она умножает на десять
разные ужасы мира,
моего и не только.
усидеть бы на стуле,
запомнить бы
запах твоих волос.
что-то уже началось,
похожее на восхождение
на пик Коммунизма,
откуда назад никак —
все в моих руках,
это моя ответственность.
любовь моя, как не отсвечивать,
как отпустить тебя и себя
в непонятное плаванье?
тайна, еще одна тайна
с печальным лицом.
в раю я буду зверем без души —
«оно мое», как в языке английском.
в шерсти моей неведомые вши,
как мысли, будут громко шевелиться.
и все, уже не обнимать —
передней лапой трудно дотянуться,
а только заднейлевой бок чесать
и райских птиц считать,
чтобы уснуться
в аду, где все еще поет
жива душая голосом Нетребки,
не сливки я снимаю – слепки
с чужого рта, и вот кладу их в рот
звериный, райский, занебесный,
который там не будет говорить
ни на каком из языков известных,
а только скалиться и иногда скулить.
у этой любви опеваний больше, чем ее самой,
до прощальных слов можно долго
подставлять любые —
обожаю, люблю…
счастье – шутка, посмеемся и будем,
не умирая, каждый четверг обмирать.
это я о себе (у тебя есть другие слова).
у расставания собачья голова
она только смеется и лает.
и я бы загавкал тоже.
когда придется в последний раз
вместе завтракать,
то вместо ай-лав очередного
я из собачьего (прощального) лексикона
достану двойное гав.
Иван Волосюк
Родился в 1983 году в городе Дзержинске (Донбасс) в семье шахтера.
Выпускник русского отделения филологического факультета Донецкого национального университета. Публиковался в журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Звезда», «Нева», «Волга», «Юность», «Новый берег», «Интерпоэзия», «Новый журнал». Стихотворения переведены на итальянский, испанский, французский, болгарский, сербский, румынский языки. Живет в Подмосковье, пишет о литературе для «Московского комсомольца».
…Точно крыша под ногой.
Пела мышка в норке ночью:
– Спи, мышонок, задолбал!
Отнесу тебя нарочно
на Путиловский вокзал.
Ни звонка, ни эсэмэски
там не примет твой айфон.
Я тебя зарою в Пески
до итоговых времен.
Брошу в маленькую ямку
в виде грязного комка,
над тобой поедут танки
безымянной ЧВК.
Я завою, как железо,
под солдатским сапогом,
задеру подол, полезу
по отвалу босиком.
Забудь о радостях тайги,
проснись османским янычаром
и оставаться не моги
в сугробах белых и печальных.
Мороз едва ли Божий дар,
а кто южней, не носят курток.
Ты можешь в множестве болгар
за своего сойти придурка.
Разденься. Видишь – древний грек
в тебе от бровных дуг до пяток,
а здесь все время валит снег,
и впереди шестой десяток.
Смотри на вечные места:
цветут весь год и манят видом,
хотя Италия пуста —
в любую дверь входи, живи там.
Еще в Словении ты мог
прослыть балканским патриотом,
а здесь замерзнешь, видит Бог,
оставшись жалким стихоплетом.
Когда от Курского пешком
ты шел, снаружи коченея,
кого ты славил: милый дом?
Россию? Лету? Лорелею?
Мы на мертвых ставили печати,
зарывали череп у крыльца,
нету и следа былой печали
на моем подобии лица.
Вещей гарью наполняя рощи,
мы сжигали их для красоты.
И деревьев грифельные мощи
подступали к нам из темноты.
Задыхался в августе и падал,
путал сновидение и явь.
Спать ложись! Оно тебе не надо,
потаенных писем не малявь.
В настоящем что, дурак, ни делай,
будущее сложится само,
день за днем, неделя за неделей
в стопку госиздатовских томов.
Ты же к этой муке безучастен,
сам составлен из корней и вех,
и твое единственное счастье
вечно быть посмешищем для всех.
Впрочем, с точки зрения музея
мы ничем неотличимы от
чучела оскаленного зверя,
муляжей князей и воевод.
