Псевдоним – Мария Сидлер. Родилась в Москве в 1974 году, где и живет до сих пор. Член Союза детских и юношеских писателей «Союздетлит». Окончила Московский государственный институт культуры (библиотечный факультет).
Училась на литературных курсах EWA (Писательская академия издательства «ЭКСМО»), в литературных мастерских Creative Writing School и школы писательского и сценарного мастерства BAND.
Работает в IT-компании и пишет прозу для детей и подростков.
Постоянный автор издательства нового поколения «ВВерх!» в составе сборников рассказов и автор книги «Встречаемся в будущем!» – фантастических историй для детей 9–12 лет (2023).
Последний вагон
Вокзал тонул в сутолоке. У низкого окошка кассы долговязый молодой человек складывался гармошкой. Рюкзак на спине топорщился горбом.
– Девушка, миленькая, поймите, мне позарез нужно попасть в Адлер! Ну поищите там у себя по базе какой-нибудь билетик! Я хоть у туалета могу ехать.
«Девушка» неопределенного возраста мученически вздыхала в ответ, не поднимая глаз на назойливого паренька, и непрерывно колотила перламутровыми ногтями по клавишам компьютера с таким выражением лица, будто вшей давила. Таких пассажиров, которым «позарез» и «сегодня», у нее до сотни в день. Всех не обилетишь.
Но парень не унимался. Время от времени он неловко поправлял очки и все бубнил и бубнил о своем желании уехать в южный город: «Хоть умри, а сегодня выехать нужно!»
Неожиданно на экране появилась схема вагона, где среди темных, занятых другими пассажирами квадратиков одиноко светилось свободное окошко верхней боковушки.
– Паспорт давайте! – Она дежурно протянула руку к лоточку под окошком и наконец внимательно посмотрела на парня, счастливо сующего ей бордовый прямоугольник. «Совсем молоденький! – промелькнула мысль. – Сам напросился!» – тут же отогнала неуместную и невесть откуда взявшуюся жалость.
– Виктор Петрович Райкин… – прочитала кассирша вслух имя будущего пассажира.
Молодой человек энергично закивал, и очки снова сползли с переносицы. Перламутровые ногти яростно зацокали по клавиатуре. Через пару минут в лотке оказались паспорт и белая картонка билета. Виктор Петрович, или Витька, как его называли гораздо чаще, схватил документы и ринулся прочь, ввинчиваясь штопором в вокзальную толпу. Он очень боялся опоздать на поезд.
Казалось, ждали только его – перрон был пуст, двери вагонов наглухо задраены. Лишь у последнего замер истуканом проводник в форменной черной шинели. Его лицо пряталось за высоким поднятым воротником, как за забралом. Виктор затормозил возле входа, щерившегося темнотой, протянул документы. Проводник лишь мельком кинул взгляд на билет и спросил глухо:
– Вы уверены, что это ваш поезд?
– Э-э-э, ну да! Вот же билет!
– Место 13. Проходите в вагон.
Витька стряхнул рюкзак со спины, чтобы было удобнее втискиваться в узкий проем, и скрылся в глубине вагона. Проводник тут же убрал мостик и закрыл дверь изнутри. Поезд тронулся.
Свою верхнюю боковушку Витька нашел быстро. Постель уже была застелена, чему он по-детски обрадовался: кому охота возиться с пододеяльником. Скинул стоптанные кроссовки, ловко подтянул долговязое тело наверх и тут же вытянулся на полке, подложив рюкзак и верхнюю одежду под голову. Ноги, конечно же, не поместились, и их пришлось подогнуть.
Со своего места Витька прекрасно видел половину вагона. Со всех коек стоп-сигналами торчали пятки. Розовые, мозолистые, в заношенных носках, маленькие и даже как будто волосатые. Витьке стало не по себе. Он повернул голову в другую сторону. Там наблюдалась та же картина из пяток. Только сейчас Витька заметил непривычную для плацкарта тишину. Где же обычно неугомонный, горланящий, смачно жующий и непрерывно двигающийся по коридору к туалетам и обратно единый организм пассажиров плацкарты? В проходе показался проводник в черном костюме с алой строчкой по лацканам пиджака и ослепительно белой рубашке, которая сливаясь с его бледным лицом, казалась его продолжением.
