Аманбеке неодобрительно хмыкнула, но спорить не стала. Распахнула настежь окна и оглядела квартиру. С чего стоит начать поиски? В зале, как и много лет назад, у стены под часами с электрической кукушкой стоял сундук, из которого Наина однажды утащила пухлый конверт денег. Аманбеке сразу бросилась к нему, поскользнувшись на корпе. Еле устояв на тонких ногах с внушительными коленками, она схватилась за сердце и уставилась вниз.
На этом самом месте погиб Маратик! Или нет.
Аманбеке прищурилась. Одна корпе выделялась среди других еще белыми, не затертыми завитушками на алом велюре. Видимо, брат заменил корпе, на которой погиб сын. Она присела перед сундуком и в детском предвкушении подняла тяжелую крышку.
Первое, что попалось под руку, – два куска красивейшего бархата. Ткань заманчиво поблескивала, пока Аманбеке, не веря своим глазам, обматывала находку вокруг все еще тонкой талии. Мысленно она решала загадку, откуда у Серикбая турецкий бархат. Все мало-мальски ценное она вынесла еще при Катьке. Неужели он баб в дом водил?
Только когда Аманбеке подошла к зеркалу, в надежде увидеть нечто похожее, что было на матери Айнагуль в день свадьбы, поняла, что ткань нещадно пожрала моль. Еще больше рассердившись, она скинула с себя бархат и набросилась на содержимое сундука. На грязный пол полетел ворох маленьких бюстгальтеров.
– Катькины, что ль? – спросила вслух Аманбеке и тут же сама себе ответила: – Хотя она же ребенком уехала… Точно водил баб.
Ей стало неприятно от этой мысли. Казалось, брат все это время жил прошлым и запивал горе, а получалось, он, в отличие от сестры, кутил на полную катушку. Еще противнее ей стало, когда из-под горы женского белья показалась та самая старая корпе с коричневыми следами детской крови.
– Ничего святого у мужика уже не было! – зло прошипела она.
Внутри свертка была одна черно-белая фотография кругленького Маратика, сделанная в фотосалоне в райцентре.
Аманбеке аккуратно вынула корпе и продолжила опустошать сундук, отправляя наружу потрепанные книжки в мягком переплете, с обложек которых безразлично глядел Иисус; жестяные банки с безделушками, вроде красивых пуговиц или камней яшмы.
В груди приятно задрожало, когда на самом дне она увидела пухлый бумажный конверт. Аманбеке прижала к животу находку, захлопнула сундук и уселась на его крышку. Медленно заглянула в конверт.
– Ну, чего, сколько денег нашла, мам? – Тулин вышел из ванной с повязанным на талии большим некогда радужным полотенцем и с глупым выражением лица ковырялся в ухе.
Аманбеке сверкнула потемневшими от злобы глазами и замотала головой. В конверте, кроме одной, как будто случайно затесавшейся купюры, лежали документы, квитанции и чеки.
– Нисколько! – взглянула на сына. – Не хочешь одеться?
– Да сейчас у дяди что-нибудь найду чистое. – Тулин почесал второе ухо и ушел в спальню.
Аманбеке запихнула все обратно и взялась за шкаф. Серикбай избавился от вещей Наины и детей, и теперь внутри висели телогрейка, в которой брат уходил в рейс, дубленка и кожаная куртка землистого цвета. Обшарила карманы – снова только мелочь.
Внизу стояли коробки из-под обуви, в одной хранились елочные игрушки, вторая служила аптечкой. Она пролистала дембельский альбом Серикбая, который пропах лекарствами, но и там заначки не было. Только молодое лицо брата ухмылялось, будто злорадствуя над ее бедами, с картонных страниц альбома.
В спальне на удивление было полно вещей Маратика. Она сама помнила некоторые костюмчики, которые дарила ему на вырост. Аманбеке распотрошила постель Серикбая и в освободившийся пододеяльник стала закидывать вещи и игрушки для внука. Подумала, что сейчас правдивые песенки Маратика были бы очень кстати – рассказал бы, где деньги спрятаны.
ЗОИЛ
Иван Родионов
Поэт, критик. Родился в 1986 году г. Нотово Волгоградской области. Живет в Намышине. Автор книги «сЧетчик. Путеводитель по литературе для продолжающих». Участник «Тавриды-2020» и «Мастерской Захара Прилепина – 2020». Преподает русский язык и литературу.
Прятать людей своихО книге Анастасии Астафьевой «Для особого случая»
АНАСТАСИЯ АСТАФЬЕВА, «ДЛЯ ОСОБОГО СЛУЧАЯ» (ВОЛОГДА: ИП КИСЕЛЕВ А. В., 2020)
В короткий список премии «Ясная Поляна» вошли семь книг. Пять из них («Саша, привет!» Дмитрия Данилова, «Парижские мальчики в сталинской Москве» Сергея Белякова, «Каждые сто лет» Анны Матвеевой, «Стрим» Ивана Шипнигова, «Типа я» Ислама Ханипаева) в читательско-критической среде известны хорошо. Их обсуждают, на них выходили и продолжают выходить рецензии: тот же роман «Саша, привет!» – настоящий чемпион этого года по откликам в медиа. Каждая из этих книг уже не единожды попадала в различные премиальные списки.
