Они встречаются в третьей, завершающей повести. Область, где прошло их “арктическое становление”, уже освоена, нахлынуло многолюдство. Но и сами они уже не мятущиеся молодые люди, а взрослые мужчины с опытом жизни, опытом потерь и ошибок. Они выстояли, сформировались, они проверенные кадры. Но так как законы освоения новых земель продолжают действовать, теперь их очередь оказаться действительно первопоселенцами. Начинается освоение пограничного вовсе уж глухого таежного района, куда не забирались даже оленьи стада. Освоение идет по-современному: в центре тайги строится посадочная полоса, вокруг полосы возникает оленеводческая база совхоза, к ней позднее прилепятся домики геологической экспедиции, и снова повторится извечный цикл: лет через семь-десять здесь вырастет “первая палатка” будущей стройки.
Таким образом, на протяжении трех повестей прослеживается становление характеров своеобразных землепроходцев XX века – тип характера в наши дни существующий и далеко не лишний.
Избавление от житейской инфантильности, слюнтяйства идет, разумеется, весьма не просто – через гибель друзей, осознание ответственности и так далее. Втиснуть все это в три небольших повести оказалось возможным лишь потому, что я специально выбрал обнаженную и строгую арктическую ситуацию, где расплата и награда совершаются весьма быстро.
Применяемый метод и степень художественной убедительности проще оценить по уже опубликованным повестям “Весенняя охота на гусей” и “К вам и сразу обратно”. Третья, завершающая и самая большая по объему повесть “Половина божественной сути” (это условное название условно можно взять для всей книги) пишется специально для данного случая. Смысл ее в преемственности поколений, в том, что невозможно в нашем усложнившемся мире отыскать “тихую пристань”. Ничто не защитит нас от века, и единственный способ взаимоотношения со временем – стоять лицом к нему на открытом месте.
Прошу извинить некую декларативность изложения, но “разъяснить” художественное произведение в нескольких строчках заявки мне не представляется возможным.
Считаю нужным предупредить, что повести “Весенняя охота на гусей” и “К вам и сразу обратно” для книги будут даны в переработанном виде. При давно существующем общем замысле они писались отдельно и с перерывом.
Общий объем -15 п. л. Гукопись полностью обязуюсь представить к концу 1973 года».
Но как в издательстве «Советский писатель» отнеслись к замыслу Куваева, выяснить пока не удалось. Я не исключаю, что вскоре писатель сам отказался от идеи третьей повести, решив все-таки не мешать одно с другим и целиком сосредоточиться на романе. Тем более что там проблем хватало.
«Запутался я с третьей частью, – признался Куваев 12 января 1973 года Светлане Гринь. – Всегда у меня дыху лишь на одну часть хватает. Вторую я переработал нормально, а на третьей сломался. Башка пустая, пишу какую-то тягомотину, лишь бы без дела не сидеть, нервы не портить».
В середине января 1973 года Куваев получил письмо от Ильинского. Старый приятель посоветовал товарищу сменить название книги.
«Ты, – ответил ему Куваев, – очень точно усек, что “Там, за холмами” называют последнюю книгу. Я ее и пишу, вернее, писал как последнюю. Либо последнюю в цикле».
То есть Куваев по-прежнему считал, что книга о чукотском золоте должна завершить цикл, начатый повестями «Весенняя охота на гусей» и «К вам и обратно».
В этом же ответе (он датирован 24–25 января 1973 года) Куваев сообщил, что только-только закончил третий вариант, но остались «бездна неувязанных концов, недоведенных типов, невыясненных ситуаций». Что же касалось названия, Куваев пока стоял на прежнем заголовке.
«Название, Боря, я все-таки оставляю такое <уж больно пришлось? Если не возникнет нечто звенящее, строгое и чуть печальное».
В этом же письме Куваев сообщил Ильинскому, что намерен вскоре надолго уехать в Терскол, чтобы сменить стены «за ради работы над четвертым вариантом романа». Однако в письмах другим знакомым писатель продолжал утверждать, что он еще доделывал третий вариант. Возможно, Куваев просто в какой-то момент, устав от работы, сбился со счета и спутал третий и четвертый варианты.
Кстати, 22 февраля 1973 года Куваев писал Ильинскому, что собрался перепечатывать роман в пятый раз. Надо ли его признание понимать так, что книга была им переписана уже в пятый раз?
Я знаю другое: в мае 1973 года Ильинский все-таки убедил Куваева поменять название романа.
«“Серая Река”, Боря, хорошо, – благодарил писатель приятеля. – Во-во! И слово “серый” хорошее. Так что опять получается исторический дубль. “Серая Река” – лучшее из названий для романа, которое пока у меня есть, после отмены “Там, за холмами”. Рлавное, река-то там у меня есть».
В конце мая 1973 года Куваев сообщил главному редактору Магаданского издательства Людмиле Стебаковой: «Уменя был весной шок, закончил я третий вариант своего романа – читаю, нравится. Дал полежать дней пять, читаю – нравится. Чуть не обалдел. Все, думаю, крышка! Ну, теперь, слава богу, не нравится. Сюжета нету, да и герой не тот, не развит».
Но при этом Куваев постеснялся сообщить, что этот вариант он тем не менее относил в редакцию журнала «Наш современник». Там рукопись попала в руки молодого прозаика Анатолия Курчаткина. А он оказался далеко не в восторге от прочитанного.
