– Мне кажется, я уже полюбила Алину. Очень жизнеутверждающая философия. Боюсь только, что сейчас, в этом городе, она не работает.
– Город – это всего лишь люди, – ответил Чарли. – Через сто лет, даже если многие здания и улицы останутся, это будет совершенно другое место. Нью-Фидлем умирает каждый день, но вместе с тем и постоянно возрождается. Каждый день появляется новая надежда. Каждый день восходит солнце. Каждый день открываются новые двери.
Я подалась вперед и поцеловала его в щеку.
– Когда закончим спасать мир, можете пригласить меня в «Нонна Санторо». Один знакомый, мнению которого я доверяю, сказал, что там замечательный красный соус.
Чарли покраснел и смущенно заулыбался.
– Обещаю, мисс Рук. Когда мы закончим спасать мир, я вас обязательно приглашу.
Остаток пути мы проделали в молчании, но неловкость между нами исчезла. Я прислонилась к Чарли, и он обнял меня за плечи. Я подумала о том, что некоторые приключения ни за что не испытаешь в компании мистера Джекаби.
Мы сошли на остановке в полумиле от нашей цели и до Садов Кулидж прошли пешком. Формально это был общественный парк, но не простой клочок зеленой травы посреди домов или ряды герани вдоль дорожек, а огромный, раскинувшийся на три акра участок на севере города, расположенный на высоком холме, с которого открывался замечательный вид на Нью-Фидлем. Сады представляли собой настоящий Эдем в миниатюре, скопление живых лабиринтов, вересковых лужаек и сотен различных благоухающих цветов, аромат которых разносился по переплетающимся тропинкам и преодолевал окружавший это место высокий забор.
Чарли старался не попадаться на глаза полицейским, дежурившим у главных ворот и по всему периметру. Тайком мы пробрались к очень старому дубу, самые нижние ветви которого были подпилены, но те, что располагались чуть выше, нависали прямо над забором. Оглядевшись по сторонам, мы взобрались по самой крепкой ветви и спрыгнули на мягкую землю по ту сторону ограды.
Дальнейший путь до места преступления показался райской прогулкой. Шагая рядом с Чарли в свете вечернего солнца, освещавшего своими золотыми лучами поляну с незабудками и розовыми кустами, я думала о том, что вселенная словно по ошибке создала атмосферу, совершенно не подходящую для наших целей этим вечером. Чарли, к его чести будь сказано, за все это время ни разу не упомянул о кольце. Если он и намеревался сделать мне предложение, как утверждал Джекаби, то, по крайней мере, не хотел делать его сейчас, когда нас ожидало мрачное зрелище.
Когда мы повернули за пышный куст с розовыми цветами, я невольно вздрогнула. Прямо перед нами вырос еще один полицейский в форме, и он стоял так близко, что скрыться от него было невозможно. Лицо офицера показалось мне знакомым: я видела его в участке десятки раз, когда он докладывал о чем-то Марлоу. Как же его зовут?
Полицейский, похоже, тоже испугался, увидев меня, а потом перевел взгляд на Чарли.
«Может, он не узнает его, – подумала я, хватаясь за малейшую надежду. – Чарли же не в форме. Может, он примет нас просто за влюбленную парочку, гуляющую по парку? За любовников, которые каким-то чудом не заметили кучу вооруженных полицейских на входе?»
– Кейн, – произнес мужчина.
Сердце у меня ушло в пятки. Чарли Баркер был простым, ничем ни примечательным человеком. До прошлой зимы Чарли Баркера даже не существовало. А вот Чарли Кейн считался опасным беглецом.
– Лейтенант Дюпен, – поприветствовал его Чарли. – Как поживает Мари?
– Уже ходит, – ответил Дюпен с явным облегчением. – Так быстро растет. Называет меня «Па». Правда, так она называет и нашу собаку, и соседского кота, но я стараюсь не принимать это слишком близко к сердцу.
Кашлянув, он многозначительно посмотрел на меня и приподнял бровь.
– А это кто?
– Она со мной, – ответил Чарли.
– То есть не с тобой, потому что тебя тут нет, – поправил его Дюпен и втянул воздух носом. – Ну что ж, я здесь стоял один так долго, что почувствовал непреодолимое желание проверить источник шума, который доносился… откуда-то из другого места…
Вежливо кивнув мне, он добавил:
– Если кто-то и не будет здесь во время моего отсутствия, то он должен проследить, чтобы его не было не слишком долго. Главный следователь уже час назад послал за помощниками коронера, которые должны доставить тело в участок. Они могут появиться в любую минуту.
– Спасибо, дружище, – поблагодарил его Чарли.
Перед тем как удалиться, Дюпен похлопал Чарли по плечу.
– Не благодари, Кейн. Тебя же тут нет.
Я испытала огромное облегчение. Да, комиссар Марлоу знал правду о Чарли, но я не предполагала, что кто-то еще из полицейского департамента догадывается об истинном положении дел.
– Какой милый этот Дюпен, – заметила я.
– Он превосходный детектив.
– Считаете, он не поднимет тревоги?
– Поднимет или нет, но нам действительно стоит поторопиться. Готовы?
