Родился в 1960 году. Окончил истфак Московского государственного педагогического института имени В. И. Ленина. Занимается историей советской культуры и литературы. Автор свыше тридцати книг. С 2004 года – главный редактор еженедельника «Литературная Россия».
В смятении и страхеКак создавался культовый роман Олега Куваева «Территория»
Идея большой книги о чукотском золоте у Олега Куваева возникла, похоже, еще в конце 50-х годов во время работы в Певеке. 15 июня 1958 года он записал в полевую книжку: «Тема: рассказать о том, как нашли золото на Чукотке.
Прототип Д. Лондона ‘Любовь к жизни”. Главный герой Л. В. Обдумать! Обдумать!»
Но кого Куваев обозначил инициалами Л. В.? Мне расшифровать это имя не удалось. Правда, есть одна догадка: возможно, Куваев под Л. В. имел в виду промывальщика Леху Власенко. Это действительно была незаурядная личность.
Власенко был выходцем из украинского села. Но перед самой войной его за что-то арестовали и сослали на Север. Отбыв срок, он устроился к геологам Чукотки, искавшим олово. Ему же повезло не с оловом, а с золотом, которое, по мнению корифеев советской геологии, никак не могло соседствовать с оловом. Позже злые языки уверяли, что Власенко просто подфартило. Но другие были убеждены, что у бывшего узника ГУЛАГа сработала чуйка.
«Я, – вспоминал Куваев в 1968 году в документальной повести “Два цвета земли между двумя океанами”, – ходил с ним в маршрут, когда он контролировал промывку на одном ручье, объявленном по прежним поискам безнадежным. Так вот на этом самом контрольном опробировании на “пустом”ручье он при мне извлекал из лотка “тараканы” с полногтя величиной. <… > Вряд ли это можно объяснить только добросовестностью, тем более что образования Власенко не имел никакого. Просто в этом человеке сидел талант геолога-поисковика».
Точно известно, что Куваев после перевода в 1960 году из Певека в Магадан полез в архивы Северо-Восточного геологического управления. Он хотел собственноручно полистать отчеты полевых партий конца 40-х – начала 50-х годов. И потом Куваев не один вечер выписывал в свои полевые книжки материалы из докладных записок Германа Жилинского, Василия Китаева и других первооткрывателей чукотского золота.
Но роман на одних выписках не построить. Нужны были сюжет и форма.
Первый вариант формы возник летом 1961 года. Куваев набросал в полевой книжке план серии новелл «Мы живем в краях отдаленных», которая должна была составить целую хронику жизни двадцатисемилетних – в противовес модным тогда повестушкам Анатолия Гладилина и Владимира Войновича. План включал пять частей:
«1. Народ.
2. Осень.
3. Зима. Цикл развития закончился.
4. Весна.
5. Надежды».
Но потом Куваев, поразмыслив, решил, что не следует уже заголовком копировать Войновича. В его полевой книжке появилась новая запись: «Вместо “Мы живем в краях отдаленных” название нужно дать: “Мы вовсе не вундеркинды”».
Однако цельной серии у Куваева не получилось. Он не придумал сквозного сюжета. Позже часть задуманных новелл писатель включил в другую свою вещь – повесть «Птица капитана Росса». Но идея написания большого романа Куваева уже не покидала. В конце 1961 или начале 1962 года он набросал в записную книжку:
«Роман
С какой стати стали искать золото?
Почему россыпное?
“Древнейшая” история поисков.
“Новая” история поисков.
История последних лет.
Колоритные ситуации.
С чем золото связано.
План:
<Можно> 1,5 кг он с пистолетом отбирает у старателей.
Рассказ Власенко. Как мыли 1-й килограмм.
Китаев. Его фигура.
Как проворонили с разведкой. Как прииск уже сам прирастал запасы.
Как Власенко ищет.
Китаев, гуси и консервы».
Уточню: Василий Китаев в 1949 году руководил в Чаунском районном геологоразведочном управлении партией, которая наткнулась на золото. А первый килограмм металла намыл потом уже упоминавшийся мною Алексей Власенко.
Летом 1962 года Куваев наконец нащупал для романа конфликт. Он записал в полевую книжку: «Конфликт!
Чаун – оловоносная провинция, по догме геологии олово и золото пространственно разобщены. Но именно здесь и было исключение.
Россыпь Красноармейского. Там было золото, но до того велика сила догмы, что золото выбрасывали. Этим, кстати, пользовались зэки.
Сейчас разрабатывают совместно золото-оловоносную.
Россыпь на одном из ручьев в Билибино была пропущена, так как промывальщик был зол на начальника партии и нарочно смывал золото».
Новые наметки у Куваева появились летом 1963 года.
«Пишу роман, – признался он в июне 1963 года в письме родной сестре. – Пишется плохо. Вернее, хорошо для прежнего Куваева, но меня это не устраивает. Хочу найти какую-то сдержанную форму без всяких словесных выкрутасов, но в то же время свободную и емкую».
