А как роман Куваева восприняли в геологической среде? По-разному. Насколько я знаю, даже приятели писателя, ходившие вместе с ним не в один маршрут, приняли в «Территории» далеко не все. Приведу фрагмент письма Игоря Шабарина (письмо ушло из колымского 2 июня 1974 года): «Милостивый государь, Олеже Болышевский!
Рад я до чертиков за тебя. Поздравляю с громким титулом, с ним будет все проще и все намного сложнее. Ну, так ты к этому и шел. Тут румб (откуда все-таки в глубоко цивильном гражданине берутся эти неземные терминологии?) нужон. Трезвая башка и надежные руки. Позволю себе привести вам одну байку – принадлежит она Ф. Кривину.
П А И У Р Г
Всем известно, кому из прочитанных книг, а кому просто так, понаслышке, сторонкой, как бродяга Панург, весельчак и шутник утопил всех баранов купца Индюшонка. Ох, и зрелище было, и долго потом обсуждал этот случай Панург за стаканом и смеялся философ, тряся животом, вспоминая, как падали в воду бараны. Но одно утаил он, одно умолчал, об одном он не вспомнил в застольной беседе, как в порыве едином тогда сгоряча чуть не прыгнул он сам за баранами следом. Он, придумавший этот веселенький трюк, испытал на себе эти адские муки, когда ноги несут и, хватаясь за крюк, удержать их не могут разумные руки. Когда знаешь и помнишь, что ты не баран, а что ты человек и к тому же философ, но разумные руки немеют от ран, от ненужных сомнений и горьких вопросов… А теперь он хохочет, бродяга хмельной, а теперь он смеется до слез, до упаду, но однако спешит обойти стороной, если встретит случайно на улице стадо.
Ты с имя, не очень. Их дело – перепевать, твое создавать, кадровым бичам это нужно. Так-то, гражданин России Олеже.
Вот, дорвался я до своей москвички, рад. Ты уж извини за суесловие. Палаточка, значит, у меня, речка шумит рядом, а издаля – дизелек, помнишь старые “ЧАПЫ”, чуть тутычит. Токмо что “покушал” совсем малосольного “хариюза”, юшечки, значит, оленьей выпил, а вот медвежатины есть не стал, ты уж извини, не ем я весеннего медведя. Да-а-а…
Спасибо за журналы, я по первому разу прочитал. Бичи мои сейчас рвут, таки интересно им. Не то что обычная журнальная плешь. Уважительно отзываются. И еще вот деньгу загребет!
Ты говорил, что конец хорош. Я, видать, чего-то не понял. Если первая часть разворачивалась как стальная пружина, врываясь в мозг, торопя, тревожа, сбивая дыхалку, разворачивалась по спирали, круто вверх, то о второй части этого не скажешь. Началась пора весновок, а не лихорадит. Есть отдельные настолько отличные куски, что плакать хочется, а весновочного зуда нет. Есть перепевы настроя и отдельных черт героев на фоне иллюстративных портретов бичей. А вот ясной твердой логики (в первой части так и видишь умную твою, несколько тяжеловатую для остального тела, башку и взглядик, особенный такой, ты пару раз его мне показал – один раз, точно помню, в Омолоне, около магазина, жесткий такой взглядик, не подарочек), даже, скорее, твердой логики не чувствуется. И за что ты СОЛНЦЕ АЗИЙ всунул в один маршрут. Хочешь отбояриться несколькими фразами от того, что жить покойно не дает, так не получится, ты сам знаешь. Для характеристики Чинкова это ничего не дало, на мой взгляд, а вот Жору Апрятина ты обидел, по-моему. О ключике сказал, а что это за ключик – неясно, неубедительно и почему Жора нетуть.
В общем, Олег, в двух словах:
1. Автор отлично знает материал, обстановку, описываемых людей. Настолько отлично, что несколькими словами может и доносит смысл и запах происходящего.
2. Парней всех без исключения любит, настолько, что позволяет себе самому ими любоваться (а это плохо?)
3. ЛОГИКА – ух, какая крепкая логика.
4. Новизна материала, поданная с фотографичной точностью, талантливо и ярко обобщенная, безусловно, создаст роману успех.
5. Но у определенной части людей, в частности у людей Территории, роман вызовет двойственное чувство. С одной стороны, приятное такое чувство величины события (и у заработавших и не у заработавших право на это чувство – тщеславие – великая штука) С другой – у определенной совсем малой части определенной части – эти наиболее заслужили пьедестал – раздражение.
6. Белому проходу не дают фразой: “А ты заткнись, Василий Феофаныч”.
7. Олеже, это очень и очень серьезная заявка на штуку для людей пьедестала.
8. Кстати, ты не чувствуешь, сценарист тебя не очень давит?»
Но Шабарин был приятелем Куваева. А как отреагировали на «Территорию» другие геологи, с которыми писатель в конце 50-х годов работал на Чаун-Чукотке? Если в двух словах – плохо. Они посчитали, что писатель исказил их роль в поисках «желтого дьявола», и завалили письмами разные инстанции.
