— Подождем. Бренд есть бренд, — не согласился я, вспомнив «Комсомольскую правду» моего времени. Она ведь не имела никакого отношения ни к одному из шести существовавших в моё время комсомолов. (Слово «бренд» я уже давно ввел в обиход.)
— Тогда давайте выпьем за нашу газету. Эх, тебя, Сергей всё-таки очень не хватает. Может, как-нибудь мне договориться, чтобы ты тут работал?
— Боюсь, не выйдет. Я думаю, скоро мне предстоит работа как раз на стыке двух видов моей деятельности.
— Даже так. Андрей, я так понимаю, Красная Армия в ближайшие два-три месяца не сможет двинуться на этих уродов в Сибири?
— Да, вряд ли. Сил мало. Доигрались в добровольчество, мать их[76].
— Ха, значит, придется вам ехать на премьеру замечательной фильмы «Спаситель Отечества. Часть 2».
— А он появится в Сибири? — Спросила Светлана.
— Раз уж не успели их задавить — обязательно. И скоро. Таковы уж особенности революций.
Светлана слушала Мишу с некоторой иронией. Когда моя подружка выпивала, в ней просыпалось ехидство. Точнее, её анархистский взгляд на мир. Он заключался в том, что Светлана категорически не признавала «исторических закономерностей», считая, что все они высосаны из пальца, а на самом деле жизнь идет непредсказуемо. Она любила говорить:
— Обосновать можно всё, что угодно. Есть у меня один такой знакомый комиссар, он что надо, то и обоснует. А вот вспомните — прошлым летом и большевики, и питерские анархисты считали, что произойдет рабочая революция. А в стране произошла крестьянская революция не по Марксу, а по Бакунину. И большевики её возглавили. Говорят, Кропоткин за голову хватается, никак не может понять, как это случилось…
Вот и теперь Светлана смотрела на Мишу с большим сомнением.
— Значит, придет новая сильная личность? А может, ты и имя можешь назвать?
— С большой долей вероятности, как говорят математики. Колчак Александр Васильевич, бывший командующий Черноморским флотом.
Я чуть не подавился бастурмой, которую пережевывал. Да у Светланы ехидство улетучилось. Миша, хоть и производил на постороннего человека впечатление болтливого еврея, на самом деле был очень скрытным парнем. И подобными заявлениями не разбрасывался. Впрочем, это профессиональная журналистская черта. Факты держи при себе.
Андрей тоже заинтересовался.
— Обоснуй.
— Хорошо. Я как-то, ещё до переворота, задумался — они не успокоятся. Поднял материалы ещё за апрель-май. По твоей, Сергей, методе. И обнаружил, что кандидатов сперва было трое. Один — Корнилов. Но, судя по всему, он уже Россию не спасет. Второй — генерал Алексей Алексеевич Брусилов. Но он сейчас в Москве и служит в Красной Армии[77].
А третий — Колчак. В июле по приглашению флотского командования САСШ он отправился за океан изучать минное дело. Андрей, вот скажи: Колчак — хороший флотоводец?
— Я не моряк, но, вроде, один из лучших.
— Так вот ответьте мне, стопроцентному шпаку — что там в Штатах за столь великие достижения в минном деле, что для их изучения требуется такой серьезный флотоводец? И наконец — Колчак появляется в Омске в качестве военного министра КОМУЧа. Кстати, там же крутится некий французский генерал Жанен.
— А-а, вот и он там нарисовался. Тогда и в самом деле дело обстоит именно так, как ты сказал.
— Ты о нем что-нибудь знаешь? — Оживился Миша.
— Ага. Он командовал формируемыми у нас чехословацкими частями. А их по некоторым сведениям, как раз и собирались использовать для второй серии корниловщины. Мы просто наших противников опередили. А потом уже сформированные части расформировали. Всё понятно. Наверняка Колчаку обещали помощь и взяли с него какие-нибудь обязательства, — пояснил я.
— Неужели американцы хотят что-то отхватить от России? — Спросила Светлана.
Миша махнул рукой, в которой была вилка.
— Ты имеешь в виду территорию? Вряд ли. Классический колониализм устарел, как и сословная монархия. А вот концессии и такое прочее предоставить американцам на выгодных для них условиях — это уж наверняка.
Андрей вздохнул.
— Черт побери, сколько ж будет этих спасителей России?
Когда Советы просят совета
Меня пригласил Сталин. Дело-то, в общем, обычное. После наших поездок со мной говорили и Сталин, и Дзержинский. Хотя я им формально не подчинялся. Виссарионович интересовался не тем, с кем мы там воевали, а разными тонкостями — как люди живут. Дзержинский выспрашивал меня о разных контрреволюционерах, с которыми мне пришлось повстречаться на пути. И это нормальное дело.
Но… Я подозревал, что Сталин давно просек: «совы не те, кем они кажутся». В смысле, что я совсем не тот человек, за которого я себя выдаю. Но вида он не подавал.
На этот раз Виссарионович сказал:
— Сергей, я вас знаю как человека, который умеет принимать очень нестандартные решения. Тем более, вы в какой-то мере человек со стороны. Я хочу знать ваше мнение. Что делать с Николаем Александровичем Романовым и его семьей?
