На Сталинградском заводе «Красный Октябрь»[297] в ответ на призывы журнала домохозяйки пришли в цех, чтобы мужья выучили их, и они были бы готовы заменить мужчин у мартенов и прокатных станов. Не стоит забывать, что аудитория центральных женских журналов была малограмотной (или алфавитно грамотной, т. е. недавно научившейся читать). В публикациях о стройках пятилеток журналисты активно использовали технические термины, называли разнообразные профессии, описывали технологические процессы – употреблялось много незнакомых слов и терминов, которые малограмотная аудитория наверняка не понимала. Для журналистов важнее было укоренить эмоционально окрашенные образы, связанные с индустриальным трудом, чем нести технические знания.
Одним из приемов производственной пропаганды для женщин была поэтизация индустриального труда. Заводы, шахты, станки и другие механизмы, производственный процесс и эмоции, которые должны были испытывать работницы, связывались в стихотворениях в единый, яркий образ. В стихотворении Сергея Дорофеева «Подруга у станка»[298] труд в советскую эпоху противопоставляется труду в «былые годы». Тогда «был тяжел твой женский путь», но теперь работница «добилась свободы, перестала спину гнуть». Тогда труд был тяжелый, беспросветный, вынужденный. А теперь поэт описывает «кудри стружки», «чугуна литого кромки», «резвый бег маховика», «станки поют частушки» – все это вызывает такой восторг у работницы, что все ее движения «бодрой радостью горят».
Типичным представляется стихотворение Е. Филипповой «Лебедчица»[299]. В стихотворении употребляются новые, наверняка незнакомые малограмотной аудитории журнала слова: лебедка, электропроводка, мотор, вагонетка. И обязанности «лебедчицы», и детали производственного процесса тоже вряд ли понятны широкой аудитории.
Как в производственной тематике автор находит положительные эмоции? В шахте «ждет» героиню «любимая (курсив мой – О.М.) лебедка, вытянув, как руки, рычаги», «лампочки лучисто» разделяют ее радость в начале трудового дня. Она любовно ухаживает за своей лебедкой: чистит и смазывает ее. Когда начинает работать мотор, мысли героини «электропроводкой побегут стремительно в забой». Этот образ также вряд ли был понятен малограмотной аудитории «Работницы». Вот пример того, как описано представление работницы о ее вкладе в общий труд:
Я лишь только часовой уклона,
Но когда несутся поезда,
Мне слышней, как воля миллионов
Высит рост ударников труда[300].
Образ труда создается путем активного использования военной лексики: «часовой уклона», «крепости мы приступом берем», «вагонетки двинутся и маршем зазвучат». Несколько раз поэт упоминает о том, что пятилетка «двигается» не только трудом, но и волей: «воля ударной пятилетки», «воля миллионов». Эмоционально и образно доносится мысль, что труд и воля миллионов рядовых работниц слагаются в единый процесс, работают на достижение общей цели. Труд описан как процесс, доставляющий радость, вызывающий душевный подъем, он должен быть целью и смыслом жизни женщины. Для женской аудитории постоянно повторяются журналистами и закрепляются эмоциональные составляющие такого образа труда (он несет радость, счастье, любовь).
Нужно отметить, что 1930-е гг. – время, когда телевидения еще не было, а художественное кино не было широко доступно. Поэтому журналисты часто включали в рассказы и очерки описания природы, которые привлекали бы внимание читательниц и отражали настроение героини. «Вечереет. Тускло блестят железнодорожные пути… Выпал первый снег. Он идет голубым потоком, оседая на ветвях берез и елей, стоящих около пути»[301], – вот типичное включение описания природы в производственный очерк. Эта зарисовка предваряет воспоминания героини о тяжелой жизни в годы Гражданской войны. Описания природы не несут никакой смысловой нагрузки, это скорее эмоциональный камертон. Вот, например, как описаны цеха ткацкой фабрики: «последние ряды станков теряются в туманной дали ткацкого зала, наполненного золотистой пылью хлопкового волокна. Солнечные лучи, по-осеннему яркие и по-весеннему горячие, рвутся в щели между занавесок»[302], «рассвет нехотя начинает белить небо….теплый ветерок порхает в проходах, и кажется, что солнечное тепло исходит вот от этой нежно-золотистой ткани…»[303].
Описание привлекательной внешности героини может играть различные роли: можно противопоставить ее женственность тяжелому и сложному оборудованию, на котором она работает, или подчеркнуть, что героиня не уступит по силе мужчине.
