, они напоминают о том, что в реальной жизни социальные реформы велись методами революций и Гражданской войны.
В «Бабьей песне», опубликованной в «Работнице» в 1925 г., высказано типичное для женского журнала убеждение, что свободу в первую очередь надо завоевать от мужчин. И хотя пропагандисты разъясняли советским женщинам, что главный враг у них с мужчинами общий – это мировой капитализм, с которым надо сообща бороться, в сознании большинства женщин идея освобождения и раскрепощения все же связана с тем, что ближе и понятнее – изменением отношения к женщине в обществе, с ее новым социальным статусом.
Ну-ка, бабы, при вперед. Напирай-ка!
Наша сила, знать, берет: мы – хозяйки.
Уж довольно мужику править бабой,
Хошь цени, а хошь бракуй, да не лапай!
Тьфу теперь на мужнин гнев, на бесчинства,
Нынче с женским наравне пол мужицкий.
Есть теперь у нас Совет – наш заступник,
Если муж по голове бабу стукнет.
В кабале у мужиков долги годы
Ждали красных мы деньков да свободы.
Ой, спасибо Ильичу! Дал нам волю!
Ну теперь уж карачун горькой доле!
Чуть что – мы и в исполком мужиков-то:
Не гордися пиджаком перед кофтой[461].
Тезис «Мы – хозяйки» означает победу в многовековой борьбе с мужчиной за лидерство. Иногда эта победа утверждалась силой: героини публикаций могли пустить в ход и молоток, и вилы; «наскочит когда, я сама скалку в руки: смотри, так вот и тресну!.. Присмирели мужики наши»[462]. «Неужели равноправие бабы в том, чтобы она угощала ухватом мужика», – жалуется пострадавший муж в женотдел[463]. В дискуссии о женщинах на постах руководителей деревни высказано такое мнение о мужчинах: «Голова у них крепка да ума-то меньше нашего. Падки они на всякие соблазны, на пьянку, на разврат, на растраты»[464].
Н. К. Крупская с иронией писала о том, что «часто у нас бывают разделения на «две нации». Раз как-то приехали колхозницы и говорят: «У нас колхоз только женский, мы в колхоз мужчин не пускаем». Я их, смеясь, спрашиваю: «Что у вас две нации, что ли: мужчины и женщины?». Засмеялись и они»[465].
Пропагандистские приемы классовой борьбы (агрессивные нападки, создание негативного образа, навешивание ярлыков) переносятся на пропаганду идей женского равноправия. «Женский вопрос» часто превращался в борьбу против мужчин – ведь нужен был образ врага, который мешает равноправию. Казалось бы, что плохого в равенстве? Но ситуация борьбы, конфронтации не предполагает взаимоприемлемого решения, а требует победы одной стороны и поражения другой. Агрессивная пропаганда способствовала более быстрому разрушению патриархальной семьи, отношений между супругами, поколениями, вела к негативным последствиям, которые сказывались и спустя десятилетия.
Подход к мужчинам как к врагам не соответствовал задачам партийной пропаганды сплотить пролетариат и крестьянство без разделения по половому признаку. Однако женская пресса постоянно возвращается к этой теме, трактуя тему борьбы женщин с мужским миром под лозунгом «Победить любой ценой».
Супружество часто называется в печати «горькой долей» работницы, неволей, от которой женщин спас Ленин – «дал волю». Так же рисуется жизнь крестьянки в замужестве: «И мужу грубому веками ты отдавалась в кабалу», «прозябала в неволе – в неволе был родимый край». Октябрьская революция названа «грозовой», женщина «потянулась жадно к свету, с мужчиной равная в правах», она уже пять лет дышит «грудью полной» и собирается править «советским кораблем»[466]. Свобода, воля – без расшифровки, что вкладывается в эти понятия – превращаются в метафору. Борьба за свободу – одна из транслируемых в печати новых ценностей. Причем оба понятия равноценны по важности: нужна и «борьба», и «свобода».
В женской прессе активно формировалось негативное отношение к традиционным семейным отношениям. Внедрение в сознание женской аудитории образа «семья как кабала» активно шло в начале 1920-х гг. Этот образ поддерживался в многочисленных публикациях в различных аспектах. Публикации в рубрике «Почтовый ящик» в журнале «Работница» позволяют проследить отклик аудитории на такую трактовку семейной жизни. В 1923 г. в подборке писем опубликовано письмо, про которое редакция пишет, что «читательница рассуждает правильно»: «При капиталистическом строе работница, кроме работы на фабрике, за станком несет добавочный каторжный труд по уходу за детьми и за хозяйством. Она не только рожает и кормит, она стряпает, стирает, штопает и пр.»[467]. Семейная жизнь часто описывалась в таком ключе: жена терпит побои изверга-мужа «с тупой и унизительной покорностью», «в нашей семье еще живы самые отсталые, старые, рабские привычки»[468], семья – это побои и издевательства и т. д. Чаще всего избавлением от такой семьи становится развод.
