– Спросили люди.
Сказал:
«Не будет».
– Твердо
и
четко?
– Четко
и
твердо.
– Сегодня как будто
выглядел бодро.
В пятницу царь
сказал:
никогда!
А в понедельник
пришла
беда.
Дефолт технический —
эффект бомбический.
Платежи отложены,
счета заморожены.
Страна – банкрот.
Что может быть хуже?
Как на Балканах —
натовский десант?
Бедной России
премьер новый нужен.
А главное —
нужен
другой гарант.
В отставку – кабмин!
Центробанк – к ответу!
Какую страну
растащили – расхитили.
Ворам-демократам
прощения
нету.
В последний
вагон
на Север
не хотите ли?
И кроют матом,
единым чохом
Гайдара с Чубайсом,
Хакамаду с Кохом.
Аркадий Гайдар
создал
Кибальчи́ша,
в гудках паровозных
Requiem
слыша.
Егор Гайдар
сам стал
Плохишом,
героем поэмы
«Нехорошо».
Шли к коммунизму
путями
тернистыми,
теперь обещают
дорожки
бархатные.
«Заводы и фабрики —
капиталистам!»
«Земля —
на продажу!»
«Вся власть —
олигархам!»
Новые русские —
визы шенгенские.
Коньяки французские.
Шницели венские.
Пиджаки малиновые
как хвосты павлиновые.
(А где же серые пиджаки?
А им светиться не с руки.)
Разлил шампанское
в приливе чувств.
Еще бутылочку —
и пробка в лоб!
С утра до вечера —
хлоп да упс,
и ночь без устали —
упс да хлоп.
Жизнь удалась —
хоть раз в кои веки-то:
ушел от налоговой,
ушел от рэкета.
Эх, колобок ты мой,
куда ж ты котишься?
Чему печалишься,
о чем заботишься?
Не ждан, не гадан —
встречен панически, —
приходит кризис
экономический.
Петух-заутреник
пропел уж трижды.
В отключке банки,
в горячке биржи.
Людская лава
гневорожденная
течет, милицией
оберегаема.
Безлюдны офисы,
предупрежденные
об инцидентах
предполагаемых.
Рублю изменник,
забыв про стыд,
бегу в обменник —
а тот закрыт.
Вклады
сгорают,
сбереженья —
тают.
Надежды
на завтрашний день —
никакой.
Доллар,
как альпинист
на Алтае,
одну
высоту
берет
за другой.
Шесть рублей.
Девять рублей.
Семнадцать…
Шиной проколотой
рубль
сдувается.
Сто миллиардов
банкнот зеленых
как ветром
сдуло,
как ливнем
смыло.
Зевнет история,
и удивленно
нас
дети
спросят:
что
это
было?
Гореносные дроны
Эталонные дряни
Ежедневные драмы
Заполошные дуры
Не заткнутые дыры
Потаенные думы
Малоросские села
Сбереженные силы
Предрассветные сини
Всенародное диво
Справедливое дело
Мирозданное древо
Кто жил в империи, стыдясь такого слова,
Свергал кумиров, предавал вождей,
Копил обиды и прощал их снова,
Чья речь с годами суше и грубей
Становится, как кожа часового,
Забытого навеки на посту,
Кто верил правде зеркала кривого,
Кто по привычке кланялся Христу,
А мог бы Будде или Мухаммеду,
Когда бы глаз имел другой разрез,
Кто не делил страну на «ту» и «эту»,
И кто от Центробанка ждал чудес,
Кто тот безликий или многоликий,
Кто вынес все и вынесет еще,
Кто на Дону слыхал ордынцев крики,
Кого тевтоны ранили в плечо,
Кто с «Вагнером» обнялся под Бахмутом,
Кто будет жить, негладко, как всегда,
Кто постучит в ворота ранним утром
И в тишине услышит слово «да».
От западных границ до ледяных морей,
От ковылей степных до Дальнего Востока,
Страна моя, страна, здесь ключ от всех дверей,
Здесь ласково казнят и милуют жестоко.
От сумрачных карел до персианских дев,
От шляхтичей хмельных до внуков Чингисхана,
Страна моя, страна, узнала Божий гнев,
Самой себе лгала и бередила раны.