– Чай? – Меловой рукой он протягивал фирменный, тоненько дребезжащий металлом о стекло подстаканник.
В стакане плескалась темная непрозрачная жидкость. На автомате Витька взял его и отхлебнул. Чай оказался горьким, как хинин. Непроизвольно парень дернулся назад и больно ударился головой о перегородку. Пока тер затылок, проводник исчез. Не найдя, куда пристроить стакан, Витька неуклюже сполз с полки, чтобы отнести его обратно проводнику, а заодно сходить в вагон-ресторан. После глотка невкусного чая очень хотелось положить в рот что-нибудь сладкое.
Витька шел по проходу, украдкой косясь на других пассажиров. Разглядывать соседей по вагону в упор ему не позволяло воспитание. Все были на местах и, казалось, спали. Лишь на крайних, у туалета, полках три замызганных мужика низкой социальной принадлежности играли в карты. У Витьки отлегло от сердца. «Значит, все в порядке. Подумаешь, спят пассажиры. Эти вот не спят». Он сам сейчас отдаст стакан и тоже спать пойдет. С этими мыслями Виктор постучал и резко дернул дверь купе проводника. Однако она оказалась закрытой. Мужики никакого внимания на Витьку не обращали. Они негромко хрипло переговаривались.
– Твой ход.
– Чего тянешь?
– Давай, ходи уже! Сколько ждать можно?
– Простите, – Витька поправил очки для солидности, – вы не знаете, куда ушел проводник? Я хотел стакан отдать…
Картежники по-прежнему не обращали на него никакого внимания. Их речь становилась все более агрессивной и невнятной. Звуки больше походили на утробное звериное рычание, чем на человеческую речь. «Точно черти какие!» – подумал Витька, переминаясь с ноги на ногу возле их полок и не решаясь еще раз привлечь к себе внимание странной, с дьявольщинкой, компании. Внезапно один из мужиков схватил другого за руку и, не давая ему опомниться, ловким движением фокусника вытащил из рукава засаленной рубашки карты. Тузы и короли рассыпались веером по полу. Третий взревел, вскочил, едва не вывернув вагонный столик. Сверкнула холодная сталь. Витька попятился. Ему совсем не хотелось участвовать в драке. Стакан в его руках начал дребезжать громче, невыпитый чай почти выплескивался.
«Надо позвать на помощь кого-нибудь из другого вагона!» – пришла в голову спасительная мысль. Виктор уже без спроса – а у кого спрашивать, если все лежат лицом в подушку? – пристроил злосчастный подстаканник на первый попавшийся столик, в очередной раз удивившись, как люди могут спать, когда картежники вовсю шумно мутузят друг друга – вон один уже вылетел в проход, врезавшись в боковушку напротив и упав прямо на спящего на ней пассажира. Лежащий на полке даже не пошевелился. Лишь выпросталась из-под одеяла голая ступня. На большом пальце болталась казенная бирка.
Витька кинулся бежать по вагонному проходу, по-страусиному вскидывая ноги. Дверь в тамбур была открыта и глухо стукалась о стену поезда при каждом его рывке. Но дверь в соседний вагон оказалась заперта. Виктор исступленно рвался в нее, пока от резких его телодвижений не упали на пол тамбура очки. Тогда он отстал от двери, резко подогнул колени и, упав на четвереньки, слепо зашарил руками по заплеванному полу, пытаясь нашарить оправу. Спиной он чувствовал, что драка перешла на новый уровень: на другом конце поезда кто-то из картежников сипел, как затухающий в воде уголь. Внезапно дверь в соседний вагон открылась сама по себе, едва не стукнув Витьку по лбу. Он подслеповато выглянул в проем. Но за безжизненно болтавшейся дверью не оказалось ни другого вагона, ни вообще поезда. Ничего. Их последний вагон мчался в пустоте. Витька начал терять сознание.
