ести в романе «Граф Монтекристо», вложил в руки своего героя сильнейшее оружие всех времен — большие деньги. Однако в советской Москве булгаковских времен, деньги уже не имели той силы. И Михаил Афанасьевич в качестве инструмента для наказания всех бездарей, невежд и проходимцев, выбирает нечистую силу. И это странно. Не с точки зрения сюжета, здесь как раз все безукоризненно. Странно это с точки зрения философской. Выбор Булгаковым темных сил в качестве вершителя правосудия непонятен. Будучи сыном священника, Михаил Афанасьевич не мог не знать, что черту совершенно безразличны души уже загубленные. Не станет черт тратить время на то что бы болезнью печени наказывать жадного мздоимца или телепортировать в Крым пьяницу — администратора. Их душонки уже «записаны» за чертом и никуда от него не денутся. И не станет он палить из маузера в своих союзников — чекистских оперов, которые разрушали храмы и подвергали пыткам священников. Вступая в религиозный спор с председателем Массолита, черт не стал бы тратить силы на доказательство заблуждений своего виз-а-ви, так как неверие есть страшный грех и чего ради, удерживать от греха и возвращать к вере? Если же оправдывать поведение черта в Москве только его желанием пошалить и «оттянуться», то такое легкомыслие сил тьмы уместно бы было для оперетки, но не для сурьезного романа. А Мастер и Маргарита задумывался именно таковым. Чего стоит только претензия на неканоническое Евангелие, где автор впадая в грех гордыни, ставит себя рядом с Матфеем и Лукой. Если вспомнить полотера из «А я иду шагаю по Москве», то Булгакова можно упрекнуть словами, сказанными актером Басовым, — нет правды характеров… Не придет черт в нынешние «Манхэттен» или «Голливуд найтс», что бы бросить там в воздух пачки долларов. Души сидящей там публики уже давно и так за ним записаны… Мирзаян прочитал рукопись и сказал, — Шибко умно написано. Читатель сафсэм ничего не поймет. Ты брат, не обижайся.
ПЕРЕМЕНЫ
ДУРБАНК все же купил газету, но не всю, а только сорок девять процентов ее акций. На следующий день после этого Матвей Геннадиевич Феоктистов подал в отставку и совет учредителей его отставку принял. На том совещании совета было принято решение об отстранении от обязанностей главного редактора Александра Ивановича Иванова. Ликование Добкина было настолько бурным, что оно даже передалось его товарищам по работе. Наташа Машная на всякий случай одела на работу не рваные колготки, а Мирзоян с Кильдыбаевым, поигрывая в обед в свои нарды, стали вдруг почему-то насвистывать мотив известной песенки «семь-сорок». На следующий день, когда все местные газеты и телерадиоканалы трещали об отставке Феоктистова и Иванова, сотрудников редакции собрали в актовом зале и объявили, что Совет директоров утвердил в должности генерального директора издания Матвея Генадиевича Феоктистова, и главным редактором газеты назначен Александр Иванович Иванов.
«Сторожа поляны»
Раиса Соломоновна Шибель вела поляну для домохозяек. Однако с удивительной легкостью бралась также писать и на темы науки и техники, театра и кино, велоспорта и экономической политики. Раисе Соломоновне было пятьдесят семь. Она активно закрашивала седину индийской хною, курила сигареты «МальбороЛайт@, по утрам, по системе Порфирия Иванова, обливалась водой из ведра. Ходила на шейпинг и на занятия любителей систем контроля за здоровьем. Однако, тем не менее, за последние пять лет работы в редакции, ее трехпудовые ляжки не потеряли в весе ни одного килограмма. Раиса Соломоновна, тяжело вздыхая по этому поводу, шла в кафетерий и брала к одной чашечке двойного кофе бисквит, эклер и два безе.
„Любарский“
Откуда и зачем в редакции взялся Игорь Михайлович Любарский никто толком не знал. Иванов на подобные вопросы как-то уклончиво отвечал, что пришел он де с улицы, без рекомендаций, а тут как раз требовался начальник отдела городских новостей… Ну и что де взяли его попробовать. Мол, образование и опыт у него были подходящие, ну что де вроде как подошел, а теперь вот уже пять лет как работает и того гляди самого его вот-вот подсидит. Тут справедливости ради стоит отметить, что с образованием и опытом у Игоря Михалыча как раз заминочка произошла. Так как, судя по диплому и трудовой книжке, предъявленными Им при поступлении, товарищ Любарский, после окончания какого-то номерного факультета одного известного своей военизированностью питерского ВУЗа, по совершенно непонятной номерной специальности, работал в каком-то НИИ сотрудником тоже номерного отдела. В документах так и значилось: „В таком-то году поступил на четырнадцатый факультет и в таком-то году закончил полный курс названного факультета по специальности ноль пятьдесят семь, в чем тов. Любарскому присваивается квалификация инженера особых систем управления“. А из трудовой следовало, что тов. Любарский в таком-то году поступил на работу в отдел номер сорок четыре на должность специалиста по управлению, а в таком-то году после произведения тов. Любарского в старшие спецмалисты по тому же управлению, он уволился по статье КЗОТ (по собственному желанию). Вот такой вот специалист и работал последние пять лет правой рукой Александра Ивановича Иванова. Любарский принадлежал к жесткому типу руководителей. Он был педант. Аккуратно на протяжении нескольких лет носил один и тот же ворсистый пиджак, был всегда гладко выбрит и ботинки его всегда безукоризненно сверкали. Несмотря на вопиющий либерализм Иванова, Любарский каждый день не лениляс спрашивать у сотрудников почему они не были на работе в девять утра, и дежурные ответы — дескать ездил на интервью или бегал за материалом, не удовлетворяли его и он продолжал и продолжал „полировать за дисциплину“ как говорили Добкин и Паштетов. С Добкиным у Любарского кат-то сразу отношения не сложились. Однажды Добкин забыл уточнить какую-то фамилию и в опубликованном материале пошел брак. Любарский потребовал от Добкина объяснительную. Женя, уединившись с Игорем Михайловичем в его кабинете простодушно сказал, мол мы ведь свои люди, зачем наезжать? Но Любарский неожиданно резко ответил на это, мол поищи своих в другом месте. После этого о Любарском пошел слух, будто бы он из КГБ. И еще о нем пошел другой слух, что он скоро подсидит Иванова. Наташа Машная тоже как-то подбивала к Любарскому клин. И даже поговаривают будто бы Игорь Михайлович ее куда-то водил, а потом куда-то возил. Однако после этого похода и поездки Наташа за три версты обходила его кабинет.