Летом 2021 года я связывался с Курчаткиным. И вот что он мне рассказал: «Никакого отзыва я не писал. Был звонок от Куваева. Я сказал, что при встрече могу изложить свои доводы. И мы договорились пересечься в Центральном доме литераторов. Разговор получился нервным. Куваев находился в состоянии злости. Со многим, что я говорил, он был не согласен. Правда, это не мешало ему по ходу разговора делать пометки на пачке папирос, кажется, “Беломорканала”. Я после встречи был уверен, что Куваев ни к одному моему замечанию не прислушается. Но недели через две он сообщил, что будет переделывать роман, исходя прежде всего из моих предложений. Я такого не ожидал».
К слову, летом 1974 года Куваев уже вовсю восхищался Курчаткиным. В письме Игорю Шабарину он утверждал: «Толя – судья строгий, – признался писатель. – Знал бы ты, что он сделал с третьим вариантом романа. Выкинуть велел. Я и выкинул».
Но эти слова признательности Курчаткину вырвались у Куваева, повторю, в 1974 году. А в мае 1973 года писатель был очень опечален. Он писал Светлане Гринь: «Значит, так: в журнале мой роман зарезали. В издательстве < “Современник”>, судя по всему, тоже зарежут. Неважные дела».
Но совсем по-другому Куваев свои дела изложил Стебаковой.
«С романом у меня дела пока не важны, – написал он ей в Магадан. – Был он в журнале “Наш современник”. Я не считаю его законченным, но сейчас он уже достаточно профессионален и может фигурировать по редакциям. Прочли. Одобрили в целом. Но дали просьбу таких поправок, когда вместе с водой выплескивается ребенок. То есть я должен свести его до уровня любой из своих повестей. А мне ведь не сводить, мне вверх лезть надо. Не в ту сторону они меня тянут».
Получив в журнале отказ, Куваев взялся за очередную переписку.
«Думаю, – сообщил он о своих планах Светлане Гринь, – что за май-июнь я это сделаю, а где-либо к середине июля отдам на машинку».
В конце письма Куваев провозгласил: «Да здравствует пятая переделка романа!»
Желая помочь Куваеву, Стебакова предложила переговорить о нем и о его книге про чукотское золото с главным редактором «Роман-газеты» В. Ильинковым (она в начале 60-х годов работала в Москве под началом Ильинкова). Но писатель попросил ее с этой помощью подождать.
На машинку новый четвертый вариант Куваев закинул в сентябре 1973 года.
«С журнальной публикацией пока никак, – написал Куваев в сентябре 1973 года родной сестре. – Уж очень там прочно все забронировано. Заканчиваю сейчас последний (или предпоследний вариант романа). Отдам на машинку и поеду в Вятку».
Что Куваев имел в виду, когда жаловался на журналы? Разве у него по поводу нового варианта романа не было твердых договоренностей с «Нашим современником»? Или он, обжегшись осенью 1972 года на «Молодой гвардии», допускал, что в «Нашем современнике» ему тоже дорогу могли перебить разные литгенералы. Видимо, Куваев продумывал запасные аэродромы. Но картина рисовалась совсем не радужной. В одном из писем приятелям он так обрисовал журнальный мир: «“Современник” – это хорошо. Журнал приличный, и ребята там со смыслом. Хорошие ребята. Грубияны, дело знают, как я убедился. Ратуют за журнал, а не за взаимоотношения с сильными мира сего. Неплохой журнал “Сельская молодежь”. “Молодая гвардия” – дерьмо. “Москва” – не знаю. “Юность” – шлюха без зубов, которая работает под девочку. Вот все о московских журналах, которые читаю. “Октябрь”, “Знамя»” – без лица. “Новый мир” – как-то смутно».
Осенью 1973 года у Куваева был практически готов новый, по счету, видимо, пятый вариант (хотя тут вопрос: как считать?). Но писатель вновь остался не доволен.
«…Все вожусь с романом, – написал он в ноябре 1973 года Стебаковой, – и никак все-таки не найду окончательного варианта. Переписал я его уже пять раз. И, видно, еще раз перепишу до марта. Был расплывчат. Стал техничен, но сух. Беда, беда… С другой стороны, за что же деньги-то платят? Работай, значит…
В «Нашем современнике» роман Куваева стали готовить к сдаче в набор в самом конце декабря 1973 года. Тогда же у книги появилось и окончательное название: «Территория». Курчаткин склонялся к тому, что это название подсказал Куваеву главный редактор «Нашего современника» Сергей Викулов.
…Но ситуация такова, что я этот роман взялся переписывать, а, взявшись, обнаружил, что совсем не то написал. Написал я нечто вроде сценария для трехтомной эпопеи. А требуется по замыслу не очень длинный и нервный современный роман. Вот в этом аспекте я его и переделываю. И сейчас в середине перекапывания вижу, что после придется перепечатывать и еще раз по нему пройтись для придания лоска, – вот тогда уже будет кое-какой роман. В этих условиях трубить в трубу – несолидно. Каюсь, поспешил я с легкостью необыкновенной. Показалось, что все умею и все гладко. В издательстве я его уже передвинул на 75-й год. Надеюсь