в 74-м дать в журнале. А к концу 73-го кончить его для себя».
В «Нашем современнике» роман Куваева стали готовить к сдаче в набор в самом конце декабря 1973 года. Тогда же у книги появилось и окончательное название: «Территория». Курчаткин склонялся к тому, что это название подсказал Куваеву главный редактор «Нашего современника» Сергей Викулов.
В канун 1974 года Куваев сообщил своему старшему товарищу Андрею Попову: «Где-то в мае надеюсь послать Вам экземпляр романа об открытии чукотского золота. Он принят в № 4 журнала “Наш современник”. Если не зарежет цензура».
Прочитав журнальную верстку, Куваев понял, что работа над книгой еще не закончена. В январе 1974 года он написал Жилинскому: «Книжный вариант романа будет выходить в первой четверти 1975 года. Рукопись лежит в издательстве, но я к ней еще вернусь для доработки. Журнальный и книжный варианты весьма будут отличны. В конкретностях – в книжном варианте будет горный инженер Кашинский, прообразом его являетесь Вы. Разумеется, в той степени, в какой может быть прообраз в художественной литературе. И учитывая то, что я знаю Вас лишь по письмам и некоторым воспоминаниям чукотских друзей. Вообще же все мной отнесено в абстрактные северные координаты. Роман все-таки получился сугубо художественным произведением, для которого реальные события послужили лишь мотивом».
Не дожидаясь выхода журнала, Куваев в феврале 1974 года подал заявку в сценарно-редакционную коллегию Третьего творческого объединения «Мосфильма» на литературный сценарий.
«Эта история, – объяснял писатель идею возможного фильма, – случилась потому, что в Арктике есть местность под названием Территория, потому что был горный инженер Чинков и еще потому, что в один из моментов времени Чинкову была нужна Территория, ей же требовался горный инженер Чинков.
К началу событий Чинков – знаменитый геолог-золотоискатель, человек с репутацией тяжелого танка и к тому же редкостного удачника. Он открыл последнюю крупную россыпь золотопромышленного района “Северного строительства”. Имя Чинкова уже внесено в святцы этой организации, где слабые не работают, где все “сильное” – люди, оклады, морозы, расстояния, обычаи. И основной продукт здесь “сильный” – золото. Чинков сюда подходит как гильза к патроннику – тяжеловесен, хмур, замкнут, и потому никто не видит внутреннего кризиса его, того, что в разгаре славы для него начался застой. Незаурядный ум, большой талант геолога, честолюбие Чинкова требуют действия. Но в “Северном строительстве” он всегда второй. Другие вломились сюда на “белое пятно” карты, другие основали здесь города и поселки, открыли первые россыпи. Он лишь удачливый продолжатель. А впереди уже – “возраст инфарктов”.
В финале мы видим Чинкова, когда к нему пришло “время инфарктов”. Как вскоре оно придет и к тем, кто шел за ним. В больницу к нему приходит Калдин, постаревший, но все еще огромный и костистый. Чинков теперь живет словом “нефть”».
В конце заявки Куваев подчеркнул: «В финале мы должны понять, что все те, кто прошел первые годы на Территории, потерявшие здоровье, сорвавшие сердца, – все они с радостью повторили бы эти годы. Не во имя денег и славы, а во имя непознанного: зачем живет человек.
Речь идет о людях, чьей религией является работа. Что ответ на вопрос о смысле жизни лежит в выполнении предназначенности. Самое страшное слишком рано познать безопасные уютные истины, пройти мимо грубой ярости твоей работы и познавать жизнь не на собственной неказистой шкуре, а на слабосильных упражнениях в иронии, в галантерейных страстях или чем-либо похожем».
Киношникам идея Куваева понравилась. Ему дали добро на написание сценария. Он, похоже, попал в струю.
Однако сам Куваев, повторю, не заблуждался. Он отчетливо видел многие недостатки своей вещи.
«Роман, Боря, – признался писатель в феврале 1974 года Борису Ильинскому, – в журнальном варианте получился у меня неплохой. Ну, значит, средний. Вот гранки прочел. Но назвать его хорошим я никак не могу. Все легкость проклятая, все недоработанность. Болты не закреплены, гайки не дожаты, части хлябают».
Однако в журнале подтягивать болты было уже поздно. Но еще оставалась возможность внести исправления в книжный вариант, а заодно что-то по-другому прописать и в сценарии. И уже в марте 1974 года Куваев, не дожидаясь журнальной публикации, решил по-новому прорисовать ряд персонажей. В частности, он взялся за Катинского.
«Фигура инженера Катинского, – сообщил он в те дни одному из первооткрывателей чукотского золота Герману Жилинскому, – это в какой-то степени Вы. <… > Образ этот не развит. А хотелось бы».
Примерно тогда же, в марте 1974 года, Куваев объявился у своего издательского редактора – Марии Соколовой (младшей дочери нашего классика – Михаила Шолохова), которая отдавала один из вариантов романа на отзыв опытному и вдумчивому критику Валентину Курбатову. Выяснилось, что Курбатову в романе понравилось далеко не все.
