[6].
Кроме того, как и в других примерах эволюционной конвергенции, между летучими мышами и птицами-опылителями существуют различия, и некоторые из них (помимо очевидных – привычки питаться днём и ночью) очень значительные. Например, колибри, которых насчитывается около 340 видов, известны своей способностью парить в течение длительных периодов во время кормления. Примечательно, что они выполняют этот манёвр с частотой ударов крыла, которая может достигать 90 ударов в секунду. С другой стороны, те относительно немногочисленные виды летучих мышей, которые способны зависать в воздухе (определённо меньше 20), обычно выполняют около 20 ударов крыла в секунду.
Другое различие между летучими мышами и птицами-опылителями касается доли удара крыла. Все летучие мыши, поднимая крылья, используют те же мышцы, что и люди, когда вытягивают руки в стороны. Как у летучих мышей, у людей эти мышцы (дельтовидная и надостная) простираются от задней части плеча (лопатки) и прикрепляются к плечевой кости. Когда эти мышцы сокращаются, они натягиваются, как струны на руках марионетки, так и крылья поднимаются из-за сокращения мышц.
С точки зрения эффективности полёта, однако, важным фактором является то, что у летучих мышей данные мышцы расположены над крылом. С точки зрения аэродинамики лучше больший вес располагать под крылом, так как дополнительный вес снижает полётный коэффициент полезного действия, отчего летучие мыши и имеют своеобразный стиль полёта[7].
В ходе эволюции полётные мышцы у птиц расположились иначе, а именно под крылом. Таким образом, имеющаяся на грудине супракоракоидная мышца связывается сухожилием через отверстие в плечевом суставе с плечевой костью. Когда супракоракоидная мышца сокращается, сухожилие действует как шкив, чтобы поднять крыло. Конечным результатом является более плавный (менее резкий) полёт птиц по сравнению с летучими мышами.
Данные различия в строении мышц являются основной причиной, почему птицы оказались более аэродинамически эффективными. Именно поэтому птицы летают (а в случае колибри парят и питаются нектаром) гораздо дольше, чем их коллеги-млекопитающие.
В Уоллерфилде Фарук кивком указал на мою крошечную добычу.
– Следует выпустить её, пока мы не вышли из помещения, – сказал он, – если хочешь, чтобы она выжила.
– Почему? – удивилась Джанет. В течение нескольких недель мы собирали летучих мышей в Тринидаде, а затем привозили их в гостевой дом PAX в Танапуне, где мы остановились[8].
– У длинноязыких листоносов (лат. Glossophaga) очень высокая скорость обмена веществ, – ответил Фарук. – Если он сегодня ночью не полакомится нектаром, то просто умрет от голода.
– Ой, – пролепетал я, рассматривая мышь с новым интересом.
Джанет сжала мою руку.
– Описание похоже на тех землероек, которых мы поймали вместе с Дедрой и Дарином в прошлом году.
Джанет попала в самую точку. Землеройки – это крошечные насекомоядные, полные энергии. Внешне они напоминают грызунов (ещё один пример конвергентной эволюции), однако так же, как у длинноязыких листоносов, у них очень высокая скорость обмена веществ, что требует постоянного и относительно большого потребления энергии. У землеройки, которую мы нашли во время своих исследований млекопитающих, частота сердечных сокращений в спокойном состоянии составляла приблизительно 800 ударов в минуту, а в состоянии стресса достигала 1 500 ударов в минуту – самый высокий показатель за всю историю наблюдений за млекопитающими. Поэтому землеройки должны есть практически постоянно – в основном их рацион составляют черви и насекомые, – но иногда они могут есть и себе подобных. Землеройки способны вести себя достаточно агрессивно и благодаря яду нападать на особей более крупных, чем они сами.
Во время одной из наших долгих ночей в поле я поднял тему об одном существе, которое, как я помню, видел в детстве. Это был довольно смешной фильм ужасов 1959 года «Землеройки-убийцы» (англ. The Killer Shrews), в котором собаки, одетые в бестолковые парики землероек, терроризировали группу вечно пьющих учёных, одарённую молодую женщину и героя, фонтанирующего тестостероном. Помимо последней строчки, которая не уступала речи Кларка Гейбла в фильме «Унесённые ветром», больше всего мне запомнился в этой «классике» кинематографа тот факт, что создатели фильма отобразили одну истину (на самом деле две, учитывая злоупотребление учёными алкоголем): если бы землеройки действительно эволюционировали или, как в этом случае, мутировали до размеров собак (даже маленьких), у людей появился бы серьёзный и невероятно злобный хищник, с которым пришлось бы бороться. К счастью для тех из нас, кто собирал настоящих землероек, опасности они не представляли, дискомфортно было лишь работать ночами и каждые два часа проверять «живые ловушки», чтобы наши гиперактивные пленники не умерли от голода.
