Педагог, писатель. Окончила Барнаульский педагогический университет. Почетный работник общего образования Российской Федерации. Живет и работает в городе Рубцовске. Член Союза писателей России, член Русского географического общества. Автор пяти книг, лауреат множества премий.
Возвратные глаголы
Удивляюсь и смущаюсь,
улыбаюсь и сержусь.
От тоски сердечной маюсь,
не решаюсь… Ну и пусть!
Звезды в небе пляшут коло,
пробивается трава…
Все возвратные глаголы —
невозвратные слова.
Не вернуться, не влюбиться,
не обняться у дверей.
Мы – забытые страницы
отрывных календарей…
Старая сказка
Не горюй, моя хорошая,
что опять – увы и ах! —
как принцесса на горошине,
ты осталась на бобах.
Что ж, выращивай бобовые.
До-ре-ми…
фасоль – еда…
Ты всегда была бедовою,
это горе – не беда!
Так завей его веревочкой
да катни с крутой горы!
Пусть летит без остановочки,
не по правилам игры.
Улыбнись, моя красавица:
наяву, а не во сне
долгожданный принц объявится
на каком-нибудь коне.
Сказка скажется по-новому…
Отчего ж на старый лад
в осень по небу свинцовому
гуси-лебеди летят?
Геометрическое
Лежу параллельно дивану,
полу и потолку.
Прав был Эвклид —
параллели не пересекутся,
пока не зазвонит
будильник.
Если это случится, значит,
уже наступило утро…
утром я превращаюсь
в перпендикуляр —
отрезок прямой,
живущий
в трехмерном
пространстве…
Евгения Ткалич
Родилась в городе Людиново Калужской области. Окончила Алтайский политехнический институт. Работала по специальности «инженер-теплотехник» на предприятиях Барнаула.
Автор пяти поэтических сборников, трех сборников юмористических стихотворений и сборника фантастических рассказов. Печаталась в литературных журналах «Алтай» «Барнаул» «Бийский вестник». Лауреат малой Пушкинской премии (2016). Участник Шукшинских чтений (2015). Руководитель студенческой литературной студии при АлтГТУ. Член Союза писателей России. Живет в Барнауле.
«Когда-нибудь в страну глухих людей…»
Когда-нибудь в страну глухих людей,
оглохших от военных слов гремучих,
заглянет эхо, спрыгнув с горной кручи,
и побредет по тишине полей,
по гулким лабиринтам городов,
по дреме вековой лесной чащобы…
И станет рифмой-отголоском, чтобы
вернуть оглохшим голоса ветров,
напевы моря, перекличку птиц…
Осколки слов нанизывая в строки,
глухие люди вспомнят понемногу
звучание стихов в тиши страниц.
По памяти, наитью, наугад,
по еле слышимым подсказкам эха
поэзия вернется к человеку…
Вернутся музы —
пушки замолчат.
«По февральскому разлому…»
По февральскому разлому
гонит ветер гулевой
талый ком январской комы.
Мерзнет тополь возле дома,
мерзнет парень у пивной,
мерзнут сквозняки в подъезде…
То ли дождик, то ли снег
из смурного поднебесья.
Эпидемия депрессий
и аншлаг у всех аптек.
Век февральский високосен —
аномалии с утра.
Эмчеэсные прогнозы:
всюду снежные заносы
и ветра, ветра, ветра…
День бабочек-однодневок
У бабочек-однодневок
нет памяти окаянной,
ни меда блаженного завтра,
ни яда вчерашней обиды.
Не втиснуть ни годы, ни страны,
ни сожалений, ни гнева
в формат однодневного кадра —
слишком малы габариты.
День бабочек-однодневок,
уж коль повезло родиться,
по-летнему будет щедрым,
ромашковым и васильковым.
И будут от птичьих распевок
до спелой вечерней зарницы
качать их крылатые ветры
в просторном небесном алькове.
Жизнь бабочек-однодневок —
одно совершенное счастье.
То самое мудрое Слово,
что сказано было вначале.
Но знаний роскошное древо
плодами запретными дразнит…
И век человеческий долог,
и неутолимы печали…
Ирина Цхай
По образованию биолог, магистр культурологии, член Союза писателей России. Сказки включены в школьную программу Алтайского края, поставлены в краевой государственной филармонии. Финалист Корнейчуковской премии, конкурсов «Новая детская книга», «Хрустальный родник», «Сказка сегодня». Лауреат 1-го Всероссийского конкурса детских литераторов, Международного конкурса пьес и сценариев для детей и молодежи «Калейдоскоп», конкурса «Лучшая книга Алтая».
