Поэт, прозаик. Живет в Алма-Ате.
Автор книг поэзии и прозы, вышедших в разных странах.
Лауреат Государственной премии Казахстана, международных премий Антона Дельвига и Фазиля Искандера.
Амга Иссык-Куля
С разрешения Бахытжана Канапьянова «Юность» публикует фрагмент его исторической повести «Тамга Иссык-Куля», посвященной судьбе японского военнопленного Второй мировой войны Мияно Ясуши.
В годы Первой мировой войны, когда многих жигитов из горных аилов по указу царя забрали на тыловые работы, в этих местах был страшный голод. Многие снялись с мест и отправились в поисках лучшей доли по ту сторону Небесных гор, в Синьцзян, где в районах Кашгара, Карачи, Акчи и Арала по берегам Кокшаала жили их соплеменники. Они вместе с китайцами, тибетцами, казахами, дунганами и уйгурами в прошлые годы приходили с караванами, чтобы навестить своих дальних родственников, живших на берегу Иссык-Куля. Так вблизи Пржевальска образовались поселения Китай, Ирдык и Челпек, где с прошлых веков обосновались кыргызы, родом с той стороны Небесных гор, а также дунгане и калмыки, принявшие ислам.
И всех их потряс голодомор, люди умирали тысячами, оставляя голодных своих многочисленных детей плачущими, с безумными глазами слоняющимися по пустым, безлюдным базарам Каракола – Пржевальска, Жеты-Огуза и Тамги. А если дети умирали на руках у обессиленных родичей, то матери с воем рвали на себе волосы и исходили безудержным плачем. И с этим воем и плачем по ночам перекликался заунывный, леденящий душу и сердце, вой одичалых собак и волков. Они бились между собой, выхватывая из лап друг друга трупы умерших от голода аильчан, которых люди даже не могли предать земле. Это было великое бедствие 1915–1916 годов.
Большинство приозерного люда, снявшись со своих мест и не совершив последнего поминального аса по усопшим, отправились по ту сторону Небесных гор. Среди уходящих в основном были старики, женщины и дети, ибо почти все молодые жигиты находились где-то далеко, в Западной России, на тыловых работах вблизи фронта.
Редкая живность, включая лошадей, была съедена уже после перевала Сары-Муйнак, а им надо было пройти и реку Арабель-Суу, и еще не один перевал, чтобы где-то уже за перевалом Бедель выйти наконец к дальним родичам, жившим в Акчи и Карачи, что расположены в Синьцзяне.
Среди уходящего рода-племени был старый охотник, родом из этих мест, и имя его было Бедель, в честь последнего перевала этого невыносимого пути-странствия.
Он решил проводить своих соплеменников до границы с Китаем, так как только он знал эти тропы и эти труднопроходимые места. Он запрещал одичалым странникам жечь зазря самодельные факелы, потому что на высоте свыше трех тысяч и более метров не было ни деревьев, ни прочей растительности, а эти факелы нужны были людям, чтобы отгонять ночных хищников – волков. Свой последний патрон охотник Бедель истратил еще на подходе к Сары-Муйнаку, пристрелив заблудившегося козленка-теке. Затем ставил у с урочьих нор петли, и, поймав двух сурков, заставил людей обмазывать лица сурочьим жиром, чтобы они смогли спастись от студеного, ледяного ветра. Но и мяса сурков, которое люди ели почти сырым, не хватало, чтобы набраться сил двигаться дальше.
И среди них были маленькие брат с сестрой, Меиркул и Айгуль, родители которых умерли от голода еще там, в долине Иссык-Куля. И с ними была только старая бабушка, которая, накрыв их своим чапаном, медленно двигалась вслед за остальными аильчанами.
На безымянном перевале люди выдохлись, теряя свои последние силы. Они уже были на грани людоедства, с безумным взором уже поглядывая на мальчика Меиркула, считая, что девочка, если выживет, может со временем выйти замуж и принести потомство, а значит, их семейный очаг не погаснет в новой, неведомой жизни, во имя которой и бредут они все туда, за небесные горы.
Старуха чувствовала что-то неладное и все крепче прижимала к себе внучонка. Но и она свалилась с ног и легла неподвижно среди снегов и черного камня. Маленькие Меиркул и Айгуль плакали над своей покойной бабушкой. А одичалым людям было не до этого. Они уже решились на этот безумный шаг. И тут Меиркул поднял голову и вскрикнул: – Бедель-ата, вон там, видите?!