А вот имена двух других финалистов «Ясной Поляны» – Канты Ибрагимова («Маршал») и Анастасии Астафьевой («Для особого случая») – широкому читателю известны меньше. Про последнюю и поговорим.
Роман Сенчин лет пятнадцать назад своими текстами (ранняя малая проза, роман «Елтышевы») прочно отбил у других авторов охоту писать о русской деревне. Сенчинскую безысходность не перебезысходничать – а о чем еще применительно к глубинке рассказывать-то? Вот никто из самых известных современных русских авторов о деревне и не пишет.
Несмотря на все это, многие менее известные прозаики дерзают. В основном на уровне региональных писательских союзов. Такие книги появляются и исчезают непрочитанными: кто знает, может, мы потеряли так какой-то шедевр? К счастью, отдельным книгам удается прорвать границы своего региона и выйти на общероссийский уровень. В прошлом году в лонг-лист премии «Национальный бестселлер» попала – и вызвала множество горячих откликов у членов жюри – книга ярославской писательницы Татьяны Моисеевой «На краю». А в этом году короткий список «Ясной Поляны» штурмует еще один сборник рассказов – «Для особого случая» вологжанки Анастасии Астафьевой. Кстати говоря, спецноминация премии «Чистая книга» имени Федора Абрамова в этом году Астафьевой уже покорилась.
Пишет Астафьева простым ясным языком, иногда отчего-то сбиваясь на кажущиеся стилизацией просторечия в духе не было сладу или конца-краю не видно: возникает ощущение, будто в рассказчика вселяется один из его героев. Сюжетные коллизии книги тоже просты и при этом правдоподобны, исключая два-три мелодраматических «совпадения». Так, в одном из рассказов муж, давно оставивший загулявшую жену, случайно встречает ее, совершенно опустившуюся, в Москве, куда он выбрался из своего маленького городка на съемку телепрограммы.
Если упомянутая выше Моисеева с переменным успехом насыщала свои рассказы разной леонид-андреевской жутью, то Астафьева рисует читателю вроде бы неплохих людей, у которых по воле какого-то злого рока все валится в тартарары.
Чаще всего героя рассказа выбрасывает из едва терпимой, но привычной зоны (дис)комфорта в манящее неведомое – и его существование становится только хуже. Фабульную схему большинства рассказов сборника можно контурно очертить двумя цитатами из книги.
Цитата первая: «Родители Люси не были алкоголиками. Они даже проблемными людьми не были. Трудолюбивые, скромные, тихие до замкнутости».
Цитата вторая: «И такое это было счастье, такая невыносимая легкость, что она сразу после похорон слегла с гипертоническим кризом. Не справилась со своей свободой».
Героиня заглавного рассказа Галина, как выясняется, признана лучшей дояркой России – надо ехать в Москву. Но ей привычнее дома – с вечно пьяным мужем и под диктатом начальницы, бывшей одноклассницы-троечницы. Рассказ этот тематически почти гоголевский, только в роли шинели здесь выступает платье шоколадного цвета. Подобно Акакию Акакиевичу, Галина готова взмолиться: «Нет, лучше дайте я перепишу что-нибудь» – поездка в столицу и награда кажутся ей досадной неприятностью, и она рада, когда все наконец заканчивается.
Работящей Лизе изменяет муж, и ее разбивает инсульт. Или она все придумала и никакой измены не было вовсе («Измена»)?
У Павла Савельева – семь дочерей. Он хозяйственный, непьющий. Все время работает, а когда есть свободное время, как и герои Сенчина, собирает ягоду – «пасется на клюкве». Кончится все, разумеется, плохо («Иветта, Лизетта, Мюзетта»).
Люся с мужем, что называется, жили и не тужили. Однажды она становится свидетельницей жуткой катастрофы, и что-то внутри нее ломается. Люся спивается, и муж уходит от нее («Давай поженимся!»).
Давно бросивший дочерей отец (мать умерла, они росли у тетки) тяжело заболел, и теперь ему нужен постоянный уход – он превратился в «человека-овоща». Но что дочери могут ему предложить ему, кроме глухой боли и ненависти («Ненависть»)?
Герои Астафьевой – почти никогда не злодеи или сволочи (кроме, пожалуй, персонажей рассказов «До полного!» и «Живет моя отрада»). Тем не менее их жизни упрямо идут не туда, и счастья им не будет. Привычный ход вещей способно сломать что угодно: нежданный родственник, нечаянный гость, сколько-нибудь необыкновенное событие, даже хорошее.
Поверхностно-социальный смысл сборника считыватся легко: деревня умирает, и даже достойным трудолюбивым людям в ней живется очень несладко.
Но если приглядеться, в рассказах Астафьевой можно считать и другой, экзистенциальный смысл. Ее герои почти не рефлексируют и будто прячут себя от читателя, не проговариваются. Мы не понимаем, что происходит у них на душе. А если кто-то чуть откроется и повернется к читателю, то все какой-то глухотой, пустотой, изъянцем. Что у них внутри? А может, уже и нет ничего?
Ясно одно: эти люди абсолютно неадаптивны. И бытие их запредельно хрупко. Кажется, лучшее, что можно с ними сделать, – не нарушать их покоя. И автор будто прячет своих героев, защищает их – ему за них больно.
Страшные на самом деле выводы. Как и вопросы, которые ставит автор.
Астафьевы – они такие. Фамилия обязывает.