Родилась в 1999 году в поселке Земетчино Пензенской области. Училась в МПГУ на филологическом факультете.
Работает учителем русского языка и литературы.
Рассказы – в альманахе «Арзамасская сторона» (2013), в сборнике «Здесь был Саша» (2024).
Участница курса BAND «Как писать прозу. Искусство истории».
Домино
Мы сидели в гостиной, играли в домино.
Отец всегда говорил, что нужно больше времени проводить всей семьей, а не сидеть, закрывшись в своих комнатах. Сейчас мы не понимаем, но потом оценим. И еще, что в детстве у него не было возможности общаться с отцом, а вот нам очень повезло.
– На тебе!
Отец щелкает по столу костяшкой.
У Сони дрогнул подбородок. Ответить ей нечем. Она сосредоточенно пыталась разложить все фишки на ладонях. Но у нее не получилось, так как она набрала много, и они посыпались под стол.
Соня пыхтит от усердия и обиды, поднимая их.
– Софи, не тормозите! – говорит отец.
Играя, он разошелся не на шутку. Торжествует с ослепительной улыбкой, оголившей ровные здоровые зубы. Моя сестра ненавидит, когда ее называют Софи, и он это знает. А в этот момент я ненавижу своего отца. Он ухмыляется, расплывается в улыбке, язвительно щурится, а мне хочется дернуть его за руки, чтобы это у него разлетелись костяшки по комнате и он ползал и собирал их.
– Сонечка, давай быстрее! Мне пирог вынимать скоро.
Это уже мама. Она вечно уставшая и добрая. Сидит без улыбки, в тени отца.
– Я все подняла, – говорит Соня, и мы сразу понимаем, что она подняла не все фишки.
Моя сестра вообще не умеет врать. Конечно, отец раскусил ее в два счета.
– Софи. – Он нагибается ближе к ней. – Вы в этом уверены?
Она молчит.
– Уберите-ка вот эту ножку!
Соня смотрит на меня испуганными глазами. Она быстро ведет ногой влево вместе с костяшкой, припечатанной пяткой к линолеуму.
– Вас все равно это не спасет, – смеется отец.
– Коля, пирог… – напоминает мама.
Зачем меня назвали его именем? Чтобы я походил на него? Стал таким же самодовольным и жестоким?
Соня осторожно кладет костяшку на стол. Я делаю ход. У мамы ничего нет. Отец с какой-то неестественной быстротой ударяет фишкой, приставляет ее к моей.
Клянусь, я больше этого не вынесу! Еще один громкий ход – и выскажу ему в лицо все, что о нем думаю.
Но после следующего его хода я лишь тихо говорю: «Можно потише?»
– Кто-то тоже проигрывает? – усмехается он.
Отец выходит из игры первым. Я вторым. Следом мама.
Соня раскрывает ладошки, на стол падают одна за другой фишки. Отец нарочито громко считает. Вместе с предыдущими проигрышами у Сони больше ста очков.
– Сто десять! – подчеркивает отец.
Он шутя щелкает сестру по носу. Секунду Соня смотрит на него, и я вижу, как ее глаза застилает горькая обида, готовая вылиться слезами. Она вскакивает с места и выбегает из комнаты.
– Какие мы чувствительные! – пожимает плечами отец.
В коридоре я прислушиваюсь, и до меня доносятся всхлипывания. Мне всегда неловко, когда плачет сестра, поэтому я помедлил, прежде чем войти в ее комнату.
– Сонька, сейчас пирог будем есть.
Соня лежит на кровати, сжавшись в комочек, лицом в подушку.
– Вкусный, с яблоками, – продолжаю я.
– Н-не хо-о-чу, – заикается сестра.
– Тогда я съем твой кусок.
– Ну-у и съе-ешь…
– Ну чего ты так расстроилась, дурочка?
Соня поднимает голову, пряча раскрасневшееся лицо в ладони.
– Он всегда выигрывает, – говорит она. – А я какая-то жалкая.
У меня лишь сжимается сердце, но я не успеваю ответить, потому что в комнату заглядывает мама.
– Отец вас любит, – вздыхает она, – он столько для вас делает. Вы потом поймете.
Нам пришлось ужинать без Сони. Отец делал вид, что ничего не произошло.