От стен кавказских гор до снов амурских волн,
От Крымского моста до Балтики штормящей,
Страна моя, страна, ты – новый Вавилон
Или земной удел той Матери скорбящей?
Страна моя, страна, спокойствием своим
Ты всех превозмогла – и половцев, и немцев.
На Третьей Мировой воюет Третий Рим,
Покуда длится век, покуда бьется сердце.
Проза
Даша Молчанова
Родилась в 1990 году в Новосибирске, где и живет сейчас.
Окончила Сибирский государственный университет путей сообщения, факультет мировой экономики и права. Работает редактором социальных сетей в круизной компании. Участвовала в мастерских АСПИР, форуме молодых писателей «Липки», конкурсе молодых писателей «Принцип слова» на Всемирном фестивале молодежи. Прежде не печаталась.
Снег для Дениса
– Денис, ты? – послышалось из-за двери. Голос Веры Борисовны дрожал.
– Я мам, я! – соврал, конечно, а иначе прогонит. А прогонит если – что тогда? Сеня подумать боялся, что станется со старушкой, не раскопай он ее хибарку сегодня.
Мести начало внезапно, раньше назначенного прогнозом, и сразу так, что мама не горюй: будто весь имеющийся у вселенной снег сосредоточился над поселком и медленно ссыпался ему за шкирку. Местные, привычные к снегопадам, по утрам сдвигали подъездными дверьми плотные сугробы, бочком протискивались в образовавшиеся щели-проходы и пробирались кто куда. Кто в шахту, кто в магазин, кто в школу. А вот Сеня, приезжий, боялся. Как так: не чистить? Заметет же совсем.
– Ай, – отмахивались соседи, – сейчас все ссыплется, тогда трактор и закажем. Чего зря лопатами махать?
Ну ладно пятиэтажки, думал Сеня, под снег не уйдут. Но он жил на границе с частным сектором, а там первый дом – Веры Борисовны.
Вера Борисовна – седая до белизны, глаза черные, с поволокой, – казалась женщиной приветливой. Первый раз Сеня с ней заговорил, когда возвращался с горы (собеседовался с главным инструктором). Таксист тогда высадил неудачно: дальше, мол, сам. И это за шестьсот рублей! Сеня чертыхнулся, вылез, а тут бабуля ползет, обвешанная пакетами из марийки[2]. Помог, конечно: родители так учили. По-другому Сеня не умел.
Дошли до дома, там Вера Борисовна представилась, поблагодарила «соколика», на чай зазывала, но Сеня отказался: недолюбливал воспоминания о прошлом, которые, скорее всего, шли к чаю в комплекте. Не пошел.
А потом так повелось, что дорога его все время с нею сталкивала. То из марийки вместе пойдут, то он идет мимо, а она у забора стоит, будто специально его ждет. Потом оказалось, что не его, а сына своего, Дениса. И так настойчиво она стала про Дениса этого рассказывать, что Сеня даже заподозрил неладное.
Как-то вечером он возвращался с горы, а тут соседка под подъездом курит. Решил поспрашивать:
– А вы Веру Борисовну знаете? Во-он из того домика голубенького?
– Топакову? Кто ж ее не знает? Учительница по русскому, весь поселок выучила, сейчас уже на пенсии. Сыновья мои столько диктантов у нее написали.
– А у нее самой сын есть? Денис? Или случилось с ним чего?
– Почему спрашиваешь? – насторожилась соседка.
– Да она так рассказывает про него, так ждет.
Я даже засомневался: может, нет его давно, а она, ну вы знаете, как это бывает… Забыла от горя.
– А, не-ет, все с ним в порядке. Поссорились они только. Она же учительница не только в школе, но и по жизни. Диктовала ему, диктовала. Лет сорок. Он и психанул на пятом десятке. Просто перестал приходить и на звонки отвечать.