„Паштетов“
Паштетов писал стихи и к журналистике относился весьма скептически. Свою работу в газете рассматривал не более как временное неизбежное зло, с которым нужно мириться так как мама заставляет ежедневно ходить на какую-бы то ни было работу. Все-таки не кирпичи грузить, думал паштетов, когда получал очередное задание Иванова написать о скандале в городском законодательном собрании или о протечках с которыми не может справиться Районное жилищное управление. Если бы не мама, саша Паштетов ни за что бы не ходил в редакцию, но Екатерина Львовна неумолимо будила по утрам своего бедного и непутевого гения, твердя ему, что до Бродского ему еще далеко и поэтому права говорить, что он „пишет стихи“ и это его работа, как Нобелевский лауреат говорил на суде, обвинявшем его в тунеядстве, Сашенька со всоим талантом не имеет. Поэтому, как миленький, должен бегать на работу и приносить маме деньги, хотя бы на обеды, которыми она его кормит со своей маленькой пенсии.
Паштетова выгнали, а со всеми сотрудниками заключили контракт, где одним из пунктов было категорическое запрещение сотрудничества с каким-бы то ни было средством информации. Паштетова приняли обозревателем в газету „Круглые сутки“ и первый же ее номер вышел с его полосным материалом. Он назывался сказка про хитрого карася или про то, как один бычара всю страну накормил».
Все имена кроме Ленина и Брежнева вымышлены.
Жил — был на свете один человек. Для складности назовем его простым именем Вова. И кроме благообразной наружности ничего у Вовы не было. Но наружность, зато была что надо! Темный волос, овал лица, стать, подстать… Одним словом, графа Орлова с него писать, да и только. Однако при партийном режиме стати да овалы не шибко ценились. Мужских стриптизов тогда и в помине не было, а в качестве главных фотомоделей в стране тиражировались в основном Ильич, который Ленин и Ильич, который Брежнев. Одним словом, при прежнем режиме Вова в отличие от своего тезки Вовы Ульянова, ни популярностью, ни богатством каким-нибудь особенным, не пользовался и не славился. Однако, как только начались новые времена и все вовины друзья, побросав партбилеты принялись «рубить бабки по быстрому», Вова понял, что либо сейчас, либо н когда. И решил Вова стать капиталистом, чтобы жить достойно своим статям и овалу лица. Но делать Вова ничего, кроме как надувать щеки перед зеркалом больше ничего не умел и все представления о капитализме черпал только из рассказов своих удачливых корешей, которые либо «кидали лохов», либо «брали кого-нибудь под крышу». Так Вова уверовал, что предпринимательство это и есть- либо кого-нибудь кинуть, либо взять под крышу. Чтобы кого-то «кидать» надо было иметь что-либо в голове. Однако так как обычно если природа изрядно потрудится над стаями и овалами, то на мозгах обычно устраивает перекур. Вот Вове наверное и оставалось только «взять кого-нибудь и чего-нибудь» под крышу. И не долго думая, наш герой решил взять под свою защиту ни больше. Ни меньше, как «качество товаров». При выборе объекта охраны видимо сыграло роль поверхностное знакомство с диалектическим учением Гегеля, что «качество», если его охранять, может перейти в большое «количество» денежных знаков. Сказано — сделано! Для разгону правда требовался начальный капитал. Его-то Вова взял на время у своих корешей — специалистов по «лохокиданию». Тогда повсюду словно грибы после дождя, росли всякие инвестиционные фонды типа «Дока Хлеб». «МММ», «Властелина» и так далее, где оборотистые вовины друзья отбирали у лохов, то есть у граждан бывшего СССР их бывшие сбережения. Соображая себе так. мол на фига Ваньке Иванову деньги, он все равно их пропьет. А мы, если у него — дурака их отнимем, со вкусом потратим их с девчонками на Сен-Дени. В общем занял Вова деньжат у своих корешей, и пошел фотографироваться на этикетку. Этикетку по типу той, что теперь вешают на все магазины, рестораны и кафе, где под фотографией совы пишут: «Объкт охраняется отделом вневедомственной охраны». Фотограф постарался на славу и вовина фотка отлично отобразила и стать и овал. Фотку стали шпандорить и нашлепывать на все съестные припасы и на алкогольные и безалкогольные напитки, а подпись под фотографией гласила, что Вова, за качество отвечает… Деньги к Вове потекли рекой. Он попал в число известных людей и его стали даже показывать в популярной телевизионной программе, где он глупо улыбался, таращил глаза и выпячивал живот. Газеты наперебой стали печатать интервью с Вовой, где он делилися такими сокровенными знаниями, достойными гения, что де по утрам следует делать зарядку, и что де полезно вообще заниматься спортом, а курить вредно… и так далее. Даже скандал с ребятишками из компании «КОКА-СОЛЬ» или «БОКА-ТРЕП», где Вова брал для разгона деньги, не повлиял на вовину карь