«Я – капля, падшая с небес…»
Я – капля, падшая с небес…
В себе тот свет хранить пытаюсь,
Но пылью праха покрываюсь,
Превознося свой малый вес.
Я – фраза, брошенная вниз:
Чтобы познать себя, пространство
Слагает человекостансы,
Повелевая: «Проявись!»
Так обрастает плотью звук
И обретает силу верить,
Вершить дома, тома, потери,
Однажды вспомнить этот круг…
«И, слово пробуя на вкус…»
И, слово пробуя на вкус,
Ты создаешь иное время,
Иную сущность древних уз,
Морей невиданных бурленье…
Тот космос, где парят миры
Тобою оживленных смыслов —
Лишь отблеск радужной игры,
Но в бытие навеки вписан.
Вы, мои тихие слова,
Вращайте яблочко на блюде:
Там дышит радостью трава
И красотою живы люди.
Плацкарт
спящие мужчины как дети
руку под щеку присвистывать носом
майка собьется гармошкой на пузе
машинка была под кроватью,
теперь – под окошком
так же загадка для них
та соседская девочка
девочка выросла
выросла с нею и тайна
отважно они с любопытством ребенка
штурмуют свою неприступную крепость
играют взахлеб в дворовую войнушку
сбегают из дома
искать приключений и клады
мужчина мужает
ребенок внутри
не умри
постарайся
Наша Победа
Аглая Набатникова
Родилась в Новосибирске в 1982 году. Окончила ВГИН по специальности «режиссер». Автор фильмов «Юнгфрау» «Нимфа» и др. Дебютный сборник рассказов «Рехилинг» вышел в 2019 году в издательстве «Эксмо». Член Союза российских писателей.
Публикации: Textura, «Знамя», «Горький», «RT на русском», сборники «Я научила женщин говорить» (ч. 2), «Новые писатели», «Рукопожатие кирпича», «Женский декамерон».
Самая сценарная книга о войне
Василь Быков. «Сотников» («АСТ», 2019)
Сейчас хорошее время, чтобы пересмотреть пласты культуры 70-х.
Во-первых, подвергнуть испытанию образный язык, во-вторых, темы. Познакомиться с поколением родителей на достаточной дистанции. Семидесятые в СССР отличаются запросом на духовное содержание – религия под запретом, за спиной сентиментальная оттепель, старые идейные лозунги требуют пересмотра, перезагрузки. В кризисные периоды интересно смотрится работа с психикой человека, уход из внешних декларативных действий внутрь, вглубь. Художники обращаются к снам, интуиции, символьному языку. В итоге – ряд значимых шедевров в кино. Тарковский, Герман. В том числе и Лариса Шепитько с «Восхождением»: военной историей по повести Василия Быкова «Сотников».
«Сотников» вышел в 70-м году. Трагическая, тяжелая история. В то время как на Западе расцветала культура хиппи, в СССР молодые художники все еще перерабатывали травму войны. История о двух белорусских партизанах, которые вышли на задание: за едой для отряда, кругом оккупированные гитлеровцами территории, сожженные деревни. Добыв овечку у старосты близлежащей деревни, Рыбак и Сотников возвращаются обратно и попадают в перестрелку с полицией – местными на службе у немцев. Рыбак – человек простой, витальный, ухватистый, бывший армейский старшина. Он и добывает овечку. Сотников – бывший учитель, слабый здоровьем, но с твердыми принципами. Рыбак вынужден бросить овечку, чтобы помочь Сотникову, уже готовому к самурайскому концу – самоубийству. Кое-как отстрелявшись, партизаны скрываются в очередной деревне, Сотников ранен. Рыбак хочет оставить товарища на попечение встреченной бабы Демчихи, но внезапно всех накрывает полиция – арест, допрос, грядущая казнь. К смерти готовятся староста, снабдивший партизан овечкой, прятавшаяся у него в подполе девочка-еврейка тринадцати лет, Демчиха, разлученная с маленькими детьми, Рыбак и Сотников. С этого момента повесть приобретает интересные черты, поскольку раскрывает характеры двух мужчин-героев, добавляется и следователь Портнов – интеллектуал, прислуживающий немцам, также бывший учитель. Один слаб телом, но высок духом, другой ценит жизнь, третий борется с первым и искушает второго.
Три пути, по которым идут люди, – показанные через прожитый опыт. Понятны мотивы каждого из героев. В любом случае исследование пограничных состояний, пыток, реалистичная сцена казни через повешение – тяжелое испытание для читателя. Не уверена, что найдутся желающие в это погружаться.
