Капитан Амарал убеждал меня отказаться от морского путешествия, коль скоро мысль о выходе в море вызывала во мне отвращение, предлагая добраться до берега Бискайского залива по суше, затем переправиться в Рошель, далее спокойно доехать до Парижа, потом до Кале и, наконец, добраться до Дувра. Или доехать до Мадрида, а затем пересечь всю Францию. Одним словом, я испытывал столь сильное предубеждение против какого бы то ни было морского путешествия, за исключением перехода из Кале в Дувр, что решение проделать всю дорогу по суше пришлось мне по душе. Поскольку торопиться мне было некуда, а расходы не имели значения, этот вариант казался намного более привлекательным. Чтобы путешествие стало еще более приятным, мой старый капитан познакомил меня с английским джентльменом, сыном лиссабонского купца, который хотел бы составить мне компанию. К нам присоединились еще двое английских купцов и два молодых португальских джентльмена, которые намеревались доехать с нами до Парижа. Всего нас оказалось шестеро, и с нами ехали пятеро слуг. Два купца и два португальца из экономии взяли по одному слуге на двоих. Что до меня, то, кроме Пятницы, который совершенно не имел понятия об европейских обычаях и поэтому не годился в качестве слуги во время путешествия, а также постоянно привлекал к себе внимание из-за темного цвета кожи, то я взял в услужение одного английского моряка.
Так я выехал из Лиссабона. У нас были хорошие кони, мы были изрядно снаряжены и вооружены, составляя маленькое войско, и спутники почтили меня званием капитана, потому что я был среди них старшим, имел двух слуг и, разумеется, являлся инициатором путешествия.
Как я не обременял вас своими корабельными дневниками, так не стану обременять вас и подробным отчетом и об этом сухопутном путешествии. Вместе с тем я не могу не рассказать о некоторых зловещих и страшных событиях, которые произошли с нами за время пути.
По приезде в Мадрид все мы, ранее не бывавшие в Испании, пожелали задержаться в городе на некоторое время. Увы, приближалось полнолуние, а мой верный Пятница и так уже успел привлечь к себе слишком большое внимание. Не решившись оставаться в городе Инквизиции в то время, когда я принимал обличье зверя, мы выехали из Мадрида примерно в середине октября. Когда мы достигли границы Наварры, нас встревожило известие о том, что на французских склонах гор выпал глубокий снег и нескольким путешественникам, рискнувшим было перейти через горы, пришлось вернуться в Памплону.
Когда мы добрались до самой Памплоны, слухи подтвердились. Привыкнув к жаркому климату и странам, где можно было обходиться почти без одежды, я невыносимо страдал от холода. Страдания были тяжкими и неожиданными, потому что всего десять дней назад мы ехали по дорогам Старой Кастилии, а теперь нас мучил безжалостный ледяной ветер.
Несчастный Пятница испугался, увидев горы, сплошь покрытые снегом, но еще больше его страшило неведомое прежде ощущение холода. Меня очень позабавило, что он, такой отважный, перепугался при виде снега; через некоторое время он тоже начал смеяться над своими страхами, но я знал, что холод все же серьезно повлиял на одну из сторон его натуры.
Когда мы добрались до Памплоны, ко всему прочему начался сильный снегопад, и люди заговорили о том, что в этом году зима настала слишком рано. Дороги, опасные и в более благоприятные времена года, стали непроходимыми. Одним словом, в некоторых местах снег лег толстым слоем и покрылся ледяным настом, как бывает только в северных странах, и ехать дальше было невозможно, ибо при малейшем неверном шаге мы могли провалиться и оказаться заживо погребенными под снегом.
В Памплоне мы задержались, как минимум, дней на двадцать. К своему большому неудовольствию, Пятнице пришлось провести три ночи полнолуния в сарае, где была только маленькая жаровня, у которой он отогревал окоченевшие руки и ноги. В эти ночи я тоже находился в сарае, накрепко привязанный к балке, ибо я обучил моего слугу искусству вязать особые узлы и использовать серебряные монеты, переданному мне отцом в незапамятные времена. Мы оба были очень довольны, когда ночи полнолуния миновали и мы смогли вернуться в гостиницу к нашим спутникам, однако было ясно, что зверю такая погода пришлась по душе.
Убедившись, что настала зима и что улучшения погоды ждать не приходится, я предложил своим спутникам направиться в Фонтарабию, откуда по морю рукой подать до Бордо.
Однако пока я обдумывал этот план, в Памплону прибыли четверо французов, застигнутых непогодой на французской стороне гор и нашедших проводника, который перевел их через горы по незанесенным снегом тропам, где если и были участки, покрытые снегом, то лежал он на них плотно и по нему могли пройти и люди, и лошади.
Мы послали за этим проводником, которого звали Этьен, и он сказал, что берется провести нас по тому же маршруту, где нам не будет страшен снег, но при условии, что мы захватим с собой достаточно оружия для защиты от диких зверей.
— Ибо, — сказал он, — в такой снегопад у подножья гор часто собираются голодные волки.