В сущности, ничего страшного и не произошло.
Очередной день подходил к концу. В комнатах стояли грустные сумерки. Родители о чем-то спорили на кухне. Сестра давно успокоилась и рисовала забавных гномиков, склонившись над столом. Мама принесла ей кусок пирога в комнату вместе с ее любимым чаем (одна ложка сахара и листочек мяты). Соня время от времени отвлекалась от рисунка, громко отхлебывала чай, ломала ложечкой ароматный пирог. Настольная лампа подсвечивала ее золотистые кудряшки. До чего же она была похожа на ангелочка в этой темноте! И в тот момент, когда я любовался сестрой, вдруг раздался вскрик.
Дрогнула золотистая шапочка кудряшек и погасла. Это Соня потушила лампу и замерла. Я бросился на кухню.
Мама вся сжалась перед отцом, ее поднятая рука зависла в воздухе. Она будто защищалась от удара. А отец сдавливал маме запястье. Он навис над ней, почти так же, как над Соней во время игры. Но вместо улыбки на лице была гримаса: искривленный рот, страшные глаза. Мышцы напряжены – он был как зверь перед прыжком.
Мама посмотрела на меня испуганными глазами.
– Коленька…
Было непонятно, к кому она обращается. К нему, прося пощады, или ко мне, прося прощения за эту сцену? Я стоял, замерев в дверях.
Мне всегда казалось, что смогу защитить мать или сестру. Но, оказавшись в ситуации, требующей решительного действия, я оцепенел. А ведь представлял, что если случится подобное, то одним рывком окажусь рядом с отцом, с силой опущу его руку и, глядя ему в глаза, холодно и твердо скажу: «Не смей к ней прикасаться!» Отец заволнуется, испугается и отступит.
Но вместо этого я тонким голосом попросил: «Не трогай маму».
Отец безлико посмотрел на меня и отпустил руку. Он сел за стол, тяжело об него облокотившись. А мама продолжала стоять посреди кухни, словно не зная, что ей делать.
Прибежала Соня.
– Что случилось? – спросила она.
– Надо помыть посуду, – сказала наконец мама. – Ничего, я чуть не упала, – ответила она Соне немного погодя.
На улице как-то быстро стемнело.
Мать мыла посуду, позвякивая тарелками.
Отец ушел смотреть телевизор.
Соня спала у себя.
Перед сном сестра принесла мне свой рисунок. Красными буквами было старательно выведено наверху листа «С Е М Ь Й А».
Оранжевое солнышко в облаках. Коричнево-зеленые деревья. Желтый дом. Рядом с домом стоим мы – разноцветные гномики в смешных колпачках. Каждый гномик подписан расползающимися буквами. «Мама». «Папа». «Я». «Коля». В середине – мы с Соней, держимся за руки. Слева сестру держит за руку мать. А отец – самый большой гном – стоит чуть поодаль от меня. Его рука тоже тянется к моей, но не прикасается, чему я очень рад.
Когда ночью я пошел на кухню, то прилепил магнитиком рисунок к холодильнику. Я знал, что так делают, видел в фильмах фотографии и рисунки счастливой семьи на холодильнике.
Марина Мифтахова
Родилась в 1991 году. Сменила много профессий – от ветеринарного врача до парикмахера. Писать рассказы начала совсем недавно, но делаю это со страстью и упорством. Люблю читать и смотреть сериалы. Учусь на сценариста.
Тишина
Тревога не покидала ее целый день, и все же только к вечеру ее терпение окончательно кончилось:
– Я больше так не могу. Давай уедем отсюда. Сегодня!
Катя и Миша стояли посреди номера отеля, где прожили уже три дня.
– Катенок, ты чего это? – Он удивленно смотрел на жену.
– Мне не нравится этот отель, Миша. – Она хотела как можно спокойнее.
– Катя, но еще вчера ты радовалась, что здесь так хорошо, без раздражающих соседей, шумных вечеринок, только мы.