На выступе невысокого предгорья, вцепившись намертво своими кручеными рогами, наклонив головы и качая ими из стороны в сторону, на фоне ясного холодного неба стояли два архара. Это был некий знак небес – во имя спасения мальчика Меиркула!
Старый охотник Бедель, взяв веревку, не спеша, крадучись, пополз против горного ветра, чтобы архары не учуяли его запаха, и в одно мгновение связал ноги каждого из них.
После долгого привала, когда люди пришли в себя, прогревшись на своем последнем костре и подкрепившись бульоном и мясом архара, которое дало им силы на последний переход, старый охотник Бедель попрощался с ними и забрал с собой мальчика Меиркула, окутав его старым чапаном бабушки. Долго стояли Айгуль и Меиркул, обнявшись, на краю пропасти. Стояли молча, без слез, и каждый своей уже недетской душой понимал, что расстаются навсегда, потеряв свою старую и добрую бабушку, которая все-таки довела их до спасительного перевала.
А старый охотник Бедель, который жил отшельником в ущелье, чуть выше моренных озер, строго-настрого наказал, чтобы приютили Айгуль среди дальних родичей ее рода-племени, живущих в Акчи, доставили младшую сестренку Меиркула целой и невредимой. Затем, взяв заднюю часть архара, он повел мальчика в сторону своей сторожки.
Так мальчик Меиркул стал жить в теплой сторожке Беделя, питаясь тем, что мог принести с охоты этот старый охотник, известный на всю горную округу своей меткостью и ловкостью. Этим охотничьим навыкам он стал учить и маленького Меиркула. А потом по всем горам и степям Кыргызстана была установлена советская власть, и маленький Меиркул с осени до весны учился в детдоме-интернате, приезжал на каникулы к старому охотнику Беделю, а летом целыми месяцами пропадал в ущельях, помогая Беделю и учась у него тому, что познал за свою долгую жизнь старый охотник. И когда старый охотник Бедель умер у себя в сторожке, Меиркул, уже молодой человек, в канун своего призыва в армию похоронил Беделя на высокой горе вблизи Кара-Сая и провел, как положено, ас среди горных жителей этого края.
На время войны Меиркула оставили в пограничных войсках, учитывая его навыки охотника и доскональное знание этих труднопроходимых мест. А после войны он, демобилизовавшись, продолжил свое охотничье ремесло, иногда спускаясь в долину для сдачи шкур подстреленного зверья – волков, архаров, лисиц, зайцев и сурков.
Меиркул, как бывший пограничник, продолжал дружить с погранотрядами, да и сами пограничники доверяли ему; границы тогда, в предвоенные и послевоенные годы, были еще пока условными, особенно высоко в горах, где Меиркул, благодаря старому охотнику Беделю, знал каждую тропку, можно сказать, каждый камень на своем пути. Но были у него и свои секреты – и от пограничников, и от горных и приозерных жителей. И про эти тайны и секреты он никому не расскажет, разве что покойному охотнику Беделю в случайном сне или когда позовет его в свою небесную жизнь. Но это будет не скоро, думал охотник Меиркул, сидя у костра вблизи своей сторожки. Его охотничий пес Акдаул, виляя хвостом, стоял рядом, чутко прислушиваясь к взмаху крыла далекого грифа или шороху горного щебня на звериной тропе.
Меиркул часто спрашивал старого Беделя о своей сестренке Айгуль. Ему никогда не забыть, как прощались они после того, как их бабушка умерла на этой самой горной тропе.
Старый охотник Бедель отмалчивался, нехотя говорил, что жива его Айгуль и скоро Меиркул узнает, в каком из аилов по ту сторону Небесных гор она сейчас обитает.
И незадолго до своей кончины старый охотник поведал Меиркулу, что жива его сестренка, недавно вышла замуж за одного местного кыргыза. Она ткет текеметы и ковры из шерсти горных овец и коз, а также вместе с другими женщинами аила валяет белоснежные кошмы с орнаментом.
Меиркул, уже после смерти Беделя, наконец-то встретился с сестренкой Айгуль. Это была незабываемая встреча! Он через свои, только ему известные охотничьи тропы добрался до Акчи и нашел юрту Айгуль, у которой уже было четверо детей, и она вся сияла от счастья, когда ее муж чабан Оморкул зарезал барашка в честь прихода Меиркула.
До ранних сумерек проговорили в ту ночь Айгуль и Меиркул. Вспоминали свою старую бабушку и все, что было связано с их далеким детством. На прощание Айгуль подарила Меиркулу небольшой молитвенный коврик, сотканный ею самой, и спросила, верит ли Меиркул во Всевышнего.
