Поэт, писатель, историк.
Окончил Литературный институт имени Горького, аспирантуру. Имеет ряд публикаций по истории и культуре периода Первой мировой войны, русской и зарубежной литературе.
Автор романов «Гавань», «Устье», «Ключ», сборника стихотворений «Сны Павла». Занимается архивными исследованиями по военной истории 1910–1940-х годов. В сфере интересов: европейская монархическая традиция, правые политические движения и искусство.
Про одинокого моряка
Спущен флаг Конфедерации,
И часовой ушел.
Индейцы дымят табаком в резервации.
И выходит на мол
Моряк, что пил полторы недели,
Забыл имена кораблей.
Смотрит куда-то, но видит лишь мели
В жизни пустой своей.
Видит он пляж опустевший, темный.
Некогда конквистадор
Шел по песку, и шумели волны;
Затем ирландский боксер
Кулаки омывал в прибое
(Мафия шла за ним).
Улицы, вывески, запах крови,
А далее – дым, лишь дым,
Дым в закусочных возле моря,
Где шумно – сидят, галдят,
Клерк пробегает мимо, и вскоре
Клерк попадает в ад.
В ад попадает его секретарша,
В ад попадает босс.
Мир больше не станет старше —
Словно дым папирос,
Что курят индейцы у древней секвойи, —
Мир растворился, ушел.
Только моряк сохранился в запое
И вышел один на мол.
Розовое и синее
Хочется думать о розовом,
О розовом, бледно-синем.
О солдатах, что оловом
Затвердели и ныне
На столе бытовуют,
Ждут победные горны.
Ласточки грозы чуют
И летают проворно
За окном – сущно малы,
Но небесно велики.
Проступают пожары —
То заревые лики:
Праведники, что грозно
Зрят, но милуют ныне
Мир – тот, что бледно-розов,
Бледно-розов и синий.
Шинель ноября
Ноябрь тебя прикроет шинелью —
Он добрый, но только игуменно-строгий.
И поведет тебя к новоселью
По мокрому снегу, раскисшей дороге.
Ты увидишь вдали полустанки,
Там нет поездов, поезда запоздали.
Справа и слева светлеют ушанки —
Нимбы солдат на иконах из стали.
Ноябрь – он хром, он ефрейтор на Шипке,
Идущий в метель, и вокруг все спокойно.
А горизонты порвались, как нитки,
Раненым больно – и больше не больно.
Сядет к костру, где поджарились рыбы,
Сядешь и ты – то привал, ненадолго,
Видя созвездья – огромные глыбы,
Айсберги звезд рядом с полюсом Бога.
Ясный день
Я вижу рыб, текущих в глубине —
Сё дали птиц, летящих между нами.
И тает грех, оставленный вовне,
И праведность – мосты между сердцами.
И где-то дождь, он плачет и поет,
И женщина, в одежде черно-белой,
Встречает славословием восход,
И в тишине закаты, между делом.
Все фабрики полны, но ждут солдат,
Которые за далью исчезают.
И слова нет, и немощен закат,
И в славе утра зори воскресают.
Но рыб и птиц неодолимый путь,
И этот дождь, что треплет старый ставень, —
Господь при них: и расточает жуть.
И ясен день, хоть горек и печален.
Стихи 2020–2021 годов
Семён Ромащенко
Родился в 2000 году в Томске. Учится в Литературном институте имени А. М. Горького. Занимается фотографией. Публиковался в «Литературной газете», на порталах «Полутона» и «Сигма».
Я слышу что хотят цветы
Цветы хотят на водопой
Они становятся слабей
Они шагают за тобой
И шепчут пей
и шепчут пей
Вы не земля и не семья
Но вместе сильные везде
Но я не мальчик для питья
Скажи воде
скажи воде
Cur Song
Чешуек огоньки горят в моей башке
когда я тявкаю в мешке нетвердым тявком
взрезаю пустоту незрячим томагавком
брыкаюсь и дразнюсь на древнем языке
Хозяин мой жесток он твердою походкой
идет бредет к реке а я в мешке верчусь
он мудр а я щенок и многому учусь
в густеющей воде под самой легкой лодкой
«Сердце, куда бы тебе спешить…»
Сердце, куда бы тебе спешить
И тебе все зримо
Разве кто укроется и сбежит
Из огня и дыма?
Вот и мы не прячемся, мы мишени
Не убоимся зла
Мы знаем сердце свое уже ли?
Ах, вот оно всё – зола
Конкурс современной поэзииНоминация «Не спи, моя душа», журнал «Юность», Москва
Елена Кирсановаг. Санкт-Петербург
Анапест
Мне бы пестовать этот анапест,
Воспевая асфальтовый снег
На проспектах, уложенных накрест,
По которым брожу в полусне,
В полуяви, по сумрачным, блеклым,
Динозавровым зимним стезям,
А в глазах обесцвеченных окон
Ледниковые блики скользят…
Крепкий наст прибивая ступнями,
Бормоча за строкою строку,
Все брожу, и живыми камнями,
Как лавиною по леднику,
На меня надвигаются люди
Неуклонной своей прямизной.
На своем безусловном маршруте
Я, по сути, – счастливый изгой:
Глядя в пепельно-бледные лица
Близоруких, друг к другу глухих,
Я о них начинаю молиться,
И молитва рождает стихи.
