– Может, тогда и не надо резать Буренку?
– Надо. Пока негде мяса взять. А как заживем, так и получше этой дохлятины купим. Да и зачем нам в квартире корова? Где ее там держать, в туалете, что ль? А мясо я и с работы таскать могу. Молоко на рынке будем покупать.
Тулин задумался, полуприкрыв глаза: видимо, мысленно он уже разгуливал по рынку с пачкой дядиных денег в кармане.
– Самое лучшее, – хвастливо добавил Тулин, подтвердив догадки жены.
Затем он медленно встал и грузной горой пошел на Айнагуль. Она часто заморгала, но с места не сдвинулась. Ей показалось, что он снова вцепится в ее шею. Удивилась, что ничего не чувствует. «Никакой он мне не муж, чужой человек».
Как раз в этот момент открылись ворота и показалась Буренка. Острый хребет и брюхо, как пегий барабан. За ней трусил теленок, вполне справный и упитанный, в папу быка. Затем во двор, вытирая концом платка глаза, вошла Аманбеке в компании незнакомых мужиков.
Мужики остались топтаться под окнами. Аманбеке тяжело прошагала в кухню.
– Ну что, женщины, кто из вас поможет мне резать Буренку? – бодро спросил Тулин.
– Внук скоро проснется, – спешно ответила заплаканная Аманбеке.
– А я не умею, крови боюсь, – умоляюще произнесла Айнагуль.
Тулин схватил грубой рукой жену за плечо и поволок в заднюю часть двора.
Буренка как будто чувствовала неладное и стояла истуканом. Телок потянулся было к вымени, но корова коротко лягнула его и снова застыла.
Айнагуль поежилась. Ее родители не держали скотину, но у них была отапливаемая и хорошо освещенная сарайка, впрочем, так ее называла только бабушка. Это был склад, где Айнагуль могла разглядывать кукол, которые еще не поступили в продажу, а иногда даже играть с ними. Коровник в доме Аманбеке, покосившийся от старости, вызывал отвращение и страх.
Тулин и двое помощников, которых привела Аманбеке, стреножили корову и рывком повалили на землю. Раздался страшный глухой звук. Буренка по-прежнему не шевелилась, будто загипнотизированная. В еще живых, но уже будто мертвых коровьих глазах Айнагуль увидела свое отражение. Она вдруг почувствовала себя такой же коровой, свидетелем собственной медленной казни.
Тулин всем телом навалился на костлявую тушу Буренки. «Совсем как на меня прошлой ночью», – подумала Айнагуль.
Напарники, один с ножом, другой с оцинкованным ведром, одобрительно ему кивнули. Когда он оскалил щербатый рот и что есть силы потянул Буренку за рога, Айнагуль зажмурилась. Услышала, как кровь зазвенела в ведре, и потеряла сознание.
Дастархан после похорон Серикбая ломился от угощений ничуть не меньше, чем на свадьбе Тулина. Аманбеке следила, кто из гостей льет слезы, а кто для вида расчесывает глаза. Последних она обдавала презрительной усмешкой, втайне надеясь, что гости сочтут это за оскорбление и уйдут. Но все списывали угрюмые взгляды хозяйки дома на неокупившуюся свадьбу, никто не уходил без положенного обеда и трех пиалушек чая. Куырдак с картофелем, залитым сливочным маслом, светился золотом. Пирожки и баурсаки, сухофрукты, конфеты и печенье появлялись на столе как будто сами собой.
Родственники и дальнобойщики – напарники Серикбая все приходили и приходили. В конце концов они заполонили собой весь дом. Чтобы всех усадить на полу, Аманбеке даже достала красивое вышитое покрывало – подарок матери. Она усмехнулась: в детстве Серикбай принимал золотые полумесяцы за следы от стаканов.
Так жизнь и оборвалась на дне стакана, мрачно подумала Аманбеке и представила тело брата, укутанное в саван и оставленное в склепе. Женщины по обычаю не поехали на кладбище, но Тулин сказал, что все мужчины удивились, какой большой и даже красивый получился склеп из ворованного кирпича. Там же он договорился, что утащит и продаст еще партию.
«Может, и выкрутимся, – думала Аманбеке. – Может, и не все так плохо. Наверняка в квартире припрятаны деньги. Только корову жалко».
– Аже, аже! – В комнату с криком влетели запыхавшиеся Рстушка и Жанока.
– Ну, чего вам? – устало спросила Аманбеке, мысленно подсчитывая свадебные и похоронные долги.
– Какая Айнагуль хорошая! Смотри, что она нам дала! – Младшая девчонка поднесла к лицу Аманбеке ладошку, та не глядя кивнула.
– Хорошая, хорошая, – согласилась Аманбеке. – Не то что вы, мухи.
Девчонки возбужденно хихикнули. Им было все равно, где носиться, на свадьбе или похоронах. Аманбеке шуганула сестер и посмотрела на сноху, как ей самой казалось, с добром.
Та будто и не спала после свадьбы: драила посуду, свою и набранную по знакомым, выбивала корпе, пекла традиционные семь лепешек для соседей и разделывала вместе с Тулином корову. Разве что перепачканные в крови халат и платок не успела постирать, бросила, поди, куда-нибудь в угол.
Как все-таки жалко Буренку!
Аманбеке снова прослезилась. Сидевшая рядом Марина сочувственно погладила ее по спине.
Прошло семь дней с похорон. Аманбеке, взяв с собой сына, приехала навестить могилу брата.
