Родилась в Свердловске.
Окончила факультет журналистики Уральского государственного университета. Первые публикации появились в середине 90-х годов. Автор множества книг: «Заблудившийся жокей» «Па-де-труа»
«Перевал Дятлова, или Тайна девяти» («лучшая вещь в русской литературе 2001 года» по мнению Дмитрия Быкова), «Небеса», «Голев и Кастро», «Найти Татьяну», «Есть!», «Подожди, я умру – и приду», «Девять девяностых», «Завидное чувство Веры Стениной», «Призраки оперы», «Лолотта», «Горожане», «Спрятанные реки». Лауреат премий!_о Stellate (Италия), журнала «Урал», премии имени Бажова, финалист российских литературных премий – имени Белкина, Юрия Казакова, «Большая книга», «Национальный бестселлер», Бунинской премии и др. Произведения переведены на итальянский, английский, французский, чешский, китайский, финский, польский языки.
Самая невоенная книга о Великой отечественной войне
Леонид Пантелеев. «Приоткрытая дверь…» («Советский писатель», 1980)
Недавно я наводила порядок в своей домашней библиотеке, сняла с полки книгу Леонида Пантелеева – изданную в 1980 году, хорошо почитанную, с подклеенным корешком, – и снова ухнула в нее, как в детстве. Вообще-то книга Пантелеева – совершенно не детская, но кого и когда это останавливало? В первый раз я сунула в нее нос младшей школьницей, а потом перечитывала снова и снова, цитировала к месту и не к месту, даже и сейчас порой всплывают в памяти короткие заметки из записных книжек писателя, собранные под одной обложкой вместе с его очерками и ответами на читательские письма. Во многом именно благодаря этой книге у меня сформировались первые представления о работе писателя, о ценности тех важных мелочей, из которых она складывается. А еще эта книга – о войне, хотя ни по заглавию, ни по содержанию этого не скажешь. Тяжелый след оставили военные годы в жизни Леонида Пантелеева, одного из авторов культовой «Республики ШКИД»…
Алексей Иванович Еремеев – таким было настоящее имя писателя, вошедшего в историю литературы под полублатным прозвищем (Ленькой Пантелеевым звали легендарного питерского налетчика – и этой кличкой нарекли нового ученика «Шкиды» в память о его уголовном прошлом). Трудное детство, болезни, голод – обо всем этом в «Приоткрытой двери…» говорится скупо, а вот о безоблачных ранних годах Пантелеев рассказывает подробно и с нежностью. В прелестном рассказе «Лопатка» речь идет о самовольном уходе из дома пятилетнего Леши и его младшего брата Васи – мальчики отправились покупать новую лопатку для ковыряния в песке и, конечно, заблудились, потерялись. Взрослый Вася погибнет на фронте, в годы Великой Отечественной… А его старший брат, не подлежащий призыву из-за слабого здоровья, откажется покидать Ленинград во время блокады. Он будет вести чуть ли не ежедневные заметки о жизни в осажденном городе, станет защищать его, как только умеет. В июле 1942 года полуживого Пантелеева, находящегося в крайней степени истощения, вывезет из Ленинграда в Москву Александр Фадеев – спасет своего коллегу от верной смерти. Но Алексей Иванович будет стремиться домой – и в самом начале 1944 года, еще до снятия блокады, вернется в город на Неве.
Самые лучшие, поистине щемящие строки книги связаны именно с блокадной жизнью.
«Витю Кафтанникова, когда он был маленький, пугали:
– Будешь шалить – отдам в сосисочную.
И он очень боялся, что из него сосиски сделают. А на днях говорит:
– Дурак я был, что боялся.
– Почему же дурак?
– А пусть бы отдали. Пока меня смололи бы, я бы сам успел наесться.
Спохватился, содрогнулся, добавил:
– А может, и убежал бы».
И даже покинув Ленинград, Пантелеев снова и снова возвращался к нему в дневнике: «Вспомнил, как в Ленинграде, в декабре еще кажется, принесла мне мама мою пайку хлеба или утреннюю часть ее. Я лежал больной, читал. Неловко разломил хлеб, и крошка упала на пол. Я не поднял ее, но читая, все время помнил, что предстоит что-то приятное. Что же? Ах, да, могу нагнуться и поднять с пола эту крошку – грамм или полтора черного хлеба!»
