвастаться компактностью, достойной коммерческой оберткой. Это книги, скорбящие о просторных степях прошлого, о мегаломании ушедших эпох. Дни, когда люди запоем глотали пилюли универсальных переживаний – будь то «Отверженные» Виктора Гюго, «Война и мир» Толстого или «Жан-Кристоф» Ромена Роллана, – отошли в небытие. Мир захотел кратности, летучести, опрокинув за борт тех, что не хотели мириться с меняющимися порядками.
Сергею Самсонову нынешняя эпоха, что называется, тесна, неуютна до чесотки. И если первые книги – «Аномалия Намлаева» (2008), «Кислородный предел» (2009), «Проводник электричества» (2011) – говорили о настоящем языком морены, реки, горного кряжа, пытаясь скрестить неснрещиваемое, выявить актуальную безвременную полифонию, то теперь Самсонов будто бы и не желает окунаться в сумятицу актуальности, отдавая предпочтение известным историческим мифологиям.
Крайним рывком оказался роман «Держаться за землю». Одни нарекли автора новым Шолоховым, другие приняли в штыки ритмизованную, экспериментальную интонацию, показавшуюся им неуместной в эпосе о предельно напряженных событиях настоящего, – так или иначе, роман обрел свою славу и был награжден крупной премией «Ясная Поляна».
Было очевидно, что после такого тяжелого высказывания Самсонову потребуются либо длительная передышка, либо смена тематики. Случилось как раз последнее – Самсонов написал эпос о Гражданской войне в России, решив не умалять своих амбиций, а всего лишь переправить их в иное русло.
«Высокая кровь» удивляет по многим причинам. Это и вывернутый наизнанку «истерн», и притча в театрализованных декорациях войны, и попытка высказаться обо всем сразу, сконцентрировавшись на генеалогии боли. Многие влияния и впечатления синтезировались в этом масштабном романе – от Кормака Маккарти с его новаторскими авантюрами, шедевра Михаила Шолохова – не упомянуть который в контексте «Высокой крови» попросту невозможно! – до московской трилогии Андрея Белого и «Жизни и судьбы» Гроссмана.
Герои «Высокой крови» лишены самости – это призраки с шолоховских полей, представления о людях той эпохи, но не сами люди. В этом, наверное, Самсонова можно упрекнуть, уличить; и все же – справедливости ради – кто сейчас способен выписать действительный портрет человека, рожденного в глубине исторического прошлого? Сама эпоха давно стала темной сказкой, клубком домыслов, хранящим внутри лишь крупицы правды.
Роман причудливой эклектики, «Высокая кровь» чрезвычайно непохож на исторические опусы последних лет. Наверное, по той причине, что Самсонов занят не столько выписыванием человеческих судеб, характеров в контексте войны, сколько безграничным размышлением о самой природе насилия. Текст кажется бессюжетным – хотя, безусловно, в нем наличествуют сражения, дымные ретардации, влюбленности, перекуры, долгие ночные беседы, портреты крупные и малые, – и все потому, что каждая его строка подчинена единому волнообразному размышлению, не прерывающемуся ни на секунду.
Герои «Высокой крови» лишены самости – это призраки с шолоховских полей, представления о людях той эпохи, но не сами люди. В этом, наверное, Самсонова можно упрекнуть, уличить; и все же – справедливости ради – кто сейчас способен выписать действительный портрет человека, рожденного в глубине исторического прошлого? Сама эпоха давно стала темной сказкой, клубном домыслов, хранящим внутри лишь крупицы правды. Тысячу раз Гражданская война переосмысливалась художниками, не то что войн не видевшими, но и чуждыми их коллизиям, принципиально не интересующимися истоками страха, животного волнения; что остается нашему современнику, берущемуся за трагическое наследие Гражданской войны? Ему остается идти по следам мифологии.
Случай Самсонова – при всей его близости мифологическому контексту – нельзя назвать типичным. «Высокая кровь» мало заботится о читательской эмпатии и будто бы сознательно не желает нравиться. Громоздкие, вселенского значения диалоги рождаются из уст карикатурных белых – и не менее карикатурных красных; описания, традиционно больные многоцветностью, стремятся объять необъятное и замкнуть собой не только цепь повествования, но и всяческий заложенный в него смысл; действительно, трудно отыскать среди исторических романов последних лет интонацию столь же вязкую, кипучую, смолистую. Сравнения, уподобленные монолитам, нивелируют друг друга, превращая изначально ясный текст в стихийное крошево. Минус ли это? Проблема ли? Пожалуй, неизбежная часть метода.
