Вот один из вариантов (якобы со слов Шукшина): «Сидел я как-то на лавочке, вдруг ко мне подсел Пырьев. Слово за слово, Пырьев рассказал мне, кто он, жаловался на баб, мол, одни проблемы от них. Я с ним согласился. Потом спросил: “Хочу в искусство идти, куда бы мне поступить?” Пырьев предложил поступать во ВГИК, на режиссерский. Подготовившись, я пошел сдавать экзамены. Перед поступлением хорошо принял на душу для храбрости и – вперед!» Этот вариант не соответствует действительности почти на сто процентов. Особенно насчет «принял на душу». И (самое главное) насчет хронологии. Мол, посоветовал – я сразу и пошел.
Ну и самый, наверное, экстремальный вариант прозвучал из уст Лидии Чащиной-Александровой, второй или третьей жены Василия Макаровича, ненавидевшей Шукшина много десятков лет как человека, якобы сломавшего ей жизнь. В ее версии Пырьев, обладавший взрывным характером, и Шукшин – два сапога пара. «Этот всесильный человек, в прошлом директор “Мосфильма”, основатель Союза кинематографистов СССР, жаловался случайному собутыльнику: “Ты думаешь, мне легко нести этот крест? Я иногда готов послать все к чертовой матери”. С высоты своего положения он учил Шукшина жить: мол, честным путем в столице не пробьешься – надо приспосабливаться, изворачиваться, врать. Во время этих затянувшихся до утра посиделок к ним несколько раз заходила Марина Ладынина: Пырьев тогда еще с ней жил. “Ваня, – увещевала она мужа, – тебе пора спать”, а тот в ответ посылал ее матом. По словам Васьки, он был потрясен, когда увидел их отношения, то, как прославленный режиссер обращается с актрисой – кумиром его молодости. Помню, я эти охи-вздохи слушала, а про себя думала: “А чем ты лучше?”»
Что же из этого правда? Судя по всему, встреча могла быть – но еще до армии, то есть ориентировочно в 1949 году, когда замотанный нудной, тяжелой работой юный деревенский парень вырывался из своего барака побродить по столице. Собственно, об этой встрече ведь рассказывал и сам Шукшин под запись интервьюера. «После войны я совсем мальчишкой ушел из села… Исколесил всю страну и очутился в Москве. Помню, нужно было мне где-то переночевать, а денег не было. Пристроился я на скамейке на набережной. Вдруг около меня остановился какой-то человек, покурить, видно, вышел. Познакомились. Оказалось – земляки. Он тоже из Сибири, с Оби. Узнав, что я с утра не ел, повел меня к себе. Допоздна мы с ним чаи гоняли и говорили, говорили…
Это был режиссер Иван Александрович Пырьев. Он мне рассказал о кино, о жизни. Что-то у него тогда не ладилось, вот и “выложился” перед незнакомым парнишкой. Когда мы встретились лет через десять, он меня и не узнал, а я этот разговор навсегда запомнил. Потом служил во флоте, учительствовал на Алтае».
Е. П.: Что-то мне подсказывает, что и тут не обошлось без преувеличений. «Негде переночевать», «с утра не ел», «скамейка на набережной» – знать, ровно напротив знаменитой высотки на Котельнической, где жили Пырьев и Ладынина… Прав Алексей Варламов, уж очень это похоже на этюд, словно перед нами (цитирую его биографию Шукшина) «хорошо расписанная сценка о случайной встрече маститого кинорежиссера и доверчивого простодушного провинциала». Больше Шукшин с Пырьевым никогда не увидятся, а если бы такая встреча имела бы место, Василий Макарович нашел бы случай об этом напомнить. И вообще, уж больно на эпизод из любимого Шукшиным в юности «Мартина Идена» похоже.
Но – снова соглашусь с Варламовым – в этих ли обстоятельствах, или куда более скромных, нечто подобное с молодым Шукшиным скорее всего случилось. Может быть, бродя по Москве, он просто увидел Пырьева, выходящего из шикарной машины под ручку с Ладыниной (их портреты как знаменитейших кинодеятелей тиражировались широко и были известны каждому). И решил: буду таким! Пробьюсь! Для этого – пойду работать в кино! Ну и был прав, киношники всегда пошикарнее литераторов жили. Хоть тогда, хоть (тем более) сейчас. Другой из известных жильцов дома на Котельнической, острый на язык композитор Никита Богословский, придумал такую шутливую загадку: «В нашем доме в одной квартире девять лауреатов спят в одной постели. Кто это?» Ответ – Пырьев и Ладынина: у известного режиссера и актрисы действительно на двоих было ровно девять (!) госпремий.
М. Г.: Ну и еще смешная легенда из числа связанных с выбором Шукшиным места учебы. Режиссер Александр Митта рассказывает, будто Шукшин намеревался поступать на сценарный факультет. Придя туда, предъявил свои рассказы, «которые были записаны в толстой амбарной книге», но девушки из приемной комиссии читать их поленились, решили, что парень графоман, и отправили его на актерский. «Тут от студентов Шукшин узнал, что есть еще и режиссерский факультет. А он понятия не имел, что есть такая профессия – режиссер. Думал, что для постановки фильма собираются артисты и договариваются между собой, как снимать. Оказалось, что режиссер – хозяин картины, главный человек. Тогда он подал на режиссерский». Красиво, но совершенно недостоверно. Как помним, режиссуру Шукшин выбрал еще в заявлении, посланном из Сросток.