– Я предупреждал, это не ваш поезд. – Голос проводника гулким набатом звучал из всех вагонных динамиков.
Вагон резко дернулся, во все проемы и щели хлынул ослепляющий свет. От тел на вагонных полках обреченно потянулись длинные темные тени к выходу. Последнее, что успел осознать Виктор Райкин, – его собственное тело вылетает в пустоту.
Витька, неудобно согнув шею, стоял у железнодорожной кассы и тупо смотрел в билет, выданный ему только что кассиршей. В голове гудел монотонный голос: «Это не твой поезд!» Витька по-собачьи тряхнул головой, и голос исчез. Парень еще раз внимательно всмотрелся в билет, что-то прикидывая в уме. На белой картонке размазанным шрифтом была пропечатана дата ровно на пятьдесят лет позже сегодняшней.
– Простите. – Виктор в очередной раз поправил сползающие очки и неуверенно протянул билет обратно в окошко. – Здесь дата неправильная… Мне сегодня в Ад…
– Туда тебе рано. – Кассирша решительно забрала билет и устало усмехнулась. Перламутровые ногти принялись давить на клавиши. – Последний вагон без тебя только что весь выкупили. Завтра приходи, Райкин, завтра. Подадут новый поезд в Адлер.
Женя Корсак
Родилась и живет в Минске.
В 2011 году окончила Минский государственный лингвистический университет. Работает в сфере IT. Училась на литературных курсах школы BAND. Любит писать, психологию и творчество Чарльза Буковски.
Маша
– На, ешь. Тебе нужны витамины.
Мама поставила рядом с конспектами миску, полную крупной спелой клубники, яркой и блестящей, словно бутафорской. Было жарко, и мне не очень хотелось есть, но дразнящий аромат выдавил слюну. Низ живота тянуло.
Мама села на диван рядом со мной. Сегодня я смутно помню, как она тогда выглядела, помню, что она была озабочена, плотный комок озабоченности и тревоги, и я чувствовала эту тревогу, только не понимала, что это. Мне казалось, она просто злится на меня. Хочет, чтобы все было как раньше.
Я не помню, какие слова она мне говорила, не помню выражения ее лица, помню только свинцовую усталость в глазах и странную силу, которая помогала ей вставать по утрам, ходить на работу, готовить, стирать и методично вытирать пыль со всех глянцевых поверхностей в доме.
Я оканчивала третий курс университета. Сдавала экзамены. Все было буднично, размеренно и довольно посредственно. Я ходила на пары, ела в университетской столовке, много читала и курила во дворе соседнего дома в перерывах между парами.
– А вдруг я залетела?
Маша сидела на качелях. В руках сигарета. На ногах яркие босоножки на высокой платформе. Одета с иголочки: розовое поло, свободные шорты. Шоколадные волосы вьются и игриво распадаются по краям ее миловидного фаянсового лица. Глаза улыбаются, искрятся, словно бенгальские огни в новогоднюю ночь.
Маша приехала в Минск из Осиповичей. Снимала комнату на окраине города. Жила без родителей.
Про таких, как Маша, говорили «душа компании», на короткой ноге со всеми заводилами университета, после пар она бежала на встречи с друзьями, в то время как я ехала домой и прилежно готовилась к семинарам. Я ей завидовала. Мои будни текли вяло. Родители ссорились, и я с головой уходила в учебу, чтобы не погружаться в безмолвную тоску, царившую у нас дома.
У Маши несколько дней была задержка. У меня тоже. Маша слегка нервничала, но улыбка не сходила с ее лица. Непринужденно она рассуждала о перспективах родить ребенка на третьем курсе университета, как будто речь шла об очередном экзамене. Я не придавала значения своей задержке, они у меня бывали месяцами – гормональные сбои тому виной.