Святое отношение к хлебу осталось с Алексеем Ивановичем до конца жизни. Уже спустя много лет после войны он случайно увидел в заграничной поездке, как дети-подростки играют в футбол булкой хлеба – и накинулся на этих футболистов с кулаками. Не смог им простить такого варварства… И в общих столовых мучился, когда видел, как оставляют на тарелках недоеденное…
Но, конечно, эта книга – не только о голоде и страданиях блокадных лет. Она о мужестве ленинградцев, об их бесконечной верности своему городу, о том горьком юморе, которым спасались блокадники.
«Недавно слышал на улице:
– Нас легче похоронить, чем накормить.
Нет, и похоронить нелегко».
Пантелеев, переживая блокаду, беспощадно фиксировал в своих дневниковых записях и смешное, и подлое, и жуткое. Может быть, именно это подкупает в книге в первую очередь – здесь нет ни грамма фальши.
«Дежурил в первый раз на крыше и увидел город с высоты пятого (вернее, шестого, даже седьмого) этажа. Увидел как бы заново, как бы впервые всю красоту и неповторимость его. Город с его знакомыми до слез, “до припухших железок” зданиями, с Невой, Фонтанкой, каналами, – и все это как на старинной гравюре, на рельефном плане с картушем в верхнем углу. Не мог оторвать глаз от этого видения.
И вдруг подумал:
“Смотри! Запоминай! Впитывай! Такого уже не будет!”»
Он писал не только о бесстрашных героях и тихих мучениках блокады, но и о жуликах, прохиндеях, откровенных мерзавцах, которых, к сожалению, тоже хватало. Писал о психических заболеваниях, возникавших тут и там на почве голода.
«Чтобы все рассказать, надо написать книгу. Напишу ли когда-нибудь? И напишут ли когда-нибудь о Ленинграде всю правду? Мне кажется, что теперь, после всего, не всю правду нельзя. Не потому ли так легко, как никогда легко и свободно, пишется и думается?»
И все же «Приоткрытая дверь…» так и не стала той самой книгой о Ленинграде. В ней много других – иногда грустных, а чаще смешных – историй, набросков, сюжетов «из письменного стола» разных лет. Впечатления о работе над сценарием для Одесской киностудии, правдивые рассказы о Школе имени Достоевского (и о том, что стало с ее учениками впоследствии), споры с читателями (иногда весьма бурные), поразившие воображение цитаты из чужих книг: здесь материала не на одну, а на десяток книг! Это и в самом деле «приоткрытая дверь» в мастерскую писателя и в личный мир человека, пережившего самое страшное время в истории.
Василий Авченко
Родился в 1980 году в Иркутской области, вырос и живет во Владивостоке. Окончил журфак ДВГУ. Автор документального романа «Правый руль», беллетризованной энциклопедии-путеводителя «Глобус Владивостока», фантастической киноповести «Владивосток-3000» (в соавторстве с Ильей Лагутенко), книги «Кристалл в прозрачной оправе. Рассказы о воде и камнях», биографии «Фадеев» в серии «Жизнь замечательных людей», романа «Штормовое предупреждение» (в соавторстве с Андреем Рубановым), «Олег Куваев. Повесть о нерегламентированном человеке» (в соавторстве с Алексеем Коровашко).
Лауреат Общероссийской литературной премии «Дальний Восток» имени В. К. Арсеньева.
Далеко на Востоке. Или крещенный Халхин-ГоломМонгольские дороги и строки Константина Симонова
Поэта, прозаика, журналиста Константина Симонова (1915–1979) мы знаем прежде всего как летописца Великой Отечественной. На войне он написал знаменитое «Жди меня, и я вернусь…» и «От Москвы до Бреста…», после войны – эпопею «Живые и мертвые», многочисленные пьесы, сценарии.
Но стал он баталистом еще до Великой Отечественной. Первой горячей точкой 23-летнего Симонова, его боевым крещением стала Монголия. Здесь он нашел свою тему – или, вернее, она нашла его. Захватила, взяла в заложники – оказалось, на всю жизнь.