В печати укоренялось представление, что «не от хорошей жизни уходит она от мужа, который и сам бьет, и свекрови позволяет измываться над женой»[469]. Этой картине противопоставляется жизнь женщины после развода: «Наша семья преобразилась и сама я почувствовала себя человеком! …Я не сижу сложа руки: подрабатываю стиркой белья и взялась за общественную работу. Теперь я всем женщинам буду советовать не хныкать, не бояться разводов: ведь у нас, женщин, есть огромная поддержка – это советские законы»[470].
Вопросы семьи обсуждались на совещании работниц и домохозяек, созванном редакциями «Рабочей газеты» и «Работницы» в 1929 г., читательниц просили высказаться по следующим вопросам:
• Отчего происходят семейные неурядицы?
• Кто виноват в этом: мужчина или женщина, или виноваты старые формы семейного уклада, несовместимые с новой жизнью?
• Как изжить семейные неурядицы? Достаточно ли только организации быта на новых началах, как предлагается в статье, или нужны еще какие-либо меры для укрепления семьи. Какие именно?[471]
Женщины обсуждали рост разводов, обвиняли в этом «большую свободу брака», говорили о несходстве характеров, приводили в пример свои семьи. В рассказах работниц описан конфликт их представлений, сложившихся под влиянием публикаций журнала, и реального положения дел в семье. Работница тов. Ф. рассказывает: «Раньше больше нужды было, а жили мы душа в душу, всегда вместе, вместе ходили в церковь. Во дворе нас семь лет считали примерными супругами, а на восьмой – разрыв. Я занимаюсь общественной работой, а муж кричит: «Ты стала неряхой, тебя дома никогда нет». Ему приходится готовить обед, вести хозяйство. Мне некогда с ним гулять, ходить в театр. В будни я занята, в праздники стирка, уборка, шитье. И вот: обедаем – ругаемся, идем куда – ругаемся, ложимся – ругаемся. Теперь вопрос стоит так – или я должна отдаться семье, что понизит мой культурный уровень, или же я должна расти, а это значит, что моя семья разобьется».
Еще один пример: работница Зорич рассказала, что поступила на фабрику, вступила в партию, втянулась в общественную работу. А муж «от общественной жизни отошел, ничем не интересуется, газет не читает». Дома начались скандалы, муж требовал, чтобы она ушла из партии. Но работница говорит: «Партия меня многому научила, научила быть человеком, поэтому она мне дорога. Дорог и муж …Но все-таки я лучше мужа оставлю, а из партии не уйду…».
Журналист пишет, что «вырвавшись раз из домашней кабалы женщина не вернется в эту кабалу снова, как бы ни тяжело было расстаться с мужем»[472]. Все семейные конфликты сводятся к выбору «домашняя каторга» или общественная (партийная) работа. О проблемах в отношениях, в сексуальной жизни журналисты и читательницы не пишут никогда. Выход для всех конфликтов предлагается в создании общественных столовых, прачечных и пр., в разделении домашних обязанностей поровну. Семейные конфликты решаются в духе классовой борьбы: «перевоспитание» мужа или развод. Целью таких публикаций было поддержать женщин в их стремлении «сбросить ярмо» бытовых проблем, а не «укрепление» семьи.
Дискуссию в «Работнице» вызвало письмо[473] читательницы-коммунистки А., которая не знала о том, что ее муж был осужден в годы войны за растрату. Героиню исключили из партии и обвинили в том, что она «засоряла партию», ей «предлагают развестись с мужем», но она не хочет «отнимать у детей хорошего отца». Вопрос читательницы к журналу: можно ли «продолжать совместную жизнь с мужем и отцом моих детей»? Комсомолка Гаганова высказала мнение, что «комсомолка и партийка, вступая в брак, ответственна не только за себя, но отвечает и перед организацией»[474]. Работницы решили, что дальше А. должна «стараться мужа своего держать под строгим надзором и направлять его работу и мысль по правильному руслу». Вот наглядный пример того, как в семейном укладе пропагандировались неравноправные, изломанные отношения мужа и жены, один из которых должен контролировать и изменять «мысли» другого.
Особое отношение к семье формировалось у женщин – членов партии: партия для них стояла на первом месте, как и обязанности коммуниста, а не жены. В пример можно привести очерк «Выше»[475]. Член партии, следователь нарсуда в Качуге Алексеев после работы едет в соседний городок, «кутит там в компании чужих людей-торговцев, спекулянтов». У Алексеева два лица: одно – партиец, другой – «разложенец». «Жена…, нет, член партии Алексеева» спорила с мужем, уговаривала, требовала прекратить гулянки.