Меиркул улыбнулся и покачал головой…
Акдаул навострил уши. Послышалось далекое конское ржание и цокот копыт. Через некоторое время три всадника подъехали к сторожке Меиркула и спешились.
Меиркул встал и степенно, по-восточному поздоровался с каждым. Два военных всадника ему были незнакомы, а знатного табунщика Усена он узнал сразу.
Меиркул, отогнав лающего Акдаула, пригласил приезжих в сторожку, где уже закипала шорпо, бульон из мяса горного козла вместе с вареной картошкой. Для таких приезжих гостей у Меиркула всегда была поллитровка «Главспирттреста», да и сами гости, зная обычай гор и степей, никогда не приезжали с пустыми руками, особенно когда посещали одинокую мазанку-сторожку охотника Меиркула. Спички, соль, пачка ароматного чая, мешочек муки или проса, кусок конской колбасы-шужук, патроны, даже связка хвороста или дров – все годилось в хозяйстве одинокого охотника Меиркула, ибо знали люди, что все эти нехитрые припасы пригодятся не им, так другим случайным посетителям этой сторожки. И чего-чего, а кружку горячего чая, стопку водки и пиалу мясного бульона они всегда получат из рук охотника Меиркула.
Но эти всадники были угрюмы и неразговорчивы. Был угрюм и знатный табунщик Усен, который с насупленным видом выставил на маленький круглый столик бутылку белоголовой.
Все молча стали вечерять. Меиркул разлил горячий бульон-шорпо по пиалам и подал гостям, а Усен ударом о донышко бутылки выбил пробку и налил каждому по чарке, не забыв себя. В печи тепло и уютно потрескивали хворост и дровишки, которые опытный Меиркул заблаговременно завозил с нижних предгорий.
– Все так же живешь – один-одинешенек? – нарушил молчание Усен.
– Почему один? С Акдаулом, – ответил Меиркул, улыбаясь в усы, и кинул преданной собаке кость. Она схватила ее на лету и, довольная, улеглась в своем углу, вылизывая и обгладывая кость горного козла.
– Слушай, Меиркул, дело такое. Исчезла моя дочь Чолпон, и вместе с ней исчез один военнопленный японец. Уже почти месяц ищем. Ты, случаем, никого здесь, среди своих гор, не видел?
– Вроде бы никого, – помолчав, ответил Меиркул. – Чабаны приходили на дальние сырты, скотоводы уводили высоко в горы яков, жигиты охотились в дни Первомая на лисиц и сурков. Да я и сам охотился в районе Беделя. Вот и все. Нет, Усен, не видел я никого.
– Мы завтра с утра пораньше обойдем эти твои перевалы. Поможешь нам, Меиркул?
– Какой разговор. Конечно, помогу.
– А сегодня, если не возражаешь, заночуем у тебя. Устали с дороги, с самого раннего утра верхом на конях.
– Буду только рад. Каждый, где сидите, там и ложитесь. На всякий случай дам вам два тулупа, чтобы ногам было тепло, а то к утру майский холод дает о себе знать.
Военные стрелки, выпив по пиале крепкого чая, стали укладываться, проверив своих коней и предусмотрительно уложив свои короткие винтовки-карабины слева от себя. Меиркул и Усен вышли из сторожки на ночной хрустальный воздух.
– Ты все сказал, Меиркул? – спросил вполголоса Усен, чувствуя, что охотник что-то утаивает от него или не хочет говорить при военных, которые, разморенные долгим конным переходом и выпитым спиртным, погрузились в глубокий, но чуткий сон.
– Почти все, Усен…
– И что же ты скрываешь? Говори, Меиркул.
– Завтра покажу, а лучше, чтобы ты и твои стрелки сами увидели, а я только проведу вас туда.
– Они живы, Меиркул?
– Не знаю, Усен, не знаю. Знаю, что их костей там нет.
– Где это там, Меиркул? – холодея сердцем, спросил Усен.
– Внизу, в пропасти, где разбилась их лошадь.
– Ты поведешь нас туда, Меиркул?
– Да, Усен, только я это сделаю случайно, невзначай, чтобы не подумали органы, что я знал об этом и не сообщил куда следует.
– И больше тебе нечего сказать, Меиркул?
– Нечего, Усен, нечего. Ложись спать. Завтра, еще до солнца, я разбужу вас, чтобы повести туда.