Литературная сторона также не первоклассная – ни моды, ни легкости, ни особенной интонации. Тяжеловесный реализм, полный сельских подробностей – пуньки, перевясла, стерни и прочая сыромятная супонь. Женщины, любовь, романтическая сторона жизни – даже не упоминаются, не заложены в матрицу. Мрачная кондовая военная проза. Причин, по которым режиссер Шепитько взялась за этот материал, переложила на киноязык, было несколько – как художественных, так и прагматических. Интересно разобрать их подробнее.
Картина «Восхождение» была выпущена в 1975 году и имела огромный успех. Сборы в прокате, множество призов, в том числе Гран-при Берлинского кинофестиваля. В воспоминаниях о Ларисе Шепитько журналист Виктор Демин упоминает, что после «Восхождения» ее пригласили работать в Голливуд – делать фильм о трудных условиях выживания на Аляске. Естественно, «Восхождение» всех поразило именно трудными условиями выживания, в том числе съемочной группы. Лютые муромские морозы замечательно работают в кадре, но обеспечена эта выразительность кровью и плотью живых людей. Шепитько сорвала себе здоровье, по воспоминаниям актера Владимира Гостюхина, ее неоднократно относили со съемок на руках без сознания. До сих пор Лариса Шепитько существует в памяти студентов ВГИКа и продвинутых кинематографистов как женщина-режиссер, поднявшая этот материал, эти условия. Такое по плечу далеко не каждому крепкому мужчине, в основном профессионалы предпочитают летние съемки в Крыму.
То же касается и художественной стороны. Переведенный на язык кино «Сотников» сработал как Библия. Авторы – сценарист Юрий Клепиков, оператор Владимир Чухнов, художник, работавший с Куросавой, Юрий Ракша, композитор Альфред Шнитке – поставили себе самую высокую задачу, интуитивно найдя способ подчеркнуть притчевость. Черно-белое минималистичное изображение, темные фигуры на бесконечном снегу, пригашенный натурализм. Вытащив из «Сотникова» портреты Иуды, Христа, доведя личность следователя до условного Понтия Пилата – и озаглавив фильм «Восхождение», – кинематографисты как будто экранизировали сцену на Голгофе.
И это в советском фильме!
Первым принимал фильм глава ЦК Компартии Белоруссии Петр Машеров – у него мать казнили гитлеровцы. Когда просмотр был окончен, слезы стояли в его глазах, а поверить в то, что реализовала это хрупкая молодая женщина, было сложно. Военная тема открыла все двери, те, кто был не готов принять религиозный подтекст, воспринимали картину как документ подвига советских людей – что было правдой. Василь Быков сам воевал, Лариса Шепитько пережила войну в детстве и рассказывала о своих родителях. Правда в сочетании с евангельской универсальностью сделала фильм понятным абсолютно всем в рамках христианской цивилизации, обеспечила международный успех. Можно, конечно, предположить, что Берлинский кинофестиваль и тогда был достаточно политизирован, приз фильму о зверствах фашистов в России – определенный дипломатический шаг.
Шепитько – окончившая ВГИК, снявшая три картины, жена Элема Климова – сына партийного работника, хорошо говорила по-английски, наряжалась в платья Dior и Славы Зайцева, ездила по центру Москвы на такси, выезжала за границу – безусловно, относилась к элите советского общества и жила на уровне, недоступном большинству. В итоге ее автобиографических проблем никто не понял.
Но пока фильм не снят, в его успехе нельзя быть уверенным, все это не могло быть просчитано, поэтому стоит разобрать, что же подтолкнуло режиссера к экранизации «Сотникова».
Предыдущая картина Шепитько, снятая по сценарию Геннадия Шпаликова «Ты и я», была о современности 70-х, об отношениях. О модных, буржуазных москвичах, страдающих от кризиса среднего возраста, депрессии, измен. Look – наподобие «Сцен из супружеской жизни» Бергмана. Красивые люди, одетые как для съемки Vogue, в дорогих цветных интерьерах. Снимались Юрий Визбор, Алла Демидова (вместо запланированной Беллы Ахмадулиной). Шепитько – окончившая ВГИК, снявшая три картины, жена Элема Климова – сына партийного работника, хорошо говорила по-английски, наряжалась в платья Dior и Славы Зайцева, ездила по центру Москвы на такси, выезжала за границу – безусловно, относилась к элите советского общества и жила на уровне, недоступном большинству. В итоге ее автобиографических проблем никто не понял. Фильм с треском провалился. Народ в кино не пошел, критика уничтожила. (Кстати, сегодня кинокритики с удовольствием включают «Ты и я» в программы о женской идентичности.)
