Литературный критик. Родилась в Москве, окончила Московский педагогический государственный университет. Автор ряда публикаций в толстых литературных журналах о современной российской и зарубежной прозе. Руководила PR-отделом издательства «Вагриус», работала бренд-менеджером «Редакции Елены Шубиной». Главный редактор издательства «Альпина. Проза».
Новая теория сознания и мир вниз головой – обзор книжных новинок
Научно-популярный труд нейробиолога Анила Сета о теории сознания. Автор ставит важный и сложный вопрос о том, как человек воспринимает окружающий мир и себя в нем. Ученый в значительной степени развивает идею Иммануила Канта о невозможности чистого знания и говорит о том, что человек воспринимает мир необъективно, а выстраивает его в бесконечном множестве прогнозов, которые делаются им на основе личного опыта и постоянно корректируются. Без собственного сознательного опыта для человека не существует ни окружающего мира, ни даже его самого: не существует личности как таковой. Анил Сет пишет о нейронауке сознания, пытаясь объяснить связь внутренней вселенной субъективного опыта с биологическими и физическими процессами. По мнению автора, теория сознания должна объяснять, как различные его свойства соотносятся с операциями нейронных «биомощностей» в человеческом мозге.
«Каким-то образом в человеческом мозге совокупная деятельность миллиардов нейронов, каждый из которых представляет собой крошечный биологический механизм, порождает сознательный опыт, причем именно ваш, именно здесь, именно сейчас. Как это происходит? Почему у нас есть возможность проживать жизнь “от первого лица”?
Когда-то в далеком детстве, в очередной раз глянув в зеркало в ванной, я вдруг отчетливо осознал, что мое ощущение в этот конкретный момент – ощущение себя собой – рано или поздно закончится и это “я” умрет. Мне было лет восемь или девять, так что воспоминание это, как и все детские воспоминания, нельзя назвать надежным. Но, возможно, тогда же я осознал и другое: если мое сознание прекратится, наверное, это как-то связано с “тестом”, из которого я слеплен, то есть с физической материальностью моего тела и мозга. Очень может статься, что с тех самых пор я и бьюсь над загадкой сознания».
Четвертый роман автора бестселлера «Творцы совпадений». Главный герой новой книги не только телепат, то есть человек, способный слышать мысли других людей, но и эмпат: он испытывает чужие чувства и эмоции. В квартиру главного героя вламывается его старая знакомая и под дулом пистолета и с завязанными глазами привозит его на вечеринку, на которой с ним случается дампинг – передозировка чужих мыслей, которые неотделимы от его собственных. С вечеринки герой отправляется прямиком в больницу, а из нее – в штаб читателей мыслей. Там он узнает не только то, что он не один такой, но и что всем читателям грозит смертельная опасность. Любопытно, что за последнее время появилось несколько книг, которые говорят о невозможности разделения личной памяти, личного сознания, и коллективного, данного нам Всемирной сетью. Здесь стоит вспомнить «Исландию» Александра Иличевского и «Гнездо синицы» Ромы Декабрева. Процесс этот весьма закономерен: интернет в целом и соцсети в частности оказывают на человеческое сознание не меньшее влияние, чем реальность первичная. А потому писатели все чаще задаются вопросом, как провести границу между частным и общим, между тем, что принадлежит лично и исключительно тебе, и тем, что сыплется на тебя нескончаемым потоком информации.
«Путаница происходит оттого, что все, включая меня, ошибочно называют этот процесс “чтением” вместо более точного определения “слышание мыслей” или “улавливание мыслей”.
Чтение – это действие, которое ты можешь совершать, а можешь не совершать. При чтении ты способен понять, что то, что в тебе звучит, – это не очередная твоя мысль, а слова, порожденные другим мозгом и вложенные в твою голову посредством органа зрения. Часть тебя при этом как бы смотрит со стороны и может определить: вот моя мысль, а вот мысль, которую я прочитал. Моя мысль – прочитанная мысль. Нет. В моем случае это работает не так.
Я не могу управлять степенью своего погружения в чужие мысли, не могу решать, чьи мысли и когда я буду слышать».