Когда растешь в английском семействе с претензиями на аристократизм, тебя не готовят к осмотру места ужасного преступления и уж точно не объясняют, как анализировать количество вытекшей крови и мерзкие запахи. От тебя ожидают, что ты научишься танцевать полонез и вести светскую беседу с виконтом на приеме, который мать устраивает в саду, или поймешь, как втиснуться в неудобное платье, чтобы тебя представили ко двору. Ну да, если подумать, место убийства – это еще не самое плохое, с чем я могла столкнуться в жизни.
Эта часть парка переходила в своеобразный природный амфитеатр. Лужайка постепенно опускалась, и ее обрамляли пышные зеленые изгороди, направляя взор к простой каменной сцене посередине. Легко было представить, как на ней стоит какой-нибудь напыщенный поэт и читает торжественную оду в честь свадебной церемонии. За исключением того, что совершенная здесь церемония была отнюдь не торжественной и куда более мрачной.
Лежащий на сцене труп прикрывал кусок ткани, но, судя по очертаниям, это было тело мужчины. Его окружали почти полностью сгоревшие свечи. Мужчина лежал на спине, широко раскинув руки и ноги на манер Витрувианского человека[1]. Я постаралась не слишком акцентировать внимание на проступавших сквозь ткань красных пятнах и шагнула ближе. По обеим сторонам тела были начертаны размашистые символы, по замысловатости напоминающие кружево, только бледно-желтые, местами уже стершиеся.
– Кукурузная мука, – пояснил Чарли. – Я уже провел кое-какое расследование в городе. Символы похожи на знаки «веве». Мадам Вуаль их распознала. У нее есть книга про то, как жрецы вуду вызывают духов.
– Вуду? – переспросила я.
– Да, так она сказала. Но остальное это не объясняет.
Он обвел рукой деревья, образующие природный задник театра. Ближайшие стволы покрывали грубо вырезанные знаки. На одном была выведена пентаграмма, на другом – гексаграмма, а на дереве в центре – своеобразный крест с петлей сверху, в котором я узнала египетский «анх». У Джекаби в его домашней коллекции имелась пара подобных реликвий. Он говорил, что этот символ означает «жизнь», точнее, «бессмертие». Я попыталась вспомнить значения других изображений. Языческое, иудейское, древнеегипетское. В чем же здесь связь? С некоторых ветвей растущих за сценой деревьев свисали обрывки ткани, слегка покачиваясь на легком ветерке. Да, зрелище перед нами предстало зловещее и уж точно крайне печальное, но весь его трагизм казался пустышкой. Мне следовало бы испытывать отвращение, страх и другие эмоции, подобные тем, что нахлынули на меня, когда я впервые увидела труп, – но ничего подобного я не чувствовала. Вместо этого я ощущала какое-то раздражение, как будто где-то на заднем фоне моего разума неприятно пищал комар. Возможно, я начинала черстветь душой или же меня просто смущал тот факт, что некая театральность этого преступления усугублялась самим местом его совершения, ведь труп лежал на сцене. Все эти оккультные символы и магические атрибуты казались всего лишь декорациями. Но еще больше меня беспокоило чувство, что весь этот мрачный антураж выглядел и пугающим, и знакомым одновременно, словно меня посетило мрачное дежавю.
– Его звали Стивен Фэйрмонт, – тихо произнес Чарли. – Возраст – тридцать пять лет.
– Тут что-нибудь изменилось с того момента, как обнаружили тело? – спросила я, пытаясь вспомнить, какие вопросы задает Джекаби в подобных случаях.
– Кукурузная мука немного стерлась, но в остальном все осталось по-прежнему.
Я подошла к краю сцены. Ткань немного отвернулась, и под ней виднелась рука мужчины. Чуть выше запястья алел порез – очередной грубый символ, сделанный прямо на коже. Круг, обведенный ниже более широким полукругом, от которого спускалась линия, пересеченная пополам другой линией, подобно кресту. Что-то подобное я уже где-то видела. Мне вспомнились занятия по классической мифологии. Символ Аида или, возможно, Гермеса; я не могла вспомнить точнее.
Каким образом символ древнегреческого бога связан с заклинаниями вуду? И что общего у вуду с анхом и пентаграммой? Назойливое жужжание у меня в голове усиливалось. «Думай, Эбигейл». Что такого странного в представшей передо мной картине? Ну, кроме того, конечно, что она вообще вся странная. Как все эти детали складываются в одно целое?
Они не складывались.
– Если хочешь поклоняться Врагу рода человеческого, то нужно верить в него, – задумалась я вслух.
– Врагу рода человеческого? – переспросил Чарли.
– Вспомнила кое-что, о чем мистер Джекаби говорил в полицейском участке. Здесь все не так. Как будто таинственный злоумышленник поленился связать все воедино. Зачем тому, кто поклоняется духам вуду, вызывать Аида? Эти символы противоречат друг другу. Они словно бессмысленная иллюстрация с обложки дешевого романа ужасов.
Жужжание у меня в голове вдруг переросло в отчетливую ноту. Я же читала похожий дешевый роман ужасов, который назывался «Оккультное убийство» или что-то в этом роде. Теперь я поняла, почему эта обстановка выглядела такой знакомой! Труп, свечи, даже ткань, вздымающаяся под порывами ветра; последний раз, когда я видела всю эту сцену, она смотрела