Тулин снова взял у Булата так и не починенный «жигуль». Пока они пробирались по валкой дороге сквозь клубы рыжей пыли, машина словно покрылась неотмываемой ржавчиной. Найти место упокоения Серикбая было несложно. Прямоугольный грубый склеп возвышался над соседними захоронениями как минимум на метр.
В мавзолее стояла сладковатая трупная вонь. Аманбеке стянула платок с головы и прикрыла им нос. Ей казалось, что вонь идет не от тела брата, а от пропитанных мясокомбинатом кирпичных стен.
– Кирпич твой помечен злом, сын, – тихо сказала Аманбеке.
– С чего вдруг? Ты несколько месяцев назад хотела из него новый коровник построить. Тогда что-то ты не видела никакого зла, – ехидным и, как показалось Аманбеке, чужим голосом ответил Тулин.
– А ты не остри. Жену свою на место будешь ставить, а мать – не смей. – Аманбеке, поставив в угол истертый веник, которым заметала с пола мелкий мусор, вышла наружу подышать.
Чужие склепы были гораздо меньше последнего жилища Серикбая, но они были сделаны из нового ровного белого и красного кирпича. Над некоторыми поблескивали золотом расписанные куполки.
Аманбеке было позавидовала, что кто-то лежит себе мертвый в такой роскоши и проблем не знает. Но тут же укорила себя за мысли о смерти. Когда речь шла о жизни и смерти, Аманбеке становилась суеверной. Даже на похоронах брата она отказалась петь песню-плач об усопшем, боясь привлечь внимание смерти к своей персоне.
– Вот кому-то делать нечего, тратит такие деньжищи, чтобы и на кладбище выпендриться, – произнес подошедший к матери Тулин.
– И то правда, – тепло ответила мать, прикинув, в какую копейку вышел бы самый скромный склеп, не будь у нее такого предприимчивого сына.
– А ты дверь заценила? – хвастливо сощурился Тулин.
– Дверь? – удивилась Аманбеке.
– Да ты глянь только, тоже с работы притащил.
Красивая и прочная. А замок какой!
– Обычно не ставят двери…
– Ну, так это когда мертвого закапывают в землю.
А когда на столах оставляют, дверь обязательно нужна, или ты хочешь, чтобы собаки растащили дядю по поселку?
– Ой, не нравится мне это все, сынок, – Аманбеке кивнула в сторону покойного брата на постаменте. – Он так и сказал: «Не закапывайте, а оставьте на этой… лавке»?
– Ну да, говорил: «Маратик придет за мной, а откопать не сможет».
– Ойбай, он совсем мозги пропил, а мы, как дураки, уши развесили.
– Ну, хочешь, закопаю его? – вяло спросил Тулин.
– Нет, балам, воля покойного! Раз так хотел, пусть так и будет. А замок зачем?
Аманбеке сделала глубокий вдох и снова вошла внутрь.
– Да бесхозный валялся, вот и прихватил для комплекта. Зато бомж никакой не зайдет и не насрет. Труп никто не утащит, – в спину матери затараторил Тулин. – А если сам Серикбай, как Маратик, решит побродить по поселку с песнями, тоже пусть попробует через такую дверь просочиться. Хрен там!
– Так, а если Маратик отца не смог бы выкопать, разве смог бы с замком справиться? – прогундосила Аманбеке в зажатый нос.
Около каменного стола, на котором лежал запеленутый брат, Аманбеке увидела выцветшую пачку сигарет, которая выглядела так, будто ее саму похоронили много лет назад. Подумала, что кто-то из мужиков выбросил без всякого уважения к покойному, и взглянула на мумию.
Тулин поймал взгляд матери и тоже уставился на подмокшее коричневое пятно на саване.
– Кажется, кое-кто уже посрал, – захихикал он.
Аманбеке строго зыркнула на сына.
– Ну что опять не так? Гассал при мне из него все выдавил, видать, запоздавшая порция. Говнистый все-таки был мужик.
Мать с сыном, прихватив мешочек с мусором, вышли из склепа. Тулин с трудом закрыл массивную дверь, процарапав на глине борозду, и вставил в скобы тяжелый, размером с гирю, ворованный замок. Ключ торжественно отдал матери.
Аманбеке спрятала его в карман старой жилетки, пристегнула засаленный атлас булавкой и ощутила неожиданное тепло от этого куска металла. Теперь она может делать все что угодно с квартирой брата, и никто ее не осудит. И то, что внутри квартиры, теперь тоже принадлежит ей.
– Сынок, а где ключи от квартиры?
– Щас. – Тулин повозился в узком кармане запачканных штанов и протянул матери связку ключей. – Что, прямо сейчас поедем?
– А кого ждать? Время не терпит. – Аманбеке двинулась в сторону машины, не оглядываясь на сына, который запихивал мешок с мусором в маленькую урну. – Там и помоемся.
Привычными движениями – два оборота вправо и поелозить на месте прежде, чем потянуть на себя, – Аманбеке открыла дверь квартиры Серикбая.
Сразу потянуло тошнотворно-сладким запахом смерти.
– А почему свет везде горит? – Аманбеке, не разуваясь, стала бродить по квартире, постукивая по пластиковым выключателям. – Это ведь нам теперь платить за электричество! Да и за воду, так что будешь мыться – не устраивай там заплывов.
– А я прям сейчас, мам, пойду, а то воняю… – Тулин поднял руку и затянулся в подмышку. – Будто с дохлых коров шкуру всю ночь спускал. Даже для меня перебор.