Самсонов занимается реконструкцией вековой оптики – ему принципиально важно удалить из текста злокачественные опухоли актуальности, конкретизации, двусмысленности. «Высокая кровь» – роман об известном периоде отечественной истории. Ни больше ни меньше. Бумажный героизм по Островскому, свисты сабель по Бабелю. Никаких лукавых заигрываний с трагедиями действительности, прописывания курчавых анаграмм, конструирования палимпсестов. История о товарище Леденеве и окружающих его бесчинствах есть опыт воображаемого прошлого, фантазия на революционный лад, в которой трудно не усмотреть черт обыкновенного детского эскапизма.
Притворство самсоновской интонации вполне обоснованно. Весь роман ощущается не гран-гиньолем, в котором разыгрываются реальные судьбы, а лазом в тайное, неизведанное. Если угодно, здешняя реконструкция рассчитана на авантюру, детскую шалость, столь же раскованную, сколь и масштабную. «Высокая кровь» полностью выглядит – воспользуемся формулировкой Алексея Парщикова – «как черный ход из спальни на Луну».
Предуведомляя отрывок из романа, опубликованный в мартовском номере «Дружбы народов», Сергей Самсонов сообщает о том, что вся книга создавалась «с решительным намерением сочинителя вернуться в собственное детство». Действительно – отсюда и явственная «ходульность» главных действующих лиц, и акварельные оттенки рассказываемого, и вольный, не обремененный строгой логикой хронотоп. Люди самсоновского эпоса оказываются фигурками на безбрежном шахматном поле, лишенном клеток, – ими двигают сообразно мимолетным желаниям, их наделяют чертами уже известных, отошедших в «сумрак кладовой» фигурок. Теми наигрались – скольких мы знаем хрестоматийных юродов революции? – а этими еще нет.
Роман поразительной амбивалентности: ему удается быть серьезным, многофункциональным, раскидистым – и в то же время детским, сотканным из прибрежных сновидений. Опыт эскапизма перемежается реконструкцией, попыткой проследить алгоритмы человеческой истории, развенчать круговорот жизней и смертей, осознать, к чему стремится каждое новое поколение, зачем оно поглощается убийством и вновь сбегает от греха.
Попытку вернуть современной литературе прежнюю всеобъемлющую оптику нельзя назвать удачной – скорее, Самсонов призывает революционный Zeitgeist, разговаривает с ним лицом к лицу, избегая посредников, пожимая руку далекой эпохе.
Что же остается читателю?
Ему дарована панорама известных событий – и попытка взглянуть на них под «воскрешенным» углом революционной романистики. Самсонов предлагает увлекательное путешествие в эпоху иных людей, схожих с нынешними лишь отдаленно. Отыскивая в захудалых пейзажах войны энергию света и непокоя – ту, что позволяет миру развиваться, идти вперед, пробивая мертвые, залежавшиеся плотины, – Самсонов сетует на невозможность примирить эту энергию с дистиллированным бытом современности. Побег «из спальни на Луну» оставляет невыносимое чувство счастья и вместе с тем горечи – от осознания того, что большие люди и большие дела поглотились «пеной дней».
Это, разумеется, не исторический роман, а пространное размышление о возможностях человеческого подвига – безвременного, лишенного даты создания и срока годности, ценного по факту самости, не упорядоченного, лиходейского. Прозаическая воля Сергея Самсонова устремляется далеко за пределы конвенциональных жанров – историческая романистика ему мала, а рассказ о днях сегодняшних отдает нафталином, беспечною вонью резины.
Куда идти? О чем говорить?
Вестимо, истина отыщется в еще не написанной книге – лучшем из того, что создаст прозаический гений Самсонова. Его стремление к мегаломании однажды сработает и на эту неустоявшуюся, пьяную действительность, полную глупых противоречий и кукольных столкновений. Разрешить проблему сиюминутности, заставить ускользающее время застыть, представ перед лицом вечности во всем своем идиотизме, – вот что предстоит Сергею Самсонову в его писательской борьбе. И речь здесь, разумеется, идет не о нарушении спокойствия, не о глянцевом бунтарстве, которым сыта любая эпоха, а о внутреннем юродстве, несогласии с волей ветра и попыткой проникнуть в сердцевину каждого из явлений.
Неясно, каким окажется главный роман Самсонова, но одно известно уже сейчас: его поиски продолжаются, и даже «Высокая кровь», ощущающаяся, правды ради, не лучшим экспериментом, говорит нам о величии самсоновских идеалов, которым тесно в уготованных декорациях истории. Остается, вероятно, немногое – создать декорации собственные из поветрий грядущего. Мысль Сергея Самсонова не может остановиться и успокоиться, а это значит, что совсем скоро она натолкнется на величайший из айсбергов – и, быть может, проломит его, обнаружив тайные тропы – и ошеломительные ветра.