Сам Пепеляев оказался бравым воякой с закрученными усами, выглядевший вполне ухоженно. Вообще-то, это только в советских фильмах противники большевиков выглядели эдакими картинными господами офицерами. Тех, кого мы видели убитыми или брали в плен, имели бомжеватый вид — были оборванными, грязными и завшивленными. Красноармейцы по сравнению с ними смотрелись куда лучше. Не говоря уже о бойцах нашего отряда, которые имели возможность регулярно мыться и стирать форму. (Мы таскали с собой теплушку, которую наши умельцы оборудовали под походно-полевую баню.) А вот Пепеляев выглядел молодцом. От него даже пахло не бомжатиной, а одеколоном.
— Здравствуйте, товарищ Коньков.
Ни фига себе! Колчаковцев от слова «товарищ», как правило, трясло. Я решил соответствовать.
— Здравия желаю, ваше превосходительство. Я так понимаю, что вы хотите вступить в переговоры.
— Именно так.
— Что ж тогда давайте не будем ходить вокруг да около. Ваше положение безнадежно. У вас нет боеприпасов, нет продовольствия. Попытки добыть последнее ведут к тому, что скоро местные жители в вас будут стрелять из-за каждого куста.
— Но мы пока что ещё весьма сильны.
— Я это не отрицаю. Но мы вас дожмем. Помощи вам ждать неоткуда. Ваша армия на востоке пока что держится — но это не продлится долго. Нам торопиться некуда. Режим адмирала Колчака рухнет прежде всего из-за своих внутренних проблем. А мы спокойно придем на его место. Но к чему нам проливать русскую кровь? Вы не хуже меня знаете, сколько господ за границей радуется, что мы этим занимаемся. А ведь это я с вами разговариваю. А с атаманом Семеновым я буду разговаривать только через прицел пулемета. Итак, ваши предложения?
— Мы готовы сдаться. Но вы можете гарантировать, что мои бойцы не будут расстреляны. Вы можете расстрелять меня.
Разумеется, когда я двигал на эту встречу, то имел разговор со Сталиным, так что обладал всеми необходимыми полномочиями.
— Зачем нам вас расстреливать? Как вы, наверное, знаете, у нас служит много генералов. В том числе и Брусилов. Конечно, кое-кому, кто виновен в репрессиях против мирного населения, ответить придется.
— У меня таких нет. Это тыловые крысы развлекались. А если кто и есть — то они всё равно сдаваться не станут.
— Тогда какие вопросы? Выходите и складывайте оружие. Медицинскую помощь больным и раненым мы гарантируем.
Пепеляеву было явно тяжело признавать своё поражение. Но — а что было делать? Мы неплохо знали о том, что происходит в его армии. Кроме отсутствия припасов и боепитания, на неё навалился тиф. И всем было понятно, что даже если красные не будут предпринимать активных действий, а станут просто её «покусывать» — то рано или поздно она сойдет на нет.
— Что ж, пусть так и будет. Мы станем выходить через два дня.
Попрощавшись с генералом, мы обнаружили, что наши бойцы вполне мирно судачат с казаками. Вполне так по-русски. Подрались — можно теперь и мириться.
На обратном пути я узнал много интересного. Выяснилось, что такой ход Пепеляева был вызван не только паршивым военным положением его армии. Возможно, он дрался бы до последнего патрона. Всё-таки мужиком он был упорным. Но ведь в чём была особенность Гражданской войны? Если солдаты воевать не хотят — то их ничем не заставишь. Ведь в самом деле. Сиганул в кусты — и иди хоть к красным, хоть к партизанам.
Об остановке у ребят Пепеляева нас просветил Митя Белозеров. Обаятельнейший парень. В моём времени он точно бы сделал карьеру какого-нибудь агента по продажам. Есть такие люди, которые могут чуть ли не мгновенно закорешиться с любым человеком. Вот и Митя, пока я вел переговоры с генералом, сумел наладить отношения с казаками. Теперь мы обменивались впечатлениями. Настроение было приподнятое. Бойцы уже знали, что готовится сдача Пепеляева. А ведь, как известно, «лучше водку пить, чем воевать». Белозеров рассказывал свои впечатления от общения с представителями враждебной стороны.
— Я, товарищ комиссар, честно говоря, не понимал партийной линии. Думал, зачем царицу и её семью выдали колчаковцам?
— А что бы ты с ними сделал? — Подал кто-то вопрос.
— Если б эту немецкую суку расстрелять, никто бы не заплакал. А детей? Перевоспитали бы в пролетарских семьях. И всем бы мировым буржуям показывали. Глядите, были благородные, а теперь наши люди.
Я отметил про себя, что парень-то далеко пойдет, надо его взять на заметку. Вот такие самородки рождаются на земле Русской. У него четыре класса образования. А мышление прирожденного пиарщика.
Между тем братва продолжала обсуждение темы.
— Так ты про линию партия продолжай.