Усен долго не мог заснуть. Он понимал, что из-за исчезновения дочери будут неприятности и у него, и у его сына в будущем. Чолпон уже заочно исключили из комсомола, и военная прокуратура в связи с исчезновением военнопленного японца возбудила уголовное дело. Усену, конечно, плевать на будущие награды, которые ему никогда уже не получить. Лишь бы дали и дальше пасти табун, да чтобы никаких пятен не легло на его семью. С другой стороны, он переживал за свою дочь – где она, жива ли она и что ей надо от этого японца? Неужели не хватает в Тамге своих жигитов и парней?! Нет, что-то недоговаривает этот Меиркул, что-то скрывает. И, тяжело вздохнув, он наконец лег спать под мерный храп своих путников.
А охотник Меиркул действительно скрывал от всех и в первую очередь от Усена все то, что произошло в тот памятный день, когда он на дальнем перевале увидел замерзших и продрогших Чолпон и пленного японца Тосиро. Он усадил их на своего коня и повез к своей сторожке, а Акдаул все лаял и лаял, стоя над пропастью. Опытному охотнику Меиркулу все и так было понятно: лошадь провалилась в ущелье и разбилась о прибрежные камни бурной горной речки.
Меиркул два дня отпаивал их целебными травами, горячим бульоном, скрывая от чужого взгляда их местонахождение. И молодость взяла свое. На третий день Чолпон готова была идти дальше от родимых мест, где ей не разрешают соединиться с ее возлюбленным, милым ее сердцу Тосиро. А он продолжал бредить, но медленно все же стал выходить из плена горной простуды.
В день их ухода из сторожки Меиркул повелел снять верхнюю одежду, включая японский френч Тосиро и его кепи-картуз, а также камзол Чолпон, ее сапожки, ботинки Тосиро и ткань с цветами вишни, бывшее кимоно. Из рассказа Чолпон он уже знал обо всем, что с ними произошло, и понял, что назад дороги нет. Сказал только: «Ждите меня и никому не открывайте дверь» – и ускакал на своем коне, прихватив с собой мешок с одеждой беглецов.
Спустившись по ущелью, где были останки коня, которого уже наполовину обглодали голодные за зиму волки, Меиркул разбросал одежду, да так, чтобы ее не унесла бурная вода горной речки. Где в запруде, где придавленная речным камнем, эта одежда вместе с останками коня должна была свидетельствовать о гибели беглецов. Меиркул понимал, что не сегодня, так завтра приедут к нему особисты и будут выпытывать, что и как. Поэтому он, опытный и хитрый охотник, решил пойти на этот шаг. И еще решил, что поможет беглецам перейти границу по тому самому пути, которым сам не раз ходил по ту сторону Небесных гор.
На обратном пути он подстрелил двух сурков и в сторожке, разделав их, приготовил мясные запасы на долгий путь. Затем снарядил беглецов по-походному, дав лисьи малахаи, телогрейки, широкие ватные штаны и на ноги небольшие валенки с двойной войлочной подошвой, в них неслышен шаг и они незаменимы для любого охотника.
– И кого вы там найдете? – глядя на веселую от счастья Чолпон, спросил Меиркул.
– Не знаю, дядя Меиркул, но мне с Тосиро совсем не страшно.
Весельчак Тосиро после горячего бульона согласно кивал головой, также надев малахай и ватные стеганые штаны.
– Вот адрес моей сестренки Айгуль, она живет в Акчи. Она и приютит вас, и найдет для вас работу.
– Ой, спасибо, дядя Меиркул.
– Возьмите с собой два каравая хлеб-бочу[6], он долго не портится, несколько кусков мяса сурка, курт, а снега на том последнем перевале еще хватает. Так что в этом небольшом котелке будете варить мясо, дров там, конечно, нет. Вот вам таблетки сухого спирта. – Меиркул высыпал в ладонь Чолпон горсть больших белых таблеток, каждая величиной с пятак. – Положите две-три таблетки на сухой камень, и из камней сделаете подставку для котелка. Поняла?
– Поняла, дядя Меиркул.
– Да, не забывайте мазать лица и руки сурочьим жиром, чтобы не обморозить на лютом горном ветру. Ну, это я все покажу в дороге. Сама объяснишь своему японцу все, что я тебе сказал. Чолпон повернулась к Тосиро и, помогая мимикой и пальцами, произнесла несколько японских слов.
Тосиро радостно засмеялся и, наклонившись, стал двумя руками трясти руку Меиркулу.
– И последнее, – помолчав, добавил Меиркул, вынимая из сундучка спичечный коробок и две-три папиросы. – Спрячьте подальше и храните в сухом месте. Это анаша. Это на самый безысходный и крайний случай. Если волки, бандиты или китайские солдаты с той стороны… Одним словом, выкурите по одной папиросе, все же легче будет… И Меиркул забил папиросы наркотическим зельем.