«Книгу, – заявил он, – не назовешь композиционно совершенной, хоть внешне она и предлагает кольцо – от лета до лета, а внутренне вернейшую пружину – от неверия в золото Территории до его утверждения. Поправить и переместить в этом строе ничего нельзя. Можно, пожалуй, только несколько сжать повествование за счет не очень существенных героев. Ощущение рыхлости как раз из-за постоянного введения новых персонажей и остается. Мы успеваем втянуться в драматический мир определенного круга людей, когда автор заслоняет их спиною и предлагает нам для знакомства нового человека; такая периодическая “подкормка” ослабляет пружину.
Как ни хорош, например, рыжий Всемирный Администратор в лакированных ботинках (стр. 259–260), им можно без ущерба поступиться, как, впрочем, и всей этой главкой, начатой на стр. 257. Без спора, она работает на общую логику романа, но при внешней содержательной пользе она разрушительна формально и значит, в итоге, разрушительная и содержательно… Такого “необязательного” материала можно по роману поискать повнимательнее.
Не всегда разумно тщательное описание производственных операций (тоже, кстати, черта мелвилловская) Если приготовления Куценко к промывке, написанные с дотошностью практического руководства (стр. 110–111) действительно очень хороши и интересны, как бывает интересен труд любого подлинного мастера, то такая же тщательность в описании проходки шурфов (стр. 231, 2) уже менее занимательна, может быть, потому, что менее “рукодельна”. Этих специфических процессов описано довольно много, и тут уж самому автору виднее, какими из них поступиться, какие немного сжать, а какие, напротив, для большей внятности расширить.
Вообще последняя треть книги (конец “зимы” и начало “весны”) ощутимо затормозилась, и нужно некоторое насилие над собою, чтобы без потерь для героев пробиться через “подготовительный” этап с его хозяйственными хлопотами. Характеры несколько потеснились, отодвинулись за производственными вопросами. Читатель это тотчас отмечает и делается невнимателен».
Соколова была во многом согласна с Курбатовым. Она тоже считала, что Куваеву следовало поработать над книжным вариантом романа. 9 апреля 1974 года Соколова сообщила писателю: «Уважаемый Олег Михайлович! Как мы с Вами и договаривались по телефону, рукопись я высылаю. Меня смущает одно: не с опозданием ли? Рецензию В. Курбатова, который читал “Территорию” по последнему, исправленному варианту, посылаю вместе с рукописью. Честно говоря, я полностью согласна с Валентином Яковлевичем, поэтому, думаю, мне нет смысла повторять одни и те же соображения. Будем считать, что он говорит и от моего имени.
Не знаю, видели ли Вы рецензию А. Ланщикова. Судя по всему, он смотрел старый вариант, тот, который Вы забрали летом <1973 года>. Но рецензия толковая, на мой взгляд, и может быть пригодится Вам. Хочу и ее послать тоже.
Помнится, Вы мне говорили, что хотите как следует еще раз все пересмотреть, что недовольны ни журнальным вариантом, ни тем, что в данный момент находится у нас. Если Вы учтете основное наше пожелание – сделать композицию романа более совершенной, то это будет большая половина работы. Остальное же (стиль, язык) – дело второстепенное, при дальнейшей работе над книгой все утрясется лучшим образом.
Как Вы отдохнули, Олег Михайлович? Как работа над сценарием, движется? Каковы успехи Ваши в жанре горнолыжного спорта? Говорят, что на лыжах Вы ходите так же здорово, как и пишете.
Если возникнут у Вас какие-либо сомнения, неясности и пр., звоните мне в любое удобное для Вас время. Мой телефон: <…>. Или напишите.
Всего Вам самого доброго!»
Первым публично «Территорию» высоко оценил Юрий Бондарев. Выступая в мае 1974 года на пленуме Союза писателей России, он сказал, что появившийся в «Нашем современнике» роман «по накопленному опыту, по значению реальных коллизий, по воплощению жизни в единстве мысли и формы – явление весьма и весьма заметное и тем более радостное, что Олег Куваев неповторим и в выборе нестереотипных героев, и в комплексе средств выражения. Молодой и прозрачный стиль его будто наполнен незагрязненным озоном – от него как бы веет апрельской последождевой свежестью, чистотой и здоровьем».
К Куваеву тут же стали липнуть всевозможные окололитературные и прочие пройдохи.
«Что-то друзей больно много стало, – признался он в письме сестре. – Но вовремя все это прикрыл, так что обычного страшного запоя не получилось. А всё ёги, всё ёги выручают.
Как ни странно, взрыва честолюбия нету. Спокойно я все это воспринял. Может, потому, что всегда знал, что стою я больше любого из 97 X членов Союза писателей нонешних. Оставшихся 3 Ж стою я меньше. Но вся беда в том, что в Союзе-то писателей нету сейчас писателей. Паустовский умер, Тынянов умер, Алексей Толстой умер… ну, есть десяток приличных фамилий. Ну а Фитцджеральд не у нас жил, и Фолкнер тоже. А – Достоевский и Чехов в сем Союзе не состояли. Так что гордиться нечем».