Летящие стаи мне крыльями машут,
И не угадаю тональности марша:
Минорный – в конце, но мажорный – в начале,
Как осень – пора похорон и венчаний.
Слова не надежны и клятвы не вечны —
Один – в погребальном, одна – в подвенечном
И третий – с холодным и пристальным взглядом —
Уверенной поступью движется рядом…
Мне к стае прибиться, мне в небо подняться
Для новых рождений и реинкарнаций.
И сон оборвется на странном финале,
Где криками «Горько!» меня поминали.
Настоян Туман На Обугленном Сене,
На Павшей Листве, Под Ногами Налипшей,
И Голос Дождя, Не Веселый, Весенний,
А Сентиментальный, Осенний, Осипший.
А Осень Убогим Уютом Обманет,
Обнимет, Обмоет Водою Из Стикса,
И Бродит Прохожий, Как Ежик В Тумане,
И Я С Одиночеством Спелся И Свыкся.
Теперь – Зимовать, И Не Спать На Рассвете,
Что Так Соблазняет Полетом Из Окон —
Как Слово На Музыку – Сердце На Ветер…
Свернуться, Скукожиться, Съежиться В Кокон,
Зависнуть В Чужих Сновиденьях И Между
Забрызганных Стекол, Как Бабочка, Биться…
Лишь Только Одной Согреваясь Надеждой —
Дожить До Тепла, Додышать, Достремиться,
Сквозь Зиму И Ночь Добрести, Дотянуться,
Проламывать Лед И Лететь Через Вьюгу,
И, Может Быть, Вновь Повезет Улыбнуться
Апрельскому Солнцу, Как Старому Другу.
Денис Балин
Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией союзов писателей и издателей России (АСПИР).
Родился в 1988 году в поселке Мга Ленинградской области, где и живет. Окончил Институт телевидения, бизнеса и дизайна («Невский университет»). Автор трех сборников стихов. Лауреат литературных премий: «Молодой Петербург» (2015), «Ладога» имени Александра Прокофьева (2018) и «Лицей» имени Александра Пушкина (2022). Победитель первой Всероссийской мастерской «Мир литературы. Новое поколение» (АСПИР, 2022). Стипендиат 22-го Форума молодых писателей России (Фонд СЭИП).
Сегодня утром я неспешно шел,
горело небо синим, птицы пели,
черемухи заканчивалось шоу,
заканчивался май в конце недели.
Я шел, и в кириллическую вязь
сплетались буквы, выводя узоры
про жизнь, где бесконечное сейчас,
где любят непростые разговоры.
Как памятник себе, смотрел вперед
на лица улиц в солнечном варенье,
на города беременный живот,
внутри которого мое стихотворенье.
Мое мгновение, мгновение мое!
Я ощущал всю мощь твоих инверсий.
И бабочки-весны короткое житье
всего на свете было интересней.
Был день простой, как летняя весна.
Жил человек на хлебе и рекламе.
Держалось небо голубое на
слонах, китах, котах и Мандельштаме.
Начиналось так…
Небо, полное яблок, падало на землю.
Земля падала на небо, полное яблок.
Ветер облизывал осколок морозной реки.
Редкая трава потянулась к рукам
местных, предчувствуя их тепло.
Долгое ожидание, похожее на попытку записаться
по телефону на прием к терапевту, и вот уже кто-то
из нас произносит слово «весна» постметафорой
признания в любви. Сперва робко и неуверенно,
а потом не стесняясь прохожих и коллег по работе.
Хочется запомнить момент,
когда наши лица
начали тонуть в солнечных лучах,
а мы гуляли по растаявшему снегу,
словно бессмертные.
В марте уже можно начинать
немного грустить из-за зимы.
Она снова неизбежно приближается,
как следующее утро после дня рождения.
Я заранее представляю будущее лето с легкой ностальгией.
Это чувство сопоставимо с тем действием, что уже никогда
не выполнишь, с теми словами, что уже никогда не произнесешь,
с той жизнью, что уже никогда не проживешь,
но продолжаешь прокручивать в голове
возможные варианты. Поэтому я обнажаю буквы
перед читателем, удаляю лишние тропы и нарративы,
окунаюсь в неоромантизм весны, чтобы обнаружить глаза
пост/мета/модерна (нужное подчеркнуть);
чтобы уловить движение слов в строке; чтобы осознать
все аллегории и все аллитерации;
чтобы услышать обрывки разговоров
в общественном транспорте,
где наивные рассуждения ребенка смешиваются
с наивными рассуждениями взрослых
настолько, что неразличимы;
чтобы внутренняя стиховность и говорение
превращались в стихотворение,
а свет рассыпался радугой,
как лучшая в мире раскраска.