Последнюю пару отменили. Мы не спешили домой, грелись на солнце и рассуждали о проблемах, которые, как нам казалось, можно с легкостью решить.
– Тест? – Я села на скамейку рядом с качелями.
– Отрицательный. Но, говорят, на ранних сроках может и не показать.
– А сколько задержка?
– Три дня.
– Тьфу, пустяки. Лето, жарко. Сбой. Обычное дело.
– Ну а ты что такая спокойная? Сколько ты уже ходишь? – Маша затушила сигарету.
– Две недели. Ну у меня же норма. По месяцам задержки.
– Норма нормой, а тест бы не помешало сделать.
В субботу я проснулась рано. Окна моей комнаты выходили на восток, и солнце назойливо смотрело мне в лицо. Было жарко. Родители уехали на дачу.
Я встала и пошла в душ. Жара лениво поплелась за мной.
Стоя под прохладной водой, я вспомнила слова Маши. Решение пришло внезапно, словно вылилось на мою голову из душа. Мама всегда держала пачку тестов на беременность, хранила их вместе с прокладками в шкафчике под раковиной.
Я сняла мерный стаканчик с ополаскивателя для рта и, недолго думая, в него помочилась. Трясущимися от волнения руками я распаковала тест. Легкой соломинкой он упал на полотенце. Бережно взяв его в руки, я поймала себя на мысли, что боюсь его сломать. Я тщательно изучила инструкцию на упаковке и окунула тест в мочу до тонкой линии, где заканчивалась стрелка. Он стал впитывать жидкость, медленно окрашиваясь в бледно-фиолетовый цвет.
Инструкция гласила, что тест нужно оставить на сухой поверхности – результат появится через несколько минут. Я не могла оторвать глаз от тонкой палочки и пристально следила за тем, как тест меняет свой цвет.
Появилась полоска. Она была яркой. Сердце забилось сильнее. Виски пульсировали.
Через пару миллиметров стала проявляться вторая – смотрела на меня с укором, сначала украдкой, исподлобья, но по мере того как тест высыхал, ее взгляд становился более пристальным.
Голая, я стояла в ванной и держала тест в руках. Глаза сверлили вторую линию. В голове пронеслась мысль: а вдруг я еще сплю?
Раздался звонок. Я вышла из ванной и взяла с тумбочки телефон.
– Ну что, красотка, – раздался веселый Машин голос, – я сделала тест. Можешь меня поздравить. Все гуд. Мамкой не стану.
Я держала тест в руках. Обе полоски были яркими – два сигнальных огня в тумане моей совести.
– Маш, у меня две полоски…
Молчание в трубке.
– Да ты шутишь. Да ну на фиг. У тебя же задержки постоянно. Что будешь делать?
– Не знаю…
Вечером приехали родители. Тогда я им ничего не сказала. Если честно, я вообще не помню, как и когда сказала маме. Мы долго держали все в секрете от отца.
Когда отец узнает, он напьется. Будет звонить своим друзьям и в пьяной ярости во весь голос возмущаться, что все коту под хвост. Столько денег вложили в мою учебу, а я…
Я продолжала сдавать экзамены. Сессия закончилась, и я уехала на все лето на дачу. Там были осы, солнце и много клубники. Я загорала и думала о том, что внутри меня растет человек. Эта мысль была странная на ощупь, от нее мне не становилось ни грустно, ни радостно, как будто это действительно всего лишь экзамен, сдав который я вернусь к своей обычной жизни, и все будет как прежде.
Тем летом Маша уехала работать в Штаты. Она присылала мне фотографии на электронную почту (мессенджеров тогда еще не было) и в мельчайших подробностях описывала свои приключения. Познакомилась с американцем, закрутила роман. Он забавный, но ничего серьезного. Много работает, встает в пять утра. Ночью тусовки с местными. Домой как-то возвращаться не хочется. Но надо.