«Вирус запер людей в виртуальном мире…»
Вирус запер людей в виртуальном мире,
Под предлогом периода пандемии,
Беспредметна пейзажная летаргия
В городке с голосами рыб.
Выхожу из метро на пустынный Невский —
Стылый ветер, но воздух такой апрельский,
Что деревья редкие – деревенский
Демонстрируют архетип:
Черных веток своих растрепав волосья,
И отбросив трости, и стыд отбросив,
Зазывают в гнезда и просто в гости
Под откосы дворцовых скал.
А вороны белые, голубицы
Удивленно смотрят на полулица:
Это улица, циркус или больница?
Маски-шоу? Грошовый бал?
Вот курьеры меряют километры,
Городскую вызубрив геометрию, —
Племя новых сталкеров, но монетных, —
Что поделать – примета дней.
Время крестиком метит сердца и нравы,
Держит шаткое небо жираф поджарый —
Петропавловский шпиль великодержавный,
Да под Ангелом – мавзолей.
Да врачи, что белее своих халатов,
Что летят в ночи, латы их – крылаты,
Да заводы, фабрики, комбинаты —
В карантинных веригах, но…
Тротуар. Остановка. Скамья. Коляска.
Звезды глаз над тугим горизонтом маски…
Словно сплю, и мне страшная снится сказка
Из артхаусного кино.
«Уйти в свои снега, в свою безмолвность…»
И даны были каждому из них одежды белые…
Уйти в свои снега, в свою безмолвность,
В бездонность мысли, в безнервозность дум.
Не в меланхолий тягостную томность,
А в белый, идеально-белый шум,
В котором звук печалится не плача,
В котором чей-то голос неземной
Меня качает трепетно и нянчит
Под белой-белой ласковой звездой.
В котором, словно в облаке волшебном,
Лечу надмирным призраком любви.
В котором свет и легкость совершенства
Мне дарит изнутри мой визави.
В котором безмятежность так безбрежна,
Что каждая душа передо мной —
Такой же свет; и белые одежды
Сияют на Земле и над Землей.
Земля
Вся плоть уходит в эту твердь —
Шарообразную могилу,
В которой тлен питает силу,
В жизнь превращающую смерть.
В нее спрессованы тела,
И все, что было рукотворным,
Вмуровано, пустило корни,
Корой застыло, и смола,
И нефтяная чернокровь,
И соль ее, и жирность сока —
Имеет смерть своим истоком,
Но служит жизни вновь и вновь.
Она и дерево, и плод;
Вертеп, насаженный на вертел,
В ней, круглом саркофаге смерти,
Исхода код – наоборот
Прописан клинописью звезд,
Упавших в свет ее холодный,
В ее полётно несвободный,
Все воскрешающий, погост.
Марина Новиковская
г. Михайловск Ставропольского края, Союз российских писателей
Ощущение
Еда не имеет вкуса,
Снам не хватает смысла.
Можно сказать – грустно
Плетью душа повисла.
Можно сказать – будни
Стали еще серее.
Улицами безлюдье
Чувствуется острее.
Тайну теряет слово
Голос – на тон тише.
Города средь пустого
Я становлюсь лишней.
Не бойся
Этой девочке миллиарды лет.
Не бойся сдаться ей, путник.
В ее памяти первый земной рассвет
И марсианское утро.
В ее прошлом горят города,
Стираются в пыль планеты.
Она существовала, когда
Еще ветром был ты…
Не бойся любить ее, старик.
Она знает все твои мысли.
И будет плакать, когда твой черед
Наступит уйти из жизни.
Не бойся смотреть в ее глаза.
Она любит тебя просто, нежно.
Для нее ты только слеза
В океане мертвой надежды.
И по-прежнему в прошлом горят города,
Поглощает их в бездну огонь и вода.
Дом остановившихся часов
Здесь сотни мыслей растворились в стенах,
Здесь тишина, понятная без слов.
Здесь жил кусочек маленькой вселенной,
Здесь дом остановившихся часов.
Кровать, трюмо, две тумбочки, гитара,
Хромой без ножки деревянный стул.
И смотрит человек седой устало
С картины, перечеркнутой крестом.
Здесь тысячи желаний не сбывались,
Здесь вдохновенья не умолкший зов.
Сюда зайдя, мгновения остались,
Здесь дом остановившихся часов.
Сломанная кукла
Свет фонаря в холодное окно.
Меня сломали. Старую игрушку.
Но выбросить забыли все равно,
На чердаке в пыли всегда темно,
И в мусоре теперь лежу послушно.
Скребутся мыши справа и в углу.
Скрипят леса над головой из ваты.
Я мыслю. Я жива. Но не могу
Уйти из куклы в платьице помятом.
Мне не узнать, какой приходит год.
И тот ли век, в котором я родилась.
Я стану мертвой, если дом умрет,
Ненужная где столько лет пылилась.
На чердаке, мурлыча, дремлет кот.
Случайный гость хозяйского покоя.
Затихнут мыши. Старый кот уйдет
Как будто в измерение другое.
Опять останусь рваная одна.
И буду ждать. Чего? Никто не знает.
Промчатся лето, осень и зима,
Опять наступит мокрая весна.
Игрушки слишком долго умирают.