В отечественной историографии эту короткую, но ожесточенную войну 1939 года у монгольской реки Халхин-Гол называют «необъявленным локальным конфликтом». В японской – «Номонханским инцидентом».
В 1931 году северо-восток Китая оккупировала Япония. Год спустя здесь возникло государство Маньчжоу-го – плацдарм для нападения на Монголию, Китай, СССР. На маньчжурско-советской границе то и дело звучали выстрелы, в Приморье и Приамурье проникали диверсионные группы. В 1937-м, с началом японо-китайской войны, на помощь Китаю отправились советские летчики. Еще годом позже бои с японцами шли уже в Приморье – у озера Хасан.
Война на Халхин-Голе началась 11 мая 1939 года, когда японская кавалерия атаковала монгольскую заставу. Через несколько дней в бой вступил 57-й Особый корпус Красной армии, развернутый в Монголии согласно протоколу о взаимопомощи, который Москва и Улан-Батор заключили еще тремя годами раньше. Помогая Монголии, Советский Союз, понятно, защищал и свои рубежи.
Уже в первых боях проявилась недостаточная подготовленность советских войск к местным условиям. Танки на жаре заводились плохо, случались пожары прямо на марше. В небе господствовала японская авиация.
Выводы было сделаны.
Уже 29 мая в Монголию направили небесную элиту Страны Советов – ветеранов Испании и Китая во главе с заместителем начальника ВВС Яковом Смушкевичем.
5 июня в «войлочный городок» Тамцаг-Булак, где располагался штаб 57-го корпуса, прибыл для изучения причин неудач Георгий Жуков – заместитель командующего Белорусским военным округом по кавалерии. Через считаные дни командира корпуса Фекленко сняли с должности за потерю управления и незнание обстановки. Вместо него назначили Жукова. Он первым делом приблизил командный пункт к передовой и укрепил оборону.
В начале июля Жуков выиграл Баин-Цаганское сражение, в котором с обеих сторон участвовало 400 танков и бронемашин, 800 орудий, сотни самолетов – ничего подобного военная практика еще не знала. Началась разработка наступательной операции. Корпус развернули в армейскую группу, из Московского военного округа перебросили танки БТ-7 и БТ-5, в Забайкалье провели частичную мобилизацию…
В отечественной историографии эту короткую, но ожесточенную войну 1939 года у монгольской реки Халхин-Гол называют «необъявленным локальным конфликтом». В японской – «Номонханским инцидентом».
Тогда-то, в августе 1939 года, на Халхин-Гол и прибыл молодой военкор Симонов.
Он был не единственным и не первым. В Монголии отметились писатели Ставский, Лапин, Хацревин (все трое погибнут на Отечественной), Славин… Давиду Ортенбергу, редактировавшему газету «Героическая красноармейская» (на Отечественной он станет редактором «Красной Звезды», где будут сотрудничать тот же Симонов, Эренбург, Бек, Сурков, Твардовский…), нужен был поэт – кто сказал, что музы молчат, когда говорят пушки? Политуправление РККА предложило кандидатуру Симонова – автора романтических стихов об Испании, патриотических поэм «Ледовое побоище» и «Суворов», стихов об обороне Камчатки в 1854 году.
Вот что, кстати, он писал в 1937-м, даже до Хасана:
Потом на седьмом пограничном знаке
Отрывисто тявкал чужой пулемет —
Желтые люди в мундирах хаки
Кричали «банзай», бежали вперед…
Это не пророчество – прогноз. Дальний Восток был передним краем, здесь зрела большая война. Не случайно Аркадий Гайдар именно в Хабаровске, где он работал в 1932 году, начал дышащую тревогой «Военную тайну».
Симонов селится в юрте войлочного городка. Получает пистолет ТТ, который еще не умеет ни разбирать, ни чистить. Впервые попадает под бомбежку: «Испугался, заметался, попал не в щель, а в какую-то воронку…» Впервые видит убитых: «Проснулся до рассвета и увидел, что устроился неудачно: то, что я принял за кочку, были ноги полузасыпанного землей японского солдата; от трупа шел запах; может быть, от него я и проснулся».