Тут я мысленно почесал репу. Дело в том, что эта семейка была до сих пор жива! Они так и сидели в Екатеринбурге, которому пока что враги Советской власти не угрожали.
— Иосиф Виссарионович, сколько мне времени есть, чтобы подумать?
— Сутки. Завтра я вас жду в это же время.
Вот уж попал! В моем времени я никогда серьезно не интересовался историей гибели семьи Николая. Это была очень темная история, где врали абсолютно все. Разбираться с этим желания не нашлось. А уж когда стали размазывать по этому поводу сопли — и мудака Николая канонизировали… Тут у меня осталось только отвращение ко всей этой байде. Святой, блин. Проипавший страну. Мочканули? Ему так и надо. Детей? А сколько детей умерло от голода в «России, которую мы потеряли»? В крестьянских семьях умирал каждый второй. В лучшем случае. А император на докладе о жуткой детской смертности изволил написать резолюцию «не важно». Неудивительно, что расстрел семьи Николая в народе восприняли совершенно равнодушно. Шлепнули — да и черт с ним. Кстати, враги Советской власти отреагировали примерно так же.
Но ладно. Мне поставили задачу. Я вернулся в свой поезд, забился в своё купе, прихватив бутылочку вина. Благо Светлана занималась в городе какой-то пропагандой и агитацией. Так что мне никто не мешал размышлять.
А я ведь был в самом деле сторонним человеком. Большевики-то имели к власти большой счет. У Ленина папа Николая казнил брата, которого Ильич очень любил. Судя по источникам, Александр Ильич был для будущего вождя пролетариата именно классическим Старшим братом. Я это понимаю, для меня вот таким был мой двоюродный брат, офицер КГБ. Старший товарищ, который подскажет и научит. Так что Ленину было за что мстить. Остальные большевики нахлебались тюрем и ссылок. А я типа с Америки приехал, мне лично российский император ничего плохого не сделал.
Что ж, давайте будем думать. Есть два очевидных варианта решения проблемы. Первая — устроить над Николаем суд. Но суд победившей власти над представителями проигравшей всегда выглядит как-то не слишком здорово. Даже если есть за что судить. Вон Фухимори вспомним[78]… Это всегда воспринимается как обычная месть.
Да и в любом случае противники Советской власти сделают из Николая жертву.
Другой способ — такой, как был в моей истории. Разумеется, можно обтяпять дело не так топорно, чтобы к власти никаких следов не шло. К примеру, погрузить их в вагон для переезда — а вагон возьми и взорвись. Теракт можно списать, например, на анархистов. Тем более, что на Урале было полно людей, жаждавших порешить Романовых.
Но это понятно и без меня. Так что давайте разбираться с самого начала.
Итак, что мы имеем. Николай Александрович Романов. Именно так. Никакой он не император. Он отрекся. За себя и за своего сына. А это значит, что иные Романовы, к примеру, великий князь Николай Николаевич имеют куда больше прав на престол.
Но, с другой стороны, Николай всё же император! Для многих, кто готов повестись на монархическую тему, он ближе. Присягали они ему. С портретов на них смотрел он. Так что такие люди вполне поверят, если пойдет телега, что отречение Николая — фальшивка.
А вот ещё одна тонкость. Большинство противников большевиков составляли совсем не сторонники Романовых. В моей истории Колчак как-то сказал: «Россия — не романовская вотчина!» Он сам хотел быть правителем России. Хотя начальником штаба у Колчака был генерал Детерихс, упертый монархист. Он даже в 1922 году говорил о возрождении монархии, хотя к тому времени за белыми был только Владивосток.
А в этой истории тем более, все кричали об Учредительном собрании.
И ещё одно измерение. В Красную Армию пошли многие офицеры. И генералы тоже пошли. Это были как раз уцелевшие кадровые военные. Вряд ли они прониклись большевистскими идеями. Но они ненавидели демократию. И большевики, которые быстро съехали на жесткий стиль руководства, им были ближе. Но если вплывет монархическая тема…
Вот как всё запутано.
Но тут я почувствовал, что в своих выкладках что-то упускаю. Правильно. Вот ведь инерция мышления! Я думал только о Николае Романове, а его семью воспринимал как дополнение к нему. А ведь это две большие разницы. Николай — он в любом случае опасен. Если экс-император попадет в руки врагов — то кто знает, какие они могут замутить комбинации. Англичане в политических играх уж точно имеют больший опыт, чем наши. А вот его семья… И у меня закрутились идеи…
На следующий день я предстал пред светлые очи товарища Сталина.
— Итак, у вас есть какие-нибудь предложения?
— А можно для начала уточнить. Где в данный момент находится великий князь Николай Николаевич?
— Он сидел в каком-то поместье в Крыму, но успел убежать в Германию.
— Тогда вот, по-моему, вот что надо сделать. Группа монархически настроенных офицеров попытается освободить Николая Александровича. При этом он погибнет от случайной пули. А вот его семья потом окажется в Омске.