Отвечая летом 1974 года одному из жалобщиков – геологу Василию Белому (а с ним писатель в свое время учился в Московском геологоразведочном институте, вместе занимался в лыжной секции и потом пересекся в Певеке), – Куваев сообщил: «Вариантов романа было шесть. В первых двух была “вся геология”, ибо страна Территория у меня имеет карту и соответственно геологическое строение. И так как задача всех переработок – найти наиболее экономное решение, то и “геология” отмерла, выпала как не имеющая идеологического значения и не работающая на вопрос “довольны ли вы собой”».
Другой подписант писем с осуждением Куваева – будущий член-корреспондент Российской академии наук Анатолий Сидоров – спустя годы признался: «Дух жизни и работы он (Куваев. – В. 0.) подал в общем правильно. Неприятие его произведений нами возникло главным образом оттого, что, слегка видоизменив наши имена и дела, он наградил многих придуманными ложными характерами и поступками. Безусловно, это право писателя, но ему следовало бы дать своим героям имена, не ассоциирующиеся с именами хорошо знакомых нам людей. К тому же все герои романа “Территория” разговаривали одинаковым фрондирующим (аксеновским) языком, который среди нас был присущ только самому Олегу. В зрелые годы мы сожалели, что после выхода книги отправили в редакцию протестное коллективное письмо. К счастью, оно нигде не было опубликовано, но для Олега это был удар, в том числе и по его развивающимся творческим способностям. Он в это время и ранее уже много пил. И наше письмо, конечно же, не способствовало его душевному равновесию, хотя он и шутил в обычном стиле при встречах на тему обидевшихся героев» (Сидоров А. Времена недавние. Магадан, 2016. С. 238–239).
К слову: в 1998–1999 годах историю с письмами-протестами и осуждениями изучал аспирант Магаданского педагогического университета Владислав Иванов. Он многое тогда раскопал, но подробно останавливаться на этом в своих работах не стал. Почему?
«Письма эти (и с копиями, и с подписями, и какими-то там правками карандашиками – усердно, закусив губу, ведь старались!) по моим просьбам приносили сами участники “событий” в СВКНИИ, что-то было и у Пчелкина (ответсекретарь Магаданской писательской организации. – В. О) что-то у Федотовой (одна из муз Куваева. – В. О) часть в картонных коробках, в домашнем архиве в Болшево, что-то даже у Мифты (Мифтахутдинова. – В. О.) я видел (но обязан сказать, что они были в отдельных папках, ГМ <Куваева> не рекомендовала мне их трогать, но, конечно, я залезал, прости господи). Слава, у геологов было много разных пасквилей, анонимок, мерзотных бумажек, сплетен и пр., которыми мне посчастливилось не замараться, и вряд ли могу рекомендовать кому-то исследования подобных тем. Тоже где-то на пленках должны быть старые записи 90-х. В беседах, чувствуя, к чему идет линия беседы, старался менять тему и не колупать какие-то личные обиды. Там, впрочем, не только личное, Слава. Шпрыгов (завкафедрой литературы в Магаданском университете. – В. 0.) грамотно мне подсказывал тоже не лезть в дебри, заниматься литературоведением (за что ему низкий поклон, он, кстати, и про Федотову не рекомендовал ворошить, сейчас я бы его послушал) Были ведь вопросы о, скажем так, публикации сведений. Не забывай, что темы произведений связаны с реальными данными многолетних и не публичных и даже закрытых исследований ресурсов, методик разведки и добычи, организации производств, экономики и пр. Понимаешь, это ведь не просто романы, а тщательно прописанные, скажу так, бизнес-модели. Почти 20 лет я в производственном бизнесе, понимаю, что Куваев писал не как лирик, а исключительно как технарь, как ученый. Он ведь не выдумывал, понимаешь, он ведь работал на реальном материале, в т. ч. на реальных научных и прогнозных данных СВКНИИ.
Еще. В архиве КГБ (УФСБ) есть информация о “сигналах” именно от геологов, я туда не лез, но как раз в СВКНИП и СВЗ (объединение «Северовостокзолото». – В. О.) об этом мне не раз говорили, что типа “еще разберутся”. Они, понимаешь, “сигналили”. Седов разве бы об этом рассказывал? Не смеши мои ботинки! Марий Евгеньевич Городинский (записывал с ним не раз беседы в музее на Пролетарской и на тему “мнения геологов” готовил статью для “Магаданки”, но Шпрыгов, повторюсь, мудро приостановил) был очень в курсе всей этой дурно пахнущей кухни, бумаги у него были, я помню, мнения… короче, в его архиве, если он уцелел после его смерти, много информации, уверен. Другой вопрос – на кой все это копать “на дне желудка в темноте тысячелетий”?
Короче, вопросы с геологами гораздо более сложные, чем просто “Василий Феофаныч! Заткнись” (под Василием Феофанычем в “Территории” был выведен реальный человек. – В. О.)».
Совершенно по другой причине не восприняла роман «Территория» тогдашний директор Магаданской областной библиотеки Нина Кошелева, которая в середине 1970-х годов во многом формировала вкусы у элиты Колымы и Чукотки. Она даже запретила у себя в библиотеке устраивать по «Территории» читательские конференции, несмотря на настойчивые рекомендации обкома КПСС. Влюбленная в первые книги Куваева, Кошелева считала, что в этом романе писатель выбрал ложную цель. Как ей казалось, работа – это все-таки не религия, и она не должна заменять частную жизнь человека, любов