И, пожалуй, главная нелепость
в том, что братья, возвратясь с войны,
приносили драму или эпос,
лирики всецело лишены.
Алексей Зензинов
Родился в 1961 году в Ярославле. Окончил историко-педагогический факультет Костромского государственного педагогического института имени Некрасова и сценарнокиноведческий факультет Всероссийского государственного института кинематографии. Драматург, прозаик, сценарист. Автор публикаций в «Независимой газете», «Новых Известиях», в журналах «Современная драматургия», «Театр», «Новый мир», «Октябрь», «Смысл», «Апология», «Русском журнале».
Открываются веки
Просветляются лики
Просыпаются волки
Очищаются звуки
Пробиваются злаки
Умножаются знаки
Приближаются сроки
Расползаются слухи
Разлетаются страхи
Заполняются цирки
Разоряются банки
Выдвигаются танки
Загораются титры
Выдыхаются ветры
Распеваются мантры
Забывается слабость
Набирается скорость
Начинается повесть
…И все вокруг такое милое, застойное:
В Пицунду в отпуск или в Крым – кому как нравится.
В два горла ест, в три горла пьет Москва застольная,
Вполуха слушает, вполглаза просыпается.
Не схоронили еще бабку деревенскую,
Уже героям за Афган вручили звездочки.
А наши девочки читают Вознесенского
И примеряют ахмадулинские кофточки.
А за лесами, за горами, за болотами,
За озерцами, за далекими погостами,
В степях, укрытых азиатскою дремотою,
Исполосованных годами високосными,
Лежит страна необъяснимая, бессмертная,
Стрелою скифской устремленная в грядущее,
К своим суровая, к приезжим – милосердная,
В порфирородном византизме всемогущая,
Страна – строка поэмы или повести,
Написанной свободно и стремительно,
Страна – слеза, обида паче горести,
Страна – стена, постройка без строителей.
Страна Муравия, град Китеж или Шамбала —
Где та земля, что потеряли мы заслуженно,
Куда вернуться непогода помешала нам
Иль второпях растраченное мужество?
А там, в Москве, опять на кухнях тужатся,
Высиживая думы прогрессивные.
Пугают ближних катакомбным ужасом
Светильники добра неугасимые.
Под звуки гимна закопали трех товарищей
Секретарей, что были Генеральными,
Ну а четвертый малый, видно, падла та еще,
Нас оживить решил водою. Минеральною.
Нарцисс кубанский, в компромиссах неразборчивый,
Пускает ветры перемен, стыда не ведая,
Сменял Варшавский договор на разговорчики
С Железной леди, теткой Мэгги за обедами.
И вот Тбилиси уже корчится на митингах,
И вот уже ночной Баку гремит погромами.
Во всем виновны эти русские, гоните их!..
И рассыпается в труху страна огромная.
В тот год в Пасхальную седмицу,
На день четвертый торжества
Вдруг облетела всю столицу
Многоязычная молва:
Наука выиграла сраженье
С всемирной силой притяженья,
Вокруг Земли один виток
Свершил на корабле «Восток»
Голубоглазый русский парень
С простой фамилией Гагарин.
(Спустя полвека будут петь:
«Гагарин – о! – я вас любила».
Что за немыслимая сила —
С годами ей не ослабеть.)
«Ура, Гагарин!» – «Космос наш!» —
«За Юру выпить хорошо бы…»
Вздохнет французик: agiotage…
Американец скажет: show!
Немедля выдаст чужака
Взгляд на Россию свысока.
Дух наших праздников нежданных,
Размашистых, Европе странных —
Чужим его не уловить
И в колбочке не предъявить.
Страна – семья за стол садится.
Басы оркестров, песни, смех.
Веселье – так одно на всех,
Тут уклоняться не годится.
Пир на весь мир! Салаты, студень,
Грибочки, прочий разносол,
Забыв про сухомятку будней,
Спеши, народ, мечи на стол
Колбаску, пироги, паштеты,
Ватрушки, голубцы, котлеты,
Купаты, сало, бешбармак,
Люля-кебаб, азу, форшмак.
– Погорячей! – Похолодней!
– Побольше перцу! – Пожирней!