– Да, говорила. Да ты сам подумай, большой старинный особняк стоит одиноко в лесу. На десятки километров ничего, кроме глухой тайги и тонны чистейшего снега. Белки прямо возле крыльца пробегают! Конечно, я была в восторге! В первый день. Но как бы это сказать… Вот ты сам говоришь, тихо… Тут слишком тихо, понимаешь? За эти три дня мы видели всего нескольких человек. Администратора и того старика. И оба они жуткие, тощие, кости того и гляди наружу вылезут. У нее глаза огромные и черные, смотрит она не отрываясь, даже не моргает. А у него, вообще, кожа и глаза серые, как будто покрыты пылью. Ах да, чуть не забыла ту парочку, увидев нас, они развернулись и ушли прочь со двора! И больше мы их не встречали.
– Кать, ну зачем ты так в самом деле?! Подумаешь! И что это за слово «тощие», возможно, болеют чем-то люди.
– Ага, сразу оба, – буркнула Катя.
– А про серую кожу ну вообще: чуть человек отличается своим видом, то сразу жуткий. – Миша сидел на кровати и с недоумением смотрел на нее. – Вот на все ты обращаешь внимание! Подумаешь, гуляли во дворе мужчина и женщина под ручку, увидели нас и ушли. Ну и что?
– Да они сбежали, сразу, как только нас увидели! И выглядели они очень необычно. Женщина в пышном платье и шубе такой длинной, что она на снегу лежит, прогуливается степенно с нарядным мужчиной в черном меховом пальто и шляпе. С тростью, между прочим, и, увидев нас, они зачем-то стремительно убегают. Странно.
– Так, фотосессия тематическая в костюмах, а ушли, потому что никого не хотели видеть. Может, они здесь инкогнито…
– Тематические костюмы… Ой, да так давно уже никто не делает, – фыркнула она.
– Ну Кать, зато как нас встретили! Развлечения какие крутые приготовили, а еда? Ты хоть где-то пробовала подобное?
– Да, одна езда в собачьей упряжке чего стоит, и в бане я с самого детства не была! А еда – вкуснее не найдешь! Пирог куриный точь-в-точь как по маминому рецепту испекли. Но, Миш, ты не хочешь видеть. Только подумай на секундочку, все сделано так, чтобы мы вообще ни с кем не общались, и нам это было даже не нужно. Каждый раз, когда мы приходим, неважно, на обед или ужин, стол накрыт только один, и никого больше нет. И на столе табличка с нашими именами, чтобы мы точно знали, что для нас приготовлено.
– Ну сервис такой, в чем проблема? Видимо, ковида все еще боятся, вот и обслуживание бесконтактное. – Миша не оставлял надежду продолжить отдых.
– Администратора мы видели всего два раза, при заселении в номер, и этим же вечером, когда мы сидели у камина. А что за дурацкие правила? «Ради вашей безопасности настоятельно рекомендуем ночью не выходить из своего номера», – сказала она гнусавым голосом, передразнивая сотрудницу. – А если я не послушаю вдруг, то что? А эти бесконечные угощения? Не слишком ли много комплиментов от отеля? Вкусности? Напитки в номер? Пожалуйста! И ни разу стоимость не оговорили. А как по утрам мы просыпаемся, а в номере прибрано? Не напрягает? Все по своим местам, полотенца, одежда сложены. Зеркала, раковина в ванной – блестят! Даже цветы в вазе каждый день свежие, и это зимой, в глуши! Я специально прошлым вечером разбросала мусор на полу и целый тюбик зубной пасты выдавила на раковину. Наутро все было чисто! А еще, вот это меня до смерти пугает… – Она снизила голос. – Ночью на меня кто-то смотрит. Нет, я не просыпаюсь, но чувствую… телом, что ли, как за мной следит пара глаз. А может, и больше… И это не сон, который сразу забываешь, я все еще помню то чувство, как будто по-настоящему. Понимаешь?
– Кать, не хочу тебя обидеть. – Миша помедлил пару секунд. – Но, может, ты преувеличиваешь? Прибрано утром – это уборщица, приходит и прибирается, а мы спим и не слышим. Может, не будем уезжать из-за этого? Давай скажем, пусть не заходят в номер, пока мы там. А это твое ощущение… ну так это просто нервы! Незнакомая обстановка. Я, наоборот, давно так хорошо не спал! Только на кровать ложусь и сразу засыпаю, хоть днем, хоть вечером!
– Угу, вот-вот. Ни на какие мысли не наводит? – съязвила Катя.