Еще один роман, поднимающий проблему личных воспоминаний и личных сокровищ. Того, что человек тщательно собирает и лелеет на протяжении собственной жизни и что зачастую оказывается никому не нужным после его смерти. Накануне Рождества и большого шторма в Исландии главная героиня Домхильд, унаследовавшая квартиру от двоюродной бабушки, находит бабушкины рукописи. В них – размышления о жизни, языке, человеческом предназначении и профессии. Домхильд, как и бабушка, акушерка. В исландском языке слово «акушерка» составлено из двух частей – «мать» и «свет». Профессия, которая помогает матерям произвести на свет своих детей, – больше чем профессия, это призвание и служение. Она помнит каждого младенца, которого приняла, неудачные роды для нее – не просто статистика, но личные боль и страдание. Когда героиня читает обращенные к ней слова, что она продолжит дело бабушки, она поначалу воспринимает их буквально – как мысль о выборе профессии. Но чем больше она читает, тем яснее понимает, что мысль гораздо глубже: речь и о письме, и о квартире, и о жизни в целом. Жизни, которую героине еще только предстоит сделать полностью своей, как и бабушкину квартиру.
«Когда я жила у двоюродной бабушки, она то и дело повторяла: представь себе, когда-то он был голым младенцем. Или: подумать только, когда-то она была голой малышкой. Повод мог быть разным, но вывод всегда один и тот же: прежде чем человек стал нападать на тех, кто придерживается иных взглядов, он пришел в этот мир совершенно голым; прежде чем принять все ошибочные решения в своей жизни, человек родился малышом ростом в пятьдесят сантиметров. Вопрос, однако, был не только в том, что случилось в промежутке, что сделало человека способным на жестокость по отношению к себе подобным, к природе и ко всем живым существам, но также и в том, почему одни искали красоту, а другие нет».
Этот сборник литературоведческих эссе знаменитого поэта, прозаика, переводчика, литературного секретаря Анны Ахматовой Анатолия Генриховича Наймана впервые выходит книгой. В ней он рассуждает о жанре русской поэмы вообще, но делает это не просто на конкретных примерах: ему удалось, говоря о конкретных поэмах – «Медном всаднике», «Морозе, Красном Носе», «Облаке в штанах» «Двенадцати» и «Поэме без героя», – сказать о поэме вообще. В предисловии он объясняет свой выбор этих пяти текстов (и предпосланной им «Душечке» Богдановича как самой важной поэмы допушкинской поры). Почему именно они оказываются наиболее показательными и репрезентативными. Дело вкуса? Несомненно. Однако таков весь текст Наймана – опирающийся на глубокие знания и большой опыт, он при том абсолютно лишен академической сухости и холодности, это живая, личная, поэтичная книга. Для Наймана анализируемые поэмы важны и интересны тем, что они меняются при каждом следующем их прочтении, они не остаются тождественными себе, даже тождественными в своей гениальности: они растут, но рост этот не бесконечен. Писатель рассматривает каждую поэму как отдельную Вселенную, не забывая о том, что у Вселенной есть границы и их нужно осознавать, чтобы не вчитывать в авторский текст того, что не имеет к нему отношения.
«Мне было 26 лет, и я писал первую свою поэму. Я тогда часто виделся с Ахматовой и читал ей написанное, и она кое-что об этом говорила. Мне казалось, что она это говорит о моей поэме. Года за два до того она дала мне прочесть, а потом подарила “Поэму без героя”. Она регулярно что-нибудь в ней меняла, дописывала, каждый раз уверяя читателей, что это “окончательный вариант”. О ней она меня, как и других, заставляла сказать что-то членораздельное и сама опять-таки говорила. И тогда мне казалось, что это мы разговариваем о “Поэме без героя”.
Еще мне казалось, что мы просто сидим и разговариваем или гуляем и разговариваем – о том, о сем, об этой поэме, о той. В разговоре я чувствовал себя уютно и, конечно, считал, что мы оба так себя чувствуем. Прошло еще несколько похожих лет, и она умерла. И как раз подошло, а лучше сказать, налегло время задумываться. Когда задумываешься, что-то начинаешь в уже известном замечать другое, прежде незамеченное. И от этого вдруг видишь, что и само известное – вовсе другое. Что да, Ахматова говорила о конкретной поэме (и всегда только о конкретном), но также и о поэме вообще. Что ах, жаль, не свернул наш разговор тогда-то вот в таком-то направлении. Но уж раз не свернул, то надо двигаться туда самому».