Летние полки провинциальных супермаркетов
после нашествия короедов (так мы зовем
городских), словно женщины, брошенные мужчинами,
дожидаются очередного товароведа, чтобы на буднях
спасти односельчан от дефицита, когда опустошенную и унылую парковку
согревают солнечные лучи.
Дачи в ближайших садоводствах,
купленные или перешедшие по наследству,
снова впускают в себя варваров из мегаполиса,
которые так и не стали местными.
«Эти с города приехали», – поскрипывает калитка,
хрипит динамик смартфона, переходит из уст в уста соседей.
Поток автомобилей слабеет к закату. Наконец-то
можно выйти на улицу и надышаться лесом.
Захожу в супермаркет, где остался единственный,
чудом спасенный пакет с тихвинским хлебом,
как последняя сигарета в пачке.
В стихах разрежешь человека,
а там такая красота,
а там такая файлотека,
прозрения и слепота.
Глядишь без зависти и злости —
ты сам такой и тем живешь:
идешь работать или в гости,
по Млечному Пути плывешь,
находишь всякие приметы,
смеешься над самим собой.
Стихи разрежут стиховеды,
а человек внутри живой.
Отпустил стихи в большой мир.
Не звонят и не пишут. Хорошо им там?
Не холодно в глазах читателей?
Нырнуть в новый день,
А вынырнуть в старом
До того, как
Вот мы и проснулись на белоснежных страницах января,
став его повествованием, в котором надежда смешана с тревогой,
словно китайский виски с казахстанской кока-колой.
Новогодние фейерверки внимательно всматривались в наши окна.
Что они видели в них? Сугробы оливье и алкогольные нарративы?
Или людей, объединившихся с самыми близкими, чтобы
сказать друг другу о самом главном? Людей, объединившихся
за одним столом, чтобы признаться в любви друг к другу;
чтобы напомнить о незаменимости друг друга;
людей, переживающих за сильных мужчин и женщин,
находящихся на линии соприкосновения или в тылу;
людей, чьи сердца наполнены солидарностью с Белгородом;
людей огромной страны: от Балтийской косы до острова Ратманова.
Вот мы и проснулись новым утром, а улицы снежные и морозные
смотрят на нас равнодушно, словно верлибр на рифмы.
Что нас ждет впереди? Новая искренность, которая вовсе
не новая? Новые песни, но с такими знакомыми словами?
Я не знаю. Никто не знает. История дышит нашими легкими,
смотрит глазами детей, а написана будет внуками.
Но мы можем попытаться прочитать неразборчивый почерк
настоящего, похожий на рецепт врача, в котором каждому
прописана любовь.
Зимнее небо,
словно метафора
ранних сумерек.
Взгляд лирического субъекта.
Красноречивое
молчание эпитетов.
Обманутое ожидание рифмы.
Автомобильное ворчание
города.
Улица
недоумевает
от
увеличения
количества белого цвета,
словно читатель,
впервые увидевший
верлибр.
Образы женщин и мужчин
на остановках
общественного транспорта.
Знаки препинания прохожих.
Дольник нового дня
прячет лицо от ветра,
чьи разговоры наполнены
снегом.
Время говорить
о самом важном.
Время находить поэзию
в самом обыденном.
Мне снился ядерный апокалипсис
В ночь после дня зимнего солнцестояния
Хотя во сне было лето и тепло
Мы с родителями стояли на ж/д платформе
И увидели большой гриб от взрыва со стороны Петербурга
Я видел как вдалеке разрушаются здания
Я видел как птицы не могут летать и падают
Я видел как поднимается пыль
Я видел как взрывная волна приближается словно в фильме
Она заставила нас упасть
Хотя была уже ослабленной расстоянием
Мы находились далеко от эпицентра
Это не ядерный взрыв сказала мама
А простоя мощная бомба.
Мы облегченно вздохнули и на лицах появились улыбки.