– Я поэтому и уезжать не хочу, дома опять бессонница начнется… На какие? – переспросил он, но Катя промолчала. – Катенок, ну ты же сама выбрала это место! – Миша воспользовался последним аргументом.
– Да вот именно, Миш, – шепотом заговорила она, – сижу я за компьютером и вдруг вижу рекламу. Чувствуешь себя вымотанным? Ничего не радует? Твоя жизнь похожа на бесконечный круговорот суеты и проблем? Я уже киваю и перехожу по ссылке. Доверьтесь нам, говорилось на сайте, безмятежность и спокойствие – вот что вас ждет в нашем отеле. Наш персонал, как никто другой, знает, что такое бесконечный покой! И бац, уже отправляю тебе сообщение о том, что я забронировала номер! Сам знаешь, на работе стресс, с коллегами постоянно ругаюсь. Я все время на нервах. Да и тебе отдохнуть не мешает. И вот отличная возможность замедлиться, расслабиться. Как отказаться? Только сейчас-то я начинаю догадываться. Покой. Бесконечный.
– И что? Звучит неплохо.
– Подставь слово «вечный». Жуть, одним словом, согласен?
Миша поморщился.
– Да ну тебя, Кать. С рекламой они, конечно, перегнули. Ну, сама подумай, сколько таких ошибок маркетологов на просторах интернета? – Ему стало очень неуютно от ее слов, но он старался не подавать вида.
Катя, в свою очередь, смерила его грозным взглядом и стала без разбора бросать свои вещи в спортивную сумку.
– Хорошо, хорошо. Я понял. Все, уезжаем. – Он принялся аккуратно складывать одежду, лежащую на кровати, но подошла Катя и одной рукой сгребла все в его рюкзак.
– Милый, давай скорее отсюда уедем!
Выйдя с сумками из номера и едва захлопнув дверь, они обнаружили, что светлый и яркий коридор остался в прошлом. Расписанные яркими красками стены и пол с мягким зеленым ковром сейчас были серыми. Цветы в вазах, стоявшие по всей длине коридора, некогда свежие и прекрасные, сейчас были засохшими и черными. В воздухе чувствовался запах гнили. Быстро спустившись по застеленной паутиной лестнице, они снова оказались в благоухающем свежестью и красотой холе. Администратор Лариса Ивановна встретила их, приветливо улыбаясь.
«Да, конечно, именно сейчас она здесь!» – проворчала про себя Катя.
– Коридор… вы видели? Там в коридоре… – Миша пытался говорить сквозь кашель.
– Мы уезжаем. Спасибо вам за гостеприимство, – резко перебила его Катя.
– Уже? – Лариса Ивановна сверкнула черными глазами и не моргая уставилась на Мишу. – У вас забронировано на пять ночей. Если что-то не так, мы все исправим. Скажите, вам не понравился номер или обслуживание?
– Нет, нет, все было хорошо, – смущенно заверил ее Миша.
«Ну не могу я сказать: вы мою жену напугали до чертиков, и теперь мы уезжаем в восемь вечера», – недовольно подумал он.
– У нас неотложные дела дома. Нужно срочно ехать, – бойко соврала Катя.
– Ну раз дела, конечно. Всего вам хорошего, – сказала администратор и все так же, смотря только на Мишу, взяла их ключ.
– Простите, я не понял. Как всего хорошего? Проживание мы еще не оплачивали. – Миша сам, не отрываясь, смотрел на Ларису Ивановну.
– Вы заплатили за два дня, ну а сегодня… Будет в подарок, да, Семен Федорович? – сказала она неизвестно откуда взявшемуся старику, что катал их днем ранее в собачьей упряжке.
Он стоял позади них, буравя Катю испытующим взглядом. Обернувшись, она невольно посмотрела на него в ответ. Зло ухмыляясь, он впился в нее глазами. Ей моментально вспомнился их разговор, когда она спросила у него после прогулки, где же все посетители и почему, собственно, так тихо. В ответ старик произнес: «А разве вы не этого хотели?» – и оскалил беззубый рот. Эта фраза сейчас гудела у нее в голове, виски пульсировали. Катя хотела закрыть глаза, больше не смотреть на него, но не могла. По ее щеке покатилась слеза. Она вжала голову в плечи и вцепилась в руку мужа. «Бежать, надо бежать», – пронеслось у нее в голове, и, собрав всю свою волю, она отвернулась от старика.