— А про линию вот какое дело. Я понял, что просто несознательным был. Я с казачками-то поговорил, табачком с ними поделился, у них курева совсем нет. И они мне рассказали — у них от начальства до нижних чинов идет свара. Одни за царицу и за Алексея. Вроде бы как он законный наследник. Другие — совсем против. Потому что уже нахлебались. Кто за Колчака, чтобы его кем-то вроде царя сделать, кто за Учредилку. Господа благородные на дуэль друг друга вызывают. Кто попроще — по мордасам друг друга лупят. А большинство — так сказали: пошли вы все к чертовой матери! У большевиков хоть какой, но порядок.
Сдача в плен армии Пепеляева началась точно в срок. Из тайги выходили оголодавшие и ободранные бойцы, большинство из которых радовалось, что остались живы. Мы проявляли полный гуманизм. Людей кормили, кому надо — оказывали медицинскую помощь, и гнали в баню. В конце-то концов, те, кто был непримиримо настроен против красных, ушли в тайгу. И черт с ними, их перережут партизаны.
Что мне дополнительно нравилось в этом раскладе — то в данной истории Тухачевский так пока ничем и не прославился. Он очень хотел повоевать против Пепеляева, но вот не вышло.
А шуму из капитуляции генерала вышло много. Ещё бы! Целая армия сдалась! Хотя на самом-то деле её численность к этому времени не дотягивала и до дивизии. Но какая разница. Я вдруг оказался чуть ли не суперзвездой. Из столицы наехало огромное количество газетчиков, которые живописали наш массовый героизм.
А тут подоспели награды. Самое смешное, что я сам долго капал на мозги партийному начальству, что надо ввести какие-нибудь ордена. Не всё же награждать отличившихся бойцов именными маузерами и красными революционными шароварами. Страна должна знать своих героев. Кто ж знал, что в роли героев окажемся мы?
Появился орден Красного Знамени. Первый дали Ленину, кому второй — не знаю, а вот № 3 получил я. А следом шли Андрей, товарищ Никифоров — за тот бой, где нас пытались задавить психической атакой. В компанию к нам попала и Светлана. «За организацию санитарной службы». С политической точки зрения понятно — комиссар, командир бронепоезда, пехотный комроты и девушка-красавица-революционерка. «Интернационалист-революционер», студент и боевой офицер, коренной пролетарий, дворянка. Кстати, пятым получил орден кавалерист и крестьянин-иногродний Михаил Семенович Буденный. Который на Дону гонял красновцев только в путь. Чувствовалась рука товарища Сталина.
Наши бойцы страшно загордились, что у них в экипаже аж три человека с орденами. Пока что мы такими были единственными. Тем более, что мы-то говорили — это не наши личные награды, это наши общие награды. Ребята разыскали какого-то художника, который под названием нашего бронепоезда нарисовал три ордена.
— Пусть, суки, знают, с кем им придется иметь дело!
Кстати, а не пора ли пробивать следующую тему — награждать не только отдельных людей, но и подразделения? Да и вообще — идея элитных подразделений — очень правильная. Мы, конечно, совсем не тянули на спецназ моего времени. Но по сравнению с иными частями смотрелись неплохо. Ходили слухи, что у наших противников имелась очень неслабая дивизия эсера Каппеля[83]. Но с ними сталкиваться пока не приходилось.
Весь мир сошел с ума
Вот так уж странно устроен человек. Умом ведь я понимал, что история идет совсем не так — и революция в Германии может случиться когда угодно. Или не случиться. Однако в начале ноября я сильно дергался. Но, как оказалось — зря. Революции ни там, ни в Австро-Венгрии не произошло. На фронте наступило затишье, разбавленное «боями местного значения». Так что пока мы долбились с Колчаком, в Европе ничего интересного не происходило.
А вот в марте… Союзники снова двинули на многострадальный Аррас. Интересно, что от него вообще осталось? Наверное, не больше, чем от Сталинграда. На этот раз основной ударной силой были американцы. Их к этому времени нагнали во Францию как грязи. 85 дивизий — это не хрен собачий[84].
Но тут всё у них пошло не так. Америкосы снова решили использовать танки. Ну, наклепали они их, надо же куда-то их девать?[85]
Но немцы то ли предвидели это дело, то ли прознали через своих шпиёнов. Благо амеры в это время вообще не понимали, что такое режим секретности.
В общем, после артиллерийской подготовки около 350 танков ринулись в наступление. Немцы же довольно легко оставили две своих первых линии обороны. До третьей многие из танков так и не дошли. А тех кто дошли, встретили… К этому времени гансы уже отлично понимали, что такое бронированные машины. Так что у их бойцов имелось множество крупнокалиберных ружей. Как обычных, охотничьих, так и напоминающих противотанковые будущей войны. И артиллерия тоже имелась. В общем, танки стали с энтузиазмом отстреливать.
А дальше случился очередной «исторический рояль». Трудно было понять, что там вышло, газеты отделывались каким-то невнятным бормотанием. Но получилось так, что наступающие американские части попали под обстрел газовыми снарядами английской артиллерии. Немцы тоже добавили. А потом двинули в контрнаступление. В общем, американцы потеряли около 80 тысяч человек, при полностью нулевом результате