Ударница Настя, машинист паровоза, описана так: «серьезный, вдумчивый взгляд», характер – «огонь с перцем», «с веселой твердостью говорит», «крепкий подбородок, полногубый рот и широко расставленные глаза, пушистые от длинных ресниц», «улыбается лукавыми углами губ»[304]. Это типичный подход – героиня должна быть женственна, привлекательна, но демонстрировать волевой и твердый характер. Ее женственность и хрупкость противопоставляется мощи и силе паровоза.
В очерке о Жене Прохоровой, которая стала пилотом[305], журналистка несколько раз подчеркивает женственность, красоту героини: веселая, сероглазая, жизнерадостная, открытое лицо, светлые волнистые волосы из-под летного комбинезона. Ее рассказ о жизни «такой же красивый и хороший, как и она сама».
Вот другой пример описания внешности героини. Проходчица Московского метро Дуся Ермакова так представлена в очерке: «Со всем жаром юности, со всей энергией своего молодого, здорового организма полюбила Дуся новое дело. Высокая, сильная, немного грубоватая от избытка сил, она сияет светлыми голубыми глазами, сияет улыбкой»[306]. Здоровье, энергия и физическая мощь нужны для профессии проходчицы, поэтому описана девушка «немного грубоватая» – налицо соответствие профессии и внешности. Подобный прием встречается и в заметке о работе грузчиц: среднего роста женщины с широкими плечами «идут ритмичным шагом гуськом, ловко принимают груз, перегружают зерно и другие товары»[307], «звонкие голоса, ловкие движения, отличные показатели»[308].
Одна из задач журналистов – создать представление о престижности и привлекательности труда, связанного с овладением сложной техникой. Эта задача решается с помощью приема «очеловечивания» техники, создания образов сказочных существ или зверей из механизмов и станков.
Вот как журналист рассказывает о паровозах[309] в очерке о девушке-машинисте: «с клокотом пара в мощной груди пронесся большой сормовский паровоз», «с звериной мощью, глотая километры вьюжной ночи», «тяжело и коротко дыша, прополз маневровый паровоз», «сосредоточенно отстукивая свой торопливый ритм, подталкивая друг друга локтями буферов, побежали цистерны», «снег порошил огромный глаз паровоза»[310] и т. д. Живыми существами рисуются не только паровозы, но и силы природы: «мрак бросается на паровоз и схватывает его», «ветер плашмя бьет по лицу»[311] Блистая начищенными боками, медленно истекая маслом из поршней, величественный в своей напряженной неподвижности стоял «Силач»[312] – это паровоз, который героиня начинает «поить» – так возникают ассоциации техники с живым существом: то грозным, то добрым, но обладающим силой, несравнимой с человеческой.
Этот прием (описание техники, как живого существа) нам демонстрирует и пример из журнала «Рабоче-крестьянский корреспондент»: «пасть тисков, сжимая зубы, хапнула железо»[313]. В журнале «Рабоче-крестьянский корреспондент» публиковались советы журналистам и удачные материалы на производственную тему. В них присутствуют примеры того, как можно включить в описание индустриального труда черты оживших сказочных персонажей. Например: песни поют и станки, и гудок, и дизель, «иной удачливый день до самого обеда звенит фабрика в песне», «с утра, как гудок продерет глотку, ухая, запевает старый дизель. Песню подхватывают ремни, зальются шестеренки, потом железным клекотом забормочут станки… После обеда гудок поет сытым голосом, дизель запевает нехотя, только ремни стремглавые песенную удаль льют – станкам весенними тетеревами токовать велят»[314]. Можно только подивиться разнообразию образов, которые навевал журналистам индустриальный труд. Журналисты «Работницы» демонстрируют нам точное выполнение и творческое развитие указаний журналов агитационно-пропагандистского отдела ЦК партии.
Часто в публикациях об индустриальном труде повторяется слово «любовь»: «любимая» лебедка, «полюбила шестеренки», «любимый завод» и т. д. Можно найти много подобных примеров, они должны создавать у аудитории представление о том, что именно такой труд – коллективный, индустриальный, с овладением сложной техникой – можно и нужно любить. Вот как внушалась любовь к заводу: «вся семья (муж и сын) живем жизнью завода, одними радостями и горестями», «завод для нас – это самое дорогое, самое любимое, …мне завод дороже дома»[315]