Решающее наступление советско-монгольских войск началось 20 августа. Через шесть дней Жуков приступил к дроблению и уничтожению окруженной японской армии. Симонов вспоминал: «Мы пошли по окопам, буквально забитым телами убитых японцев. Я никогда потом не видел такого количества трупов в окопах». Это написал человек, уже побывавший на всех фронтах Отечественной.
Большими последствиями маленькой войны на Халхин-Голе можно считать отказ Японии от нападения на СССР в 1941 году и восхождение маршальской звезды Жукова – лучшего военачальника Второй мировой. А благодарная Монголия после нападения Гитлера на СССР первой начала помогать Советскому Союзу – лошадьми, мясом, шерстью…
Симонов за полтора монгольских месяца опубликовал в газете 14 стихотворений. В них слышны киплинговские мотивы, и не случайно: поэт еще раньше перелагал Киплинга на русский. Потом, помудрев и насмотревшись, он признается: «Все это в 41-м году вдруг показалось далеким, маленьким и нарочито напряженным, похожим на ломающийся мальчишеский бас. А в 39-м, там, на Халхин-Голе, я еще любил все стихи Киплинга!»
В 1940 году выходят новые халхин-гольские циклы Симонова – «Письма домой» и «Соседям по юрте», стихотворение «Транссибирский экспресс», поэма «Далеко на Востоке»…
Интересно, что к японцам Симонов относился с уважением:
Да, нам далась победа нелегко.
Да, враг был храбр – тем больше наша слава.
Не так потом будет писать он о немцах:
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Первый роман Симонова – «Товарищи по оружию» (1952) – о Халхин-Голе. Выходит, тема не отпускала. Даже четыре года Отечественной не заслонили ту восточную войну – первую в его жизни. Прежде чем браться за эпос Великой Отечественной, он хотел разделаться с монгольским материалом. И правда: кто, если не он?
«Товарищи по оружию» (название отсылает сразу к Ремарку и Хемингуэю) – едва ли не единственное художественное свидетельство о полузабытой войне на Халхин-Голе. Этот геополитический, как книги Юлиана Семенова о Штирлице, роман рос из записок Симонова. Поэтому он публицистичен, по-газетному хроникален, с репортажным эффектом присутствия: «За три дня марша в бригаде уже десять человек пострадало от тепловых ударов. Один башенный стрелок умер… и был похоронен в степи… Травянистая пустыня сменялась то солончаками, то полосами сыпучих барханов. Песок был всюду: хрустел на зубах, забирался в нос, царапал горло. Иногда люди так подолгу и так натужно кашляли, что, казалось, песок попал к ним в легкие и при дыхании шуршит и поскрипывает там. Буксовали гусеницы, перегревались моторы, раскаленный воздух струился над башнями».
А чего стоят живые детали: бамбуковые шесты с минами на концах, которые японцы подсовывают под танки; горящие зеленые спиральки – трофейное средство от комаров… Среди персонажей романа – не названный по фамилии, но узнаваемый комкор Жуков. Завершается книга описанием кровавого неба над Хинганом – мрачное предзнаменование скорой большой войны.
Потом были четыре года Отечественной. В 1942 году старший батальонный комиссар Симонов получает орден Красного Знамени. В 1943-м – погоны подполковника.
В 1946-м отправляется в разгромленную Японию. Бродит по руинам Хиросимы и Нагасаки, пишет «Рассказы о японском искусстве» – не столько победитель, сколько очарованный странник.
В 1949-м едет в Китай, где как раз завершается Гражданская война, учреждается КНР, к власти приходит Мао.
Весной 1969-го, когда дружбу Пекина и Москвы сменила вражда, отправляется в Приморье – на залитый кровью остров Даманский.
В том же году издает воспоминания «Далеко на Востоке. Халхин-гольские записки».
Беседует с полководцами Великой Отечественной.
А потом будет еще цикл «Вьетнам, зима семидесятого»…
Баталист, впервые увидевший войну в 1939 году, на дембель так и не ушел.