– Ого, вот прям так…
– Вот прям так, да. А все там из-за бабы очередной. Он на ней жениться хотел, а Вер Борисна давай возгудать. Да так, что бабенка та сдриснула с концами. – Соседа хохотнула, затянулась, выпустила дым и продолжила: – Ну там тоже поди разбери, кто прав, кто виноват. С одной стороны, мужика жалко: девки бегут от него, маменькиным сынком дразнят. С другой стороны, ну скажи ты матери, объясни по-человечески, чего ж так пропадать. Ай! Бог им судья! Пусть как хотят, так и живут. Мне че, мне своих на ноги подымать.
Соседка и дальше бы рада была поболтать, да только у Сени уже ноги подмерзли в пластиковых ботинках. И лыжи скинуть хотелось. И пива ноль тридцать три выпить. И спать. Поспешил распрощаться.
А на следующий день снег этот. И еще день. И еще. Сене в кайф: на горе пухляк, правда, учеников было мало, зато сам покатал. А дома снег не радовал: ползешь сквозь сугробы, мало приятного. А еще из окна видно домик Веры Борисовны, да так видно, что почти уже совсем нет: на две трети под снег ушел.
Сходил к ней с лопатой. Только начал снег у калитки откидывать, она на крыльце показалась, отмахивается: придет Денис, расчистит, иди, Сеня, отдыхай. Сеня попытался на своем настоять, так она и вовсе раскричалась. Уходи, надоел, говорит, сына жду. Это впервые было, чтоб она на Сеню голос подняла. У него даже неприятные мурашки по спине пошли. Развернулся, ушел.
А снег не перестает, и все тут. Проснулся Сеня рано утром, за окном еще совсем темно. Посмотрел на часы. До первого ученика времени полно. Посмотрел в окно. Домика уже, считай, совсем не видно. Психанул: взял лопату, пошел. Прокопал тропинку от калитки и начал откидывать снег с крыльца.
В дверь стукнуло. Вера Борисовна вздрогнула, проснулась, прислушалась. Думала, показалось. Но стук повторился. Привстала с кровати, накинула халат, подошла к двери, ну точно: копает.
– Денис, ты?
– Я мам, я!
Сердце сначала защемило от радости, но тут же к горлу подкатил комок обиды. Явился не запылился! И голос такой странный, вроде и знакомый, но уже совсем чужой: так давно не слышала, что и забыла, как он звучит.
– Исчез, не приходишь, на звонки не отвечаешь… – выговаривала она нарочито громко, пока возилась с замком. – Думала, так меня тут и завалит, весной раскопают!
Вера Борисовна толкнула дверь. Это еще что за номер? Снег раскидывал соседский пройдоха, который за ней в последнее время так подозрительно увязался, – сына не было.
– А где Денис?
– Вер Борисна, не придет он. Обидели вы его.
С женщиной любимой рассорили. Вот он и злится, а сказать не может, не умеет: вы не научили. Вера Борисовна ойкнула, одной рукой за сердце схватилась, другой – за дверной косяк. Глаза, черные с поволокой, совсем провалились.
– Вы бы позвонили ему, поговорили. Есть тут у вас телефон? Хотите, с моего позвоним? – глядя на побледневшую старушку, засуетился Сеня, бросил лопату, полез в карман за сотовым. – Диктуйте номер!
– Иди, Сеня, иди, – только и сказала.
В ту ночь Сеня совсем не спал. Думал: правильно ли поступил. Полез куда не просят, дурак. Еще непонятно, может, хуже сделал. Откопал бы молча, и все. Нет, надо было свои пять копеек вставить.
Стыдно ему было. Не знал, как в глаза Вере Борисовне смотреть. Вот ноги сами и выбирали другой путь домой, чтобы мимо нее не ходить лишний раз. Только из окна вечером глянет: горит ли свет в ее домике. Горит.
А недели через две снова завьюжило. С вечера как начало, к утру – сорок сантиметров. Сеня только глаза разлепил, по веб-камере глянул: подъемники работают. Так первая же мысль – скорее на гору, пока все не раскатали. А следом вторая, уже не такая приятная: что там у Веры Борисовны?
Подошел к окну, глянул: а там мужичок, раскрасневшийся, шапку и куртку скинул и резво так машет лопатой, а старушка рядом – руками: указывает, куда снег кидать. Сеня улыбнулся: ну точно, Денис, снег под диктовку чистит – и пошел собираться на гору.