Е. П.: Ладно, выбрать-то он ВГИК выбрал, но еще поступить туда надо было. При конкурсе, как мы уже говорили, этак в сто человек на место. Мастерскую набирал знаменитый Михаил Ромм, как раз в то время переживавший творческую эволюцию: от эталона соцреализма с «Лениным в Октябре» он превращался в гуру кинолибералов со своими поздними фильмами «Девять дней одного года», «Обыкновенный фашизм». В его мастерскую, а значит и во ВГИК, могло попасть меньше тридцати человек. Вдумайтесь, меньше тридцати на всю огромную страну, бредящую кино за неимением других доступных удовольствий! Так что будем откровенны: Шукшину отчаянно, невероятно повезло оказаться в этом ряду. Но что было кроме везения? Может быть, его точный расчет на специфические советские реалии? Вспомним, что в легенде о встрече с Евтушенко фигурировали некие «космополиты и формалисты», с которыми во ВГИКе якобы боролись, и простой сибирский парень Шукшин тут был бы очень к месту. Ну а как: ВГИК, самый рассадник вольномыслия, потомственные эстеты осаждают приемную, московские мальчики и девочки, в том числе не самой любимой бюрократами (но крайне распространенной среди киношников) национальности… И тут такой, стопроцентно свой, флотский деревенский паренек! Таких брать надо без экзаменов! Такие ребята не подведут!
Помимо этаких неформальных резонов, были вполне формальные, тоже работающие на руку Шукшину. Вот слова Василия Макаровича в передаче его друга оператора Анатолия Заболоцкого (он пришел учиться во ВГИК чуть позже): «Поступал на режиссерский после пяти лет службы на флоте, имел привилегию – вне конкурса, а знания, ясно, “корабельные”». «Корабельные» – то есть минимальные, знания. Это точно. А вот «вне конкурса» для бывших военнослужащих и насчет «пяти лет службы на флоте» – это или Василий Макарович чисто по-флотски загнул, или оператор Заболоцкий чуть-чуть по-своему его слова «интерпретировал». Хотя существовал вполне эффективный для попадания в любой вуз и хорошо всем, жившим при советской власти, известный набор плюсов: КПСС, армия, пролетарское (крестьянское даже лучше) происхождение. Между прочим, нынешний ректор ВГИКа Владимир Малышев поступал на экономический факультет вуза, рассчитывая, скорей всего, примерно на то же. Он – парень из рабочего поселка – только что отслужил срочную. Конечно, это было через 20 лет после Шукшина, но в СССР порядки менялись редко. Абитуриент Шукшин, «из крестьян», отслуживший моряк, был кандидатом в члены КПСС. Малышев, кстати, в партию вступил тоже заблаговременно, еще в армии.
Как ни крути, Шукшин подготовился к поступлению творчески. Прежде всего принарядился. Читаем мемуары однокурсников: «Когда я увидел его впервые, он показался мне на диво странным. Какой нормальный человек придет поступать во ВГИК в гимнастерке и солдатских сапогах? Сразу пошел слух: Шукшин – сын секретаря Алтайского обкома партии и поэтому поступит по блату. Потом, конечно, выяснилось, что это не так». Звучал и другой вариант: сын репрессированного секретаря райкома. «Сын мужика Макара» – такого варианта не было. За Андрея Тарковского, поступавшего одновременно с Шукшиным, отец-поэт просил замолвить слово перед Михаилом Роммом самого Виктора Шкловского и киноведа Ростислава Юренева. Об этом говорилось открыто. И стесняться тут нечего – вот только, повторю, за Шукшина-то просить было некому. Оставалось надеяться на сапоги.
М. Г.: Сапоги сапогами, а экзамены надо было сдавать по-серьезному. Русский и литературу, историю народов СССР… Плюс выполнить задание – написать текст на тему «Вестибюль ВГИКа. Лето. Настоящие дни». Потом пройти творческий конкурс в два тура. Результаты абитуриента Шукшина были таковы. Историю он сдал на отлично. За русский и литературу письменно (сочинение) и устно получил четверки (имея тройку в аттестате, напомню). Письменная работа (о ней мы еще скажем, она заслуживает отдельного разговора) – опять отлично.
Между прочим, Андрей Тарковский по сочинению получил тройку! Правда, за все остальное – пятерки.
Теперь предстояло пройти два тура творческого конкурса. То есть преодолеть самое страшное и самое главное для всех абитуриентов. Преодолел. Каким чудом? Вот уж тут легенда на легенде!
Вот одна из них в передаче Анатолия Заболоцкого: «В приемной комиссии, на мое счастье, был Николай Охлопков. Он сам сибиряк, в ту пору в славе. Он – земеля – меня вытянул на розыгрыш, спросив: “А где теперь критик Белинский?” Я ему подыграл: “Кажись, помер?” И про “Войну и мир” честно сознался: “Не прочел – толста больно”. Он оценил мое признание. А думаешь, московские мои сокурсники знатоками Толстого были? Охлопков, царство ему небесное, отстоял мое поступление в режиссеры». Тут молодец Охлопков (хоть из Иркутска, который от Алтая примерно на таком же расстоянии, что и Москва, только в другую сторону, но земляк!)
Вот еще одна история, от помощницы Ромма Ирины Жигалко: «Ромм просит абитуриента рассказать, как он видит сцену скачек в “Анне Карениной”. Шукшин молчит. Ромм предлагает другую сцену, не столь сложную. Шукшин молчит. Потом, мрачно: “Я не читал «Анну Каренину”… Разрешите идти?” Не дожидаясь ответа, повернулся к двери. “Отставить!” – скомандо