Мы сказали ему, что вполне готовы к встрече с подобными тварями. Потом один из молодых португальских джентльменов по имени Дакоста, спросил, может ли проводник дать гарантию, что мы не встретим двуногих волков, которые, как ему говорили, представляют собой наибольшую опасность в этих краях, в особенности на французской стороне гор, обращенной к Лангедоку. При этом я заметил, как глаза Пятницы сузились от охватившей его тревоги. Мой слуга стиснул рукоятку деревянного меча, но я ободряюще взглянул на португальца и, покачав головой, заметил, что все это сказки, поэтому нам ничего не угрожает.
Этьен успокоил нас, заверив, что на той дороге, по которой мы отправимся, подобная опасность нам не грозит. Итак, мы, равно как и другие двенадцать джентльменов со своими слугами, согласились последовать за ним.
И вот, 15 ноября в сопровождении проводника мы выехали из Памплоны. Я удивился, когда, вместо того, чтобы поехать вперед, мы проделали миль двадцать в противоположном направлении, по той самой дороге, по которой мы приехали из Мадрида. Переправившись через две речки, мы выехали на равнину и вновь оказались в теплом климате. Местность здесь была очень приятной, а снега не было и в помине. Свернув влево, Этьен привел нас к горам другой дорогой. Горы и пропасти казались ужасными, но он так лавировал, ведя нас такими извилистыми тропами, что мы перевалили через горы, не столкнувшись с особыми проблемами из-за снега. И внезапно перед нами открылся вид на прелестные плодородные провинции Лангедок и Гасконь, зеленые и цветущие, но до них было еще далеко, и нам предстояло проделать немалый путь по горным склонам.
Впрочем, мы сильно встревожились, когда на целые сутки зарядил снегопад, настолько сильный, что мы не смогли продолжать свой путь. Этьен уговаривал нас не волноваться. Скоро все испытания будут позади. И действительно, мы стали замечать, что с каждым днем спускаемся все ниже, уверенно продвигаясь на север.
Часа за два до наступления темноты, когда ехавший немного впереди нас Этьен скрылся из виду, со стороны густого леса выскочили три волка и понеслись в нашу сторону. Двое волков нацелились на нашего проводника, и если бы не наше вмешательство, они бы его растерзали. Один из хищников вцепился в его коня, а второй напал на человека, да с такой яростью, что у Этьена не хватило времени выхватить пистолет, и он мог лишь кричать, призывая нас на помощь. Я велел находившемуся рядом со мной Пятнице поехать вперед и посмотреть, что случилось. Как только Пятница увидел, что происходит, он ничуть не менее громко завопил: «О хозяин! О хозяин!» — но, будучи храбрым малым, поскакал на помощь несчастному проводнику.
Этьену повезло, что это был мой слуга, потому что за многие годы Пятница привык к зверю и не боялся его. Пятница помчался прямо к проводнику и из пистолета выстрелил точно в голову напавшему на него волку. Любой другой из нас стрелял бы с расстояния и при этом промахнулся бы или же мог попасть в Этьена.
Однако и этого было вполне достаточно, чтобы испугать и более смелого человека, чем я. И вся наша компания тоже была не на шутку встревожена, когда одновременно с грохотом выстрела Пятницы до нас с обеих сторон донесся зловещий волчий вой. Горное эхо подхватило и усилило его, и нам казалось, что мы окружены огромной стаей волков. Между тем, после того, как Пятница убил одного из волков, тот, который напал на лошадь, обратился в бегство, не причинив ей никакого вреда; хотя он и попытался вцепиться ей в голову, его клыки лишь лязгнули по металлической бляхе на уздечке. А вот Этьен сильно пострадал, ибо разъяренный зверь дважды укусил его, один раз в руку, а другой раз — в ногу чуть выше колена. Когда Пятница подоспел к нему на помощь, Этьен, искусанный волком, с трудом удерживался на испуганной лошади.
Услышав выстрел, все мы пришпорили коней и поехали как можно быстрее, насколько позволяла тропа, чтобы узнать, что случилось. Как только мы выбрались из-под деревьев, заслонявших нам обзор, мы увидели, что произошло, и поняли, каким образом Пятница спас несчастного Этьена, но до них было еще достаточно далеко, поэтому мы не могли разглядеть убитого зверя.
Пятница спас нашего проводника, и, когда мы подъехали к нему, помогал ему сойти с лошади, ибо Этьен был и ранен, и испуган одновременно.
Мы все еще находились в безлюдном месте, наш проводник сильно пострадал, и мы не знали, что предпринять. У меня в ушах стоял волчий вой, и от этого я испытывал странный прилив сил, как это однажды уже было в моей жизни, когда я услышал этот звук на побережье Африки.
Эти события и приближение темноты заставляли нас торопиться. Нам предстояло преодолеть еще около трех лиг, и Этьен поторапливал нас, чтобы мы скорее спустились с гор и оказались в Лангедоке.
Земля по-прежнему была покрыта снегом, хотя и не таким глубоким и опасным, как в горах. Как мы узнали впоследствии, голодные хищники в поисках пищи спустились в леса и долины и натворили немало безобразий в окрестных деревнях. Они зарезали много овец и лошадей. Были и человеческие жертвы.