Четыре автобиографические повести автора всемирно известных «1984» и «Скотного двора» с предисловием Вячеслава Недошивина – переводчика и специалиста по творчеству Оруэлла. Принцип, положенный в основу композиции цикла, самый логичный – хронологический. Первая повесть «Славно, славно мы резвились» – о школьных годах, написана как ответ на повесть однокашника Сирила Конноли «Враги обещаний». Конноли критикует систему образования в школе, но находит и положительные стороны, в то время как Оруэлл не оставляет на учебном заведении камня на камне, рассказывая о страшных воспитательных методах там. Поэтому «Славно, славно мы резвились» увидит свет только после смерти писателя, с измененным названием школы и именами героев, и в США, а не в Англии. «Фунты лиха в Париже и Лондоне» – история, ради которой писатель три года изучал городские трущобы, ночлежки и жизнь под городскими мостами. Это был сознательный дауншифтинг, служение литературе и обществу. И логичным продолжением этому явилась третья повесть – «Дорога на Уиган-Пирс», повествующая об ужасной жизни горняков: нищете, безработице, голоде, страданиях. Надежда на возрождение и новую жизнь была связана с пирсом Уиган, который впоследствии оказался лишь красивой мечтой, легендой. Наконец, «Памяти Каталонии» – о гражданской войне в Испании, где писатель боролся с режимом Франко, «последней войне идеалистов», которая собрала десятки тысяч добровольцев из разных стран. Оруэлл пишет о том, что изнутри эта война выглядит совсем не так, как представляют ее средства массовой информации разных стран, и его цель – рассказать правду, которую замалчивали и правые, и левые. «Памяти Каталонии» называют сегодня «вторым рождением писателя», ибо она стала прологом, грозным аккордом к его финальным шедеврам – «Скотному двор» и роману «1984», а ее автора тогда же назвали Дон Кихотом ХХ века – за смелость встать во весь рост против любой несправедливости, за выбранную позицию и за «простую порядочность», которую он считал главным «масштабом цивилизации»», пишет в предисловии Вячеслав Недошивин.
«– Вот мальчик, – сообщила она странной леди, – который каждую ночь мочится в кровати. И знаешь, что я сделаю, если ты снова намочишь постель? – добавила она, повернувшись ко мне. – Дам задание команде шестых тебя отлупцевать.
– Да уж, придется! – потрясенно ахнув, воскликнула странная леди.
И здесь произошла одна из диких, бредовых путаниц, обычных в детской повседневности. “Командой шестых” в школе именовалась группа старшеклассников “с характером”, а стало быть, с правами колотить мелюзгу. Я не подозревал еще об их существовании и с перепугу вместо “команда шестых” услышал “мадам Шестых”, отнеся это к странной даме, сочтя ее именем».
Честный и увлекательный роман воспитания (или роман взросления – выделившийся не так давно поджанр, чуть сужающий временные рамки романа воспитания), герои которого – американские подростки Фрэнки, мечтающая стать писательницей, и Зеки, который хочет быть художником. Ребята знакомятся и придумывают, говоря современным языком креативных индустрий, коллаборацию. Это плакат, который они создают вместе и расклеивают по городу, и он производит неожиданно громкий эффект. Завязка увлекательная, герои убедительные, а еще это отличная история о последнем поколении подростков предсмартфонной эры: маленький американский городок 1990-х. Жизнь вроде бы очень похожа на теперешнюю и вместе с тем совершенно другая, и возврат к ней уже невозможен. Кевин Уилсон показывает, как подростки формировали свой внутренний мир, свои музыкальные, художественные и литературные вкусы в эпоху до вездесущего интернета, когда чтение и смотрение были во многом случайными, хаотичными, без повсеместных рекомендательных списков и модных статусов в соцсетях. Мы давно отвыкли от того, что поэт, писатель или художник могут быть больше чем поэт, писатель или художник. Уилсон напоминает нам о том, что искусство может быть очень мощной силой: как созидательной, так и разрушительной. А потому не надо недооценивать творческую молодежь.