Репутацию необходимо было реанимировать. К тому же на пороге поджидал личный кризис: тяжелая травма позвоночника накануне родов. Лариса Шепитько с трудом родила сына, едва не попрощавшись с жизнью. Встал вопрос – что рассказать сыну о матери, если мать погибнет? Этим страхом Шепитько делится сама (выступление в Казанском молодежном центре, январь 1979-го). Вопрос был отчасти предвидением: Шепитько погибла в 41 год, в автокатастрофе на съемках. «Восхождение» стало ее последним фильмом, в котором она доказала всем, что была серьезным художником, а сыну оставила духовное завещание.
После провала «Ты и я», выздоровев, получив материнский опыт, Лариса Шепитько стала искать материал, который, с одной стороны, прошел бы все кордоны цензуры, с другой – удовлетворял бы высоким запросам на высказывание. Притча о войне стала идеальным выбором. Как раз в журнале «Новый мир» (№ 5, 1970 год) вышел «Сотников».
Запуск кинопроизводства всегда был непростым этапом, в СССР этот этап был не про деньги, а про идеологическое соответствие. Военная тема была и остается «вездеходом». Легко себе представить диалог Элема Климова и Ларисы Шепитько на кухне:
– Я придумала тему, с которой мы оба получим бюджеты. Белорусские партизаны! Наши друзья Алесь Адамович и Василь Быков нам помогут.
– Отличная идея, туда мы спрячем все, что хотим сказать!
В пользу этой версии говорит то, что Элем Климов, ставший свидетелем славы «Восхождения», следующую картину полностью основывает на том же материале. «Иди и смотри» о казнях в Белоруссии также имел огромный зрительский успех и оставил длинный информационный след – до сегодняшнего дня. Климов после этой картины получил пост первого секретаря правления Союза кинематографистов и на этом посту боролся в перестроечные годы с тем, что считал самым большим злом – с государственной идеологической цензурой. Корабль, который он топил, увлек на дно его самого: в капиталистических реалиях свободного рынка Климов не смог получить бюджетов на свои идеи и остался навсегда советским режиссером.
Тема интерактивного подлеца, возможность погрузиться в его сознание, нахождение своих черт в нем, понимание каждого шага – и есть та новаторская тема, открытая Быковым.
Их с Ларисой Шепитько идеи доказали свою художественную состоятельность, но были полностью интегрированы в идеализм. Идеализм свойствен эпохе невинности и востребован только в условиях поставленной идеологической задачи. Это были не те люди, что стремятся развлекать публику или зарабатывать семейный капитал.
Возможно, Климов так и не оправился от смерти Шепитько: он так больше и не женился, а взгляд на мир становился все депрессивнее. Об этом рассказывает сын режиссеров Антон (в документальном фильме Елены Ласкари).
Сегодня сложно непосредственно воспринимать «Сотникова» Василя Быкова, как и «Восхождение» Шепитько. Пускай, благодаря карантину 2020 года, мы в пустой Москве, кое-где в центре, архитектурно еще можно нарисовать себе телепортацию в 70-е. Попытаться встать на место этих людей – что их волновало, заставляло проливать кровь: отдавать свое здоровье, жертвовать спокойной жизнью. Но внутренне мы совсем другие. И художники, и зрители. Мы пережили государственный переворот, постмодерн в искусстве и цифровой переход. Пафосом подвига нас не возьмешь, деревенским реализмом не увлечешь, христианская притча – не самый популярный жанр.
Прямую речь Ларисы Шепитько (последнее интервью, «Мосфильм», июнь 1979 года) непросто воспринимать всерьез – слишком идеалистично выглядит деление на черное и белое: мы все должны быть как Сотников, и не должны стать предателем Рыбаком, это духовный вызов. Да, не поспоришь, но своя позиция относительно добра и зла уже не ощущается так твердо и уверенно – наверное, это плохо. Проза Василя Быкова тоже слишком громоздка и неуместна сегодня. Однако есть нечто актуальное и оригинальное в повести «Сотников». Это интерактивность, точнее, нравственная виртуальная реальность.
С Сотниковым все ясно – интеллигент, читавший книги, диссоциированный со слабым телом; пускай он еле волочит ноги, но нравственно противостоит всей идеологии фашизма, стоит до конца в любом бою, терпит пытки, смело встречает смерть, способен на самопожертвование – Сотников пытается взять вину на себя, чтобы спасти от смерти Дем-чиху, девочку и старосту. Мы восхищены им, но не зря артист Борис Плотников имеет традиционные черты Христа – это высокий идеал, дистанцированный от человека, предел возможностей, которого мы вряд ли достигнем.