Я ела клубнику и отвечала ей коротко и сухо. Я ок. Самочувствие в норме. Езжу в поликлинику. Читаю.
У меня совсем не было токсикоза. Один только раз меня тошнило, и я было подумала, вот они, прелести беременности, не миновали и меня, но оказалось, что я просто переела клубники и все закончилось одним днем.
Родители приезжали после работы на дачу. Мы ужинали, и потом каждый шел в свою комнату.
Маша приехала в последних числах августа. Я перебралась в город. Мы встретились.
– Ты не пышка еще. – Маша обняла меня и посмотрела на мой живот.
– Так третий месяц всего. В первом триместре не растут.
– Я по тебе скучала.
– Врешь. Судя по письмам, тебе некогда было скучать.
– Ничего ты не понимаешь. Я думала о тебе постоянно.
– Этому я охотнее верю.
– Что Вадим? – Маша выпустила струю дыма и посмотрела мне прямо в глаза.
Я ела мороженое.
– Предложил все «уладить» и потом планировать. Говорит, поженимся и будем планировать.
А то как будто это не мы решили, а кто-то за нас.
– Я так понимаю, тебя этот вариант не устроил?
– Сказала ему, что, если врач даст добро, соглашусь.
– Ты как будто не о себе говоришь. Так сразу и сдалась? Ну и что же врач?
– Нашел знакомого. Мы сходили. Там все довольно однозначно. С моими проблемами – либо сейчас, либо никогда.
– Что Вадим?
– За все лето приехал один раз… Привез клубники.
– Вот козел! А родители что говорят?
– Молчат. Отец злится. Мама мечется между нами, как между двумя огнями.
– Вер, как бы это ни звучало банально, все будет хорошо. Я тебя не брошу.
Я слишком хорошо знала Машу, чтобы воспринимать ее слова серьезно. Мы были очень разные. У нее было крепкое и уверенное «хочу». У меня – сдавливающее горло «надо». Позже я часто задавалась вопросом, как бы она поступила на моем месте, но ответа так и не нашла.
Началась учеба. Я ходила на пары и округлялась. Во втором триместре начались проблемы, угроза выкидыша, и меня положили в больницу на сохранение.
Маша приезжала ко мне почти каждый день. Мы часами сидели в зале для посещений. Маша улыбалась своей медовой улыбкой, бурно жестикулировала и сыпала на меня градом университетских новостей.
Мама приезжала реже. Привозила бананы и сок. Неподвижно сидела рядом и смотрела на меня с немой грустью.
Когда меня выписали, я пошла в деканат и написала заявление на академический отпуск.
– Ну что, малыха, будешь отдыхать?
Маша встретила меня в коридоре. Легкими шагами, пританцовывая, она бежала на пару. На плече большая сумка. В руках книги.
Вечером я сидела в своей комнате. Родители ругались на кухне. Читать совсем не хотелось, и я смотрела в окно, думая о том, чем занять свободное время, которое у меня теперь появилось.
Ругань на кухне прекратилась. В доме стало тихо. Летний дождь барабанил по подоконнику, отстукивая неровный ритм. Люди выпрыгивали из автобуса и, прикрываясь куртками, бежали в сторону подъездов.
Дверь комнаты приоткрылась – показалось мамино лицо. На удивление она была спокойной. Она зашла в комнату – в руках скомканная тряпочка в бледные цветочки.
– Знаешь, что это? – спросила мама, глядя на комок ткани.
– Тряпка? – неуверенно предположила я, чувствуя подвох.
– Когда-то это была твоя пеленка.
Глаза мамы наполнились слезами. Она смотрела на меня в ожидании реакции. Я смотрела на тонкий кусочек ткани и видела в нем всю материнскую заботу и любовь, которую мама не умела выражать словами.
– Мы справимся, – улыбнулась мама.
Внезапно я почувствовала толчок в живот. Впервые за все время беременности я осознала, что у меня будет ребенок. Мне стало тепло. Я была не одна.