«Странное дело, но в то время, как я начала свирепеть, Зеки стал менее мрачным и более спокойным. По его мнению, благодаря тому что как минимум еще один человек в Коулфилде расклеивает постеры, нам будет проще отрицать свою причастность. Если нас сцапают, мы можем прикинуться глупыми детишками, которые пытаются подражать тому, что где-то увидели. Мы ведь такие впечатлительные. Такие глупые. Такие отчаявшиеся. Мы просто хотим быть крутыми, потому что мы совсем некрутые, и вы же не станете звонить нашим родителям, господин полицейский?
Надо ли говорить, что меня это совершенно не заботило? Я такого не допущу».
На редкость увлекательная книга на очень неожиданную тему: об одном из самых влиятельных товаров в истории человечества. В учебниках истории мы читали о пряностях, мехах и драгоценностях, однако именно ткань оказала важное влияние на построение и развитие человеческой цивилизации. Автор начинает с глубокой античности: одомашнивания овцы, минойцев с их сюжетом о путеводной нити, критского письма с изображением ткацкого станка. Потом сообщает множество сведений из области археологии, социологии, искусства и истории, и в заключение делает весьма любопытные прогнозы на будущее текстильной промышленности, оперируя сведениями о новых разработках.
История цивилизации, пишет исследовательница, имеет накопительный характер: в основе нынешней всегда лежит предыдущая. История текстиля наглядно демонстрирует этот накопительный характер, мы буквально можем наблюдать, как цивилизации вплетались одна в другую. Это касается и базы накопленных знаний и навыков, и технологий, и даже орнаментов. Цивилизация во многом связана с технологией выживания – и тут ткани играют далеко не последнюю роль, потому что они и обеспечивают защиту от сил природы (а порой и врага), и украшают, то есть развивают эстетическое чувство. Поэтому история ткани – это неожиданная, но правдивая история человечества в целом.
«Конечно, хлопок, шелк, шерсть, лен и менее известные подобные им волокна имеют органическое происхождение, но так называемые натуральные волокна суть продукт усилий настолько долгих и нам привычных, что мы об этом забываем. Путь к готовой ткани начинается с трудной и долгой селекции растений и животных ради получения необычно большого количества волокна, пригодного для изготовления нитей. Эти генетически модифицированные организмы – технологические достижения, столь же оригинальные, сколь и машины, совершившие промышленную революцию. И они тоже привели к далеко идущим последствиям для экономики, политики и культуры».
Роман самого известного каталонского писателя, автора «Я исповедуюсь», посвящен человеческим сознанию и памяти, а также тем реалиям, что их в конечном счете формируют. И это не только воспитание, образование и даже привычки. Но и мировая литература. Поэтому когда герой просыпается с полной амнезией, не помня о себе ровным счетом ничего, он начинает выстраивать мир вокруг себя заново, называя врачей Юрием Живаго и мадам Бовари, а себя нарекая Измаилом (но не сразу, до этого были другие литературные варианты). Вообще библейских имен и аллюзий в романе с избытком, как, впрочем, и литературных. Потому что Измаил – это не только сын Авраама, но и герой Мелвилла. Текст Кабре сплетается из множества претекстов, как сознание современного человека прошивается знакомыми образами, сюжетами, именами.
А еще это роман о навязываемом родителями детям чувстве вины и ответственности за «положенные на них жизни». Да, ты об этом не просил, но мы сделали, да, ты не делал выбор, но это не снимает с тебя ответственности за чужие страдания. Просто живи с чувством вины. Не твоей, но неотделимой от тебя.
«Доктор Живаго уселся на стул и пристально посмотрел на пациента. В этой тишине от этого взгляда Пятьдесят Седьмому стало настолько неловко, что он прервал молчание и произнес первое, что пришло ему в голову:
– А может быть, я Касторп?
Живаго внезапно вскочил, достал из кармана тетрадку и сказал, простите?
– Чего?
– Как вы себя назвали?
– Откуда я знаю. Касторп. У меня нога болит.
– Это нам уже известно. Вы должны запастись терпением. И поймите, что у вас все кости целы.
Живаго что-то записал в своей тетрадке и пододвинул стул к койке.
– Кто это такой?
– Вы о ком?
– О Каскорпе.
– Не так: о Касторпе.
– Кто это такой?
– Не знаю. Просто пришло в голову. Ганс».