Другое дело – Рыбак. Идеологически крепкий – ненавидит полицаев, презирает старосту. В конце концов, он выбрал уйти в лес партизаном, а не остаться в деревне с немцами – это серьезный, уже осуществленный выбор. И человек неплохой, не сволочь: не убивает пособника немцев старосту, забрав овечку, хотя это логичный ход в контексте войны. Возвращается за погибающим товарищем в огонь перестрелки, презрев добычу, – не шутка во время голода. Помогает устроить раненого Сотникова. Но дальше, попав в плен к немцам, начинает показывать удивительные фокусы ума. Ум у Рыбака не главное оружие – он телесно ориентирован, проворен, внимателен. Уйдет от преследования, справит себе одежду и обувь. В повести Рыбак лучше всех подготовлен к условиям зимы: и полушубок у него, и трофейная винтовка, и шарф запасной в виде полотенца. А здоровья за десятерых. Это хороший воин. Но, оторвавшись от партизанского коллектива, видя пытки Сотникова, он решает, что хитростью купит себе время, оттянет смерть, а там посмотрит. Война – сплошное соскальзывание с иглы смерти в последний момент, этот алгоритм мы проходим с Рыбаком всю повесть: еще чуть-чуть – и убьют, пуля просвистела, немец рядом прошел. Поэтому идея поступить в полицию, подкинутая следователем, спастись от казни, а потом сбежать, дает ход и за ночь перед казнью созревает в поступок. Только в итоге немцы дорого берут за спасение – приходится из-под Сотникова выдергивать ящик при повешении. И, придя к этой точке, Рыбак уже не может вернуться к своим – есть свидетели, не позволяет совесть, духовное отделение от народа произошло. Рыбак пытается покончить с собой в полиции, но это у него не выходит.
Я не до конца верю в такого Рыбака – думаю, если уж стоит прошивка «жизнь любой ценой», то она не пересматривается потом рефлексией «а не подлец ли я?». Либо человек так поступает, либо нет. И выбор сценария лежит намного глубже, чем сознание и идеология. Об этом пишет философ Артур Шопенгауэр в «Афоризмах житейской мудрости»: мы не знаем себя, пока не узнаем в определенных обстоятельствах, столкнувшись со своими реакциями. И реакции те не будут зависеть ни от богатства, ни от бедности, ни от образования. Это зерно личности, которое нельзя изменить, с ним можно только познакомиться.
Типажи Рыбака и Сотникова – вечные! И духовный переворот Рыбака – осознание невозможности побега, попытка наложить на себя руки, стыд перед Родиной – похоже, авторский вымысел, в жизни все проще и однозначней. Но художественный этот шаг, дать Рыбаку такое пространство, шанс на прощение и сочувствие, исходит из того, что мы с Рыбаком. Читатель вместе с ним зримо проходит этот путь. Ассоциировать себя с Рыбаком проще – по крайней мере, умному читателю. Читателю, который не только осуждает, но и понимает, что человек раскрывается в обстоятельствах.
Тема интерактивного подлеца, возможность погрузиться в его сознание, нахождение своих черт в нем, понимание каждого шага – и есть та новаторская тема, открытая Быковым. Это не слабее превращения симпатичного учителя химии в наркобарона Хайзенберга в американском сериале «Во все тяжкие», признанном сценарном шедевре.
Хотя кого-то удивил и Сотников.
Владимир Познер, журналист (статья «Триумф», «Дружба народов», № 1, 2000 год): «Помню на встрече Нового года у Фила Донахью я стал свидетелем спора. <…> Кто-то задался вопросом: может ли кто-нибудь из присутствующих поручиться, что под пыткой не выдал бы друга? Спорили отчаянно, а я думал: пока не испытаешь на деле, не знаешь про себя ничего. Но тут вспомнил Быкова с его Сотниковым, вспомнил, что есть такие люди – самые обыкновенные, самые неприметные, но несгибаемые. А значит, может быть, выдержал бы и я».
Убедительная история трансформации человека, причем отрицательной трансформации – вот манкая тема для любого художника. Полагаю, это зацепило и Шепитько.
Иногда писателю не хватает языковой мощи, вкуса, мистической поддержки, чтобы прорваться в вечность. Книга Василя Быкова «Сотников» входит в корпус классической русской военной прозы, но вряд ли будет интересна грядущим поколениям, она и сейчас уже выглядит архаикой. Но фильм «Восхождение» прорвался в историю по сумме причин. Как элемент портрета выдающейся женщины-режиссера. Как пример высокохудожественно переработанной травмы войны. Как пример христианского фильма в СССР.