Теперь, когда она стояла к нему спиной, ей стало легче. Она знала – он злится, и долго сопротивляться она не сможет. Миша все так же смотрел на администратора, казалось, он оцепенел, его рука с кошельком зависла в воздухе. Лариса Ивановна смотрела на него совсем не мигая. И сейчас была намного красивее, чем когда они только приехали. Ее большие глаза больше не были навыкате, лицо казалось более округлым, и даже волосы обрели небывалый ранее блеск. Катя, как и любая женщина, сразу отметила такую метаморфозу.
– Подумайте, мы подарим вам тишину и покой.
Оставайтесь! – Администратор сладким голосом все еще уговаривала остаться.
Миша как завороженный подошел к стойке на шаг ближе.
– Ага! Вечный! – не выдержала Катя и рванула со всей силы руку Миши. – Бежим! – крикнула она вернувшемуся из оцепенения мужу.
Деревянная дверь громко хлопнула, их лица обдал колючий мороз. До машины она бежала первой все так же, не отпуская руки любимого, прямиком по сугробам. Он еле поспевал за ней, то и дело оборачиваясь назад. Затолкав мужа в машину, Катя села за руль. Водить она не любила, даже втайне от всех побаивалась. Но сейчас она не думала ни о чем, кроме как поскорее оказаться дома, в своей шумной многоэтажке. Или хотя бы увидеть кого-то из людей. Живых людей.
– Кать, что все это значит? – Миша пытался собраться с мыслями.
– Давай сначала уедем. Потом все обсудим, – резко оборвала его Катя. – Потом, все потом, все потом… – повторяла она шепотом, вцепившись в руль так сильно, как только могла.
Больше они не сказали друг другу ни слова. Сделав музыку как можно громче, она гнала по заснеженной трассе. Катя упорно смотрела на дорогу, а Миша… он смотрел куда-то перед собой. И даже не шевелился.
Только увидев вдалеке знакомые огни ночного города, она сбавила скорость. В череде придорожных кафе, украшенных пестрыми огнями гирлянд, были и такие, что не закрывались даже на ночь. Пристанища дальнобойщиков, пассажиров автобусов междугородних рейсов и просто всех, кто по какой-то причине оказался ночью в дороге. Возле одного из таких кафе она наконец-то остановилась.
Заглушив мотор, Катя медленно отпустила руль. Ей уже было не так страшно. За эти триста километров она начала осознавать, что с ними произошло. Она посмотрела на Мишу. Он сидел, обмякший, в кресле, и все смотрел в одну точку.
– Я пойду возьму кофе, – сказала она с беспокойством, глядя на мужа. – Сейчас приду. – Она потрогала его за плечо.
Он кивнул, все так же не поворачивая головы в ее сторону. Катя знала, он будет в порядке, ему просто нужно время. В кафе было многолюдно, одни уплетали горячие пирожки, другие спали, откинувшись на спинку стула. Кто-то болтал без остановки и громко смеялся на весь зал. Она была рада видеть их всех. Присев за свободный столик и ожидая, когда приветливая официантка принесет два больших кофе, Катя взяла телефон и открыла их с мужем переписку. Вот оно, то самое сообщение: «Дорогой, едем через два дня!», и отметка на карте. «Да никакого отеля и нет, сплошное ничего на много километров. Чудом спаслись!» – подумала она, когда все-таки открыла ссылку.
Вернувшись в машину, Катя протянула мужу стакан с горячим напитком.
– Держи, я еще пирожков взяла. С мясом, как ты любишь!
Миша сделал большой глоток кофе, затем еще один и спросил:
– Кать, так как мы заплатили за эти две ночи?
Она слегка улыбнулась, пришло время открыть ему то, что она уже знала. Сейчас он готов.
– Миша, посмотри на меня, пожалуйста. Все хорошо, – ласково сказала она.
Он опасливо повернул голову.
Миша и Катя сидели в машине и смотрели друг на друга, ответом являлись они сами. Они выглядели значительно старше, чем три дня назад.