Если человек всю свою жизнь существует в двух реальностях – объективной, то есть той, в который существует он, и сконструированной, которая выстраивается исходя из литературного произведения, в котором он фигурирует как герой, – в какой-то момент он задумается о том, можно ли эти реальности как-то разграничить? По сути, этому и посвящена новая книга известного писателя Дениса Драгунского, которого подавляющее большинство читателей отождествляет с Дениской Кораблевым. Эта книга – и мемуар, и аутотренинг (где же, в конце концов, я?), и литература. Автор не просто старается быть честным с читателем, он честен прежде всего с собой. В объемную книгу уместились истории из детства (и настоящего, и того, что в том или ином изводе попало в «Денискины рассказы»), рассказы о родителях и их друзьях, родственниках, школах и времени. Получилось увлекательно – и подробно. К тому же к концу читатель добирается вместе с рассказчиком только до 1972 года, и это, как обещает заключительная глава, конец только лишь первой части. А то значит, что нас ждет продолжение.
«В каком-то детском журнале мне задали вопрос: “Какие игрушки из вашего детства сильнее всего повлияли на вас?” Чего тут долго думать? Конечно, старый плюшевый мишка из рассказа “Друг детства” и тот самый самосвал. Верность, доброта, сопереживание – и хрупкая живая красота в противовес холодной жестяной пользе. Как прекрасно.
На самом деле этих игрушек не было. Папа придумал и про светлячка, и про плюшевого мишку. Но придумал так, что я всей душой поверил, что они у меня были. Хотя знал, что их не было.
Поэтому мне иногда трудно провести границу между собой, то есть Денисом Драгунским, и Денисом Кораблевым, который тоже – я. Границу между выдуманной жизнью Дениса Драгунского и подлинной жизнью Дениса Кораблева».
О стихах писать трудно. О предсмертных – трудно вдвойне. Эдуард Лимонов, тяжело болеющий последние годы, все прекрасно понимал. И этой книгой прощался. Неслучайно, уже собрав ее, он сказал своему литературному секретарю Даниилу Духовскому (Дубшину), что книгой доволен, но просит ее не публиковать – пока. Лимонов говорит об этом и прямо: «Данила, сэр. Я решил ее не выпускать, слишком мрачная. А я еще живой. Забудем о ней. Меня не станет, ты напечатаешь. Сейчас не хочу. Твой ЭЛ.» Эту и множество других цитат Духовской приводит в кратком, но очень важном послесловии. Здесь Лимонов предстает перед нами человеком, уже прошедшим свой путь и стоящим на пороге, но не спешащим этот порог переступать. Придет время – тогда. Пока жизнь, а дальше будет поэзия: «…тут много о смерти. Но я, как профессионал, подумал, что это может быть интересно другим читателям, ведь всем придется пройти через это».
Из ботанических садов
Из грандиозных рощ
Воспрянет бледен и багров
Палеоцентный хвощ
Дыханье мертвое земли
Поглотит корабли
И от блистательных кают
Все ручки отпадут…
Таков был неповторимый Эдичка, поэт, прозаик и публицист Эдуард Лимонов, человек, который «честно видел мир вниз головой».
Детская книжка с потрясающими, почти магнетическими иллюстрациями Жюльет Лагранж и минимальным, но трогательным текстом об одиночестве человека в центре большого города. Книга о том, что человек может каждый день находиться в толпе и оставаться невидимкой. О том, как важно научиться замечать, видеть, не быть равнодушным. О том, что как бы ни был самодостаточен человек, ему всегда нужен кто-то рядом. И не просто кто-то, а друг. Даже если этот друг на первый взгляд очень не похож на тебя.
Когда компания друзей решила заняться чем-то совершенно потрясающим, возникла одна неожиданная проблема: оказывается, каждый понимает «потрясающе!» совершенно по-разному. Муравьед предпочитает лазать, черепаха – плавать, змея – обвиваться кольцами, сова – летать, мандрил – висеть вниз головой, барсук – копать. Но как же найти занятие, которое будет одинаково ПОТРЯСАЮЩИМ для всей этой компании? Книга о том, что все мы очень разные, с разными привычками, потребностями и интересами, но, когда мы вместе, важно уметь находить компромисс и радоваться сообща.