К слову, литературными делами Куваев занимался отнюдь не в кабинетных условиях. Над книгой он работал урывками – в свободные от экспедиционной деятельности часы. В частности, сестре Куваев изливал душу, оказавшись в Заливе Креста.
Чуть повеселей романные дела пошли у Куваева после увольнения из академического института. В августе 1965 года он сообщил сестре: «Яуже тебе два года названиваю про свою эпохальную повесть. А материалы к этой повести раскиданы у меня в семистах записных книжках, и так написаны, что даже та тетя, которая разгадала последнюю неразгаданную закорючку К. Маркса, и то бы не разобрала».
Но по ходу дела возникли проблемы с историческими справками.
«В плане – роман, – признался Куваев сестре 22 сентября 1966 года, – фактического материала, кроме эмоций, – тю-тю. Покопаюсь в архивах, потолкую с геологическим корифеем Чемодановым, ух, интересный мужик. Потолковать я с ним должен хотя бы из этики – он всегда, этот дважды лауреат и герой соцтруда, с каким-то интересом относился к моей личности, не знаю уж, чем это объяснялось, и, в общем, объективно сильно содействовал моей геологической карьере. Но, в общем-то, он будет у меня полу отрицательным типом, ибо он же сгубил, выгнал, уничтожил массу талантливейших ребят, бериевец по закалке, но я здорово его уважаю за силу…»
Но в Москве много накопать оказалось сложно. Надо было лететь на Север, в места своей молодости.
«Ну а главное, из-за чего, собственно, еду на Чукотку, – выдавил Куваев 23 мая 1967 года из себя признание главреду Западно-Сибирского издательства Абраму Китайнику, – это повесть об открытии чукотского золота. Как инженер я начал работать именно на этом золоте и долгие годы был связан с ним. Собственно, речь-то не о золоте и не об истории, а о парнях, их судьбах и прочем. Произошла, или происходила, незаметная миру “чукотская революция” в конце пятидесятых и первых шестидесятых годах. Вот об этом. Есть у меня три варианта – все это дерьмо, меня не устраивает, ибо я обязан написать об этом хорошо, т. к. ухлопал на эту великолепную эпопею порядочный кусок собственной биографии, да из уважения к ныне здравствующим друзьям, которые ухлопали вдесятеро больше. Впрочем, слово “ухлопать” тут не подходит».
Перед самим же Куваевым вновь обострился вопрос, с чего же все-таки начать собственную книгу – возвращаться к придуманной в 1960 году форме и все вместить в годовой цикл или резко раздвинуть временные рамки повествования и делать исторический роман?
Сбор материалов затянулся у Куваева на несколько лет. А уже в 1970 году на Куваева вышли одни из первооткрывателей чукотского золота Герман Жилинский и Дмитрий Асеев. Один прислал статьи о том, что происходило на Чукотке в 40-е годы, а другой предложил свои мемуары как возможный материал для будущей книги писателя, но с обязательными ссылками на его экспедиции в конце 50-х – начале 60-х годов. Перед самим же Куваевым вновь обострился вопрос, с чего же все-таки начать собственную книгу: возвращаться к придуманной в 1960 году форме и все вместить в годовой цикл или резко раздвинуть временные рамки повествования и делать исторический роман?
О своих переживаниях и сомнениях Куваев весной 1970 года поведал геологу Игорю Шабарину.
«Сейчас я в раздвоении. Сама цель, благородство, что ли, ее, память парней, наших коллег, требует по логике и уму начинать с Колымы. Все эти годы просто хотел изложить сугубо чукотскую историю: Чукотка – золото и люди, которые это делали. Но истоки все-таки лежат на Колыме, и фигуры эпохи Билибина ведь требуют книги о них. <… > Ребята, отравленные бродяжничеством, хотят иметь свои “Три товарища”. <… > Боюсь я. Боюсь не осилить. С Чукоткой я свыкся. Колымы не знаю совсем».
Смущал Куваева и объем. Углубление в историю золотой Колымы растянуло бы роман на несколько томов. А надо ли это было?
Другие сомнения у Куваева были связаны с трагическими страницами Севера. Он много думал над тем, стоило ли ему касаться лагерного прошлого.
«Лагерь! – писал Куваев Шабарину. – Колыма без этого эпизода – не Колыма. Писать же о лагере невозможно, и, хуже того, не имею я никакого морального права писать о нем. Не сидел я. Писать без этого об этом – дешевка и еще раз дешевка».
После долгих раздумий Куваев принял решение существенно сузить временные рамки своей книги, взяв за основу события конца 40-х – начала 50-х годов. В январе 1971 года он сообщил геологу Герману Жилинскому: «Моей целью довольно уже давно было рассказать о ребятах редкой формации – геологах Чукотки “старых” времен, 1930-1950-х годов. <…> Это должен быть роман о подвижниках геологии. Произведение сугубо литературное, но основанное на четкой документальной основе. <… > Исторически не имеет смысла забираться глубже времен Богдановича (начала XX века. – В. 0.). Кончаться же все должно, видимо, на открытии золота в районе Мыса Шмидта (прииск “Полярный”).