В ледохранилище в Уоллерфилде Джанет и я ещё раз взглянули на нашего потрясающего крошечного опылителя.
– Увидимся, – сказал я, аккуратно выпуская его на волю.
Крошечное создание исчезло под шуршание пергаментных крыльев.
Я посмотрел на Фарука, который кивнул в сторону выхода.
– Нам лучше двигаться, Билл. Мы же не хотим оставаться тут, когда наступит ночь.
– Дважды можешь не повторять, – произнесла Джанет.
Я обернулся что-то сказать жене, но она уже устремилась к спасительному свету, распространявшемуся от выхода.
Как и у нектароядных, кормление кровью у летучих мышей также определяет очень специфичный образ жизни, хотя конвергенции между птицами и летучими мышами в данном случае практически не существует, поскольку эти две группы не конкурируют. Несмотря на тот факт, что есть птицы, которые регулярно питаются кровью (например, зяблики-вампиры и косвенно те, которые собирают эктопаразитов, таких как клещи у крупных млекопитающих), ни для одной из этих птиц кровь не является единственным источником пищи, в отличие от летучих мышей – вампиров. Другими словами, ни один из видов птиц не умрёт от голода через два или три дня, если он не обеспечит себе доступ к крови. Это означает, что летучие мыши – единственные позвоночные, которые зависят от данного ресурса[9].
Так что же могут рассказать натуралисты о летучих мышах – вампирах и как эти существа стали прообразами страшилок о кровопийцах, которые были так популярны в Европе? Как развивалась потребность в крови у летучих мышей и почему она не встречается среди птиц? О, и наконец, почему то, что люди думают и знают о летучих мышах – вампирах, совершенно неверно? Думаю, лучше всего начать с последнего вопроса.
Можете ли вы мне сказать, почему в пампасах, да и в других местах, существуют летучие мыши, которые ночью высасывают кровь крупного рогатого скота и лошадей; а на островах западных морей обитают летучие мыши, которые целый день висят на деревьях, как гигантские орехи, а ночью, когда моряки спят на палубе из-за жары, нападают на них, и утром люди находят мертвецов таких же белых, как мисс Люси?
2Дети ночи
Когда в XV–XVI веках исследователи Нового Света возвращались домой в Европу, их больше волновало золото, Бог и география, нежели заметки зоологов. Среди причудливых историй про морских драконов, гигантов и русалок были и рассказы про летучих мышей, которые охотятся по ночам и питаются кровью несчастных людей и их скота. Чаще всего такие описания были смехотворны и далеки от реальности, более того, мало кто находил время, чтобы разобраться, какие виды действительно питаются кровью, а какие нет. Все наивно полагали, что самые крупные и уродливые являются вампирами, что было в корне неверно.
Первые биологи-систематики пролили свет на данное заблуждение. Карл Линней (который на самом деле латинизировал своё имя) и морфолог Этьен Жоффруа Сент-Илер стояли у истоков неразберихи в отношении летучих мышей и кровососущих в целом. Не обладая познаниями в биологии рукокрылых и не обращая внимания на их фактическое питание, они придумывали научные имена, такие как «большой вампир» (лат. Vampyrum spectrum), «двухцветный кожан» (лат. Vespertilio vampyrus), «желтоухий широконос» (лат. Vampyressa), летучим мышам, которые никогда не пробовали и глотка крови[10].
Ошибались и настоящие зоологи, изучающие тропики. Так, например, Иоганн Баптист фон Спикс, куратор отдела зоологии в Баварской академии наук, уехал в 1817 году в Бразилию собирать представителей обитавших там животных. Из своего путешествия он привез сотни новых видов, которых ранее не видели в Европе. Одним из них был длинноязыкий листонос (лат. Glossophaga soricina), летучая мышь – опылитель, которую мы поймали и выпустили в ледохранилище в Уоллерфилде. Спикс описывал её как «очень жестокого кровопийцу» (лат. Sanguisuga crudelissima), предполагая, что это крошечное создание, которое, как мы знаем, на самом деле выступает коллегой колибри, использует свой щёткообразный язычок, чтобы вновь открывать раны, каким-то образом нанесённые такими крошечными зубками.
Неверная информация о рукокрылых продолжала появляться вплоть до XIX века. Люди сотнями вывозили летучих мышей, снабжая музеи и частных коллекционеров Европы. Несмотря на то что натуралисты, такие как Шарль Мари де ла Кондамин и Алфред Р. Уоллес, начали писать более или менее правдивые отчёты о нападениях летучих мышей-вампиров, большинство существ в европейском научном сообществе всё ещё считались мифическими. Проблема заключалась в том, что обнаружить последствия ночных пиршеств кровососущих было несложно, а вот определить, какой именно вид устроил беспорядки, было непросто. И как оказалось, даже когда виновник был вычислен правильно, возникали различные предубеждения.