– Не надо, дядя Меиркул, – испугалась Чолпон.
– Бери, бери. В крайнем случае продадите в Акчи на базаре. А теперь пора в путь.
И Меиркул, усадив Чолпон на своего коня, пошел рядом с Тосиро, который в лисьем малахае, в телогрейке и ватных штанах мало чем отличался от горных кыргызов…
После перевала Бедель Чолпон спешилась и крепко-накрепко обняла Меиркула.
– Спасибо, дядя Меиркул. Я вас никогда не забуду.
Тосиро тоже обнял охотника Меиркула, а затем сложил ладони в почтительном поклоне.
– Береги ее, слышишь меня, японец, – улыбаясь в усы, воскликнул Меиркул и стал наблюдать, как беглецы уходят по горной тропе на ту сторону Небесных гор.
На обратном пути Меиркул спустился в ущелье, где разбилась лошадь Чолпон, и убедился, что все лежит так, как задумал он. Только цветы на ткани кимоно были еле видны, смытые бурной водой горной речки.
А через десять дней ему привез весточку от Айгуль один чабан, живший в Кара-Сае, сказав при этом, что с той стороны приходил к ним в Кара-Сай один жигит на похороны своего единственного родича, слепого старца Акмата, он и передал это письмо, которое предназначалось лично для охотника Меиркула. Меиркул щедро угостил чабана мясом и распил с ним бутылочку водки. А когда чабан уехал, он раскрыл письмо и ничего не понял, так как оно было написано рукой Айгуль по-кыргызски, но арабским шрифтом. И только сбоку письма также по-кыргызски, но только русскими буквами было написано рукой Чолпон: «Дядя Меиркул, спасибо, все в порядке».
«Молодец, что не подписала своим именем», – подумал предусмотрительный Меиркул о Чолпон и спрятал в потайное место это письмо от Айгуль.
Рано утром Меиркул разбудил Усена и сопровождавших его всадников. И после спешного чая они отправились в сторону перевала Бедель. Подъезжая к тому самому ущелью, Меиркул глазами показал Усену, чтобы он повел стрелков туда, а сам чуть отстал от них.
И когда подъехал туда, где уже спешились Усен и военные, то сделал удивленные глаза и зацокал языком:
– Да, от коня почти ничего не осталось.
– А вот и одежда японца, – воскликнул один из стрелков.
– А вот женский камзол, – добавил другой.
На глазах Усена выступили скупые мужские слезы.
– Скорей всего, они оба разбились, сидя на лошади, и их тела отнесло течением.
– А может, волки загрызли, – не стесняясь присутствия Усена, рассуждали стрелки.
– Все может быть.
Усен наконец пришел в себя и хрипло сказал Меиркулу:
– Я с одним стрелком поеду в Тамгу. И завтра привезу следователя. А вы будьте здесь на охране и обойдите ближайшие места. Может, что-то и найдете…
Когда они уехали, Меиркул отправил стрелка спать в сторожку, а сам, взяв с собой Акдаула, остался на ночь в горах, держа ружье поперек седла и вглядываясь в темные выступы гор на фоне ясного лунного неба.
На следующий день ближе к обеду приехали верхом на конях два особиста и вместе с ними Усен. Они, тщательно осмотрев и сфотографировав останки лошади и найденные вещи беглецов, занесли все это в протокол.
Спустя два дня по Тамге пролетела весть, что Чолпон и военнопленный японец Тосиро разбились, упав вместе с лошадью в пропасть, там, высоко в горах, где сырты и моренные озера.
Таким был официальный вердикт расследования этого дела. Старший особист, не забыв запросить личное дело охотника Меиркула, убедился, что биография бывшего пограничника безупречна и чиста. Имеет две медали и продолжает дружить с пограничниками. И начальник погранотряда подтвердил, что Меиркул часто им помогает при переходе труднопроходимых горных мест.
Бабушка, узнав о гибели своей любимой внучки, лишилась рассудка. И ее в то лето часто видели на берегу Иссык-Куля. Она брела вдоль берега с безумным взглядом своих выцветших глаз, с растрепанными волосами и шептала сама себе:
– Чолпон-жан, зачем ты надела на себя мой погребальный саван. В чем я теперь отправлюсь на тот свет?
Усен не выдержал и однажды, поймав свою безумную мать, связал ее и увез на грузовой машине во Фрунзе, в психиатрическую больницу, где она завершила свой земной путь.