Грант прошел на кухню, где Пейдж все еще мыла посуду.
– Помочь? – поинтересовался он.
– Вода совсем холодная, – ответила сестра, не оборачиваясь.
Он стал возле раковины рядом с ней и взял в руки тарелку.
– Спасибо за обед, – произнес детектив, опуская тарелку в ледяную воду.
Пейдж продолжала молчать.
– А ты вела себя совсем тихо, – заметил брат.
– Не хотелось брать на себя больше, чем ты уже на меня повесил.
– Софи на нашей стороне.
– Тогда почему она в наручниках?
В кухне повисла тишина.
Пейдж вновь открыла кран.
Напряжение, которое испытывала его сестра, Грант ощущал как нечто живое. Он видел его в том, как она яростно оттирала круговыми движениями губки поверхность тарелки.
– Я слышала ваш разговор в подвале, – сказала, наконец, Пейдж.
– Тогда ты уже знаешь, что я тебя ни в чем не обвиняю.
– А еще я знаю, что если дойдет до моего слова против слова твоей напарницы, то у меня нет никаких шансов.
– Послушай, кто сейчас сидит на цепи в гостиной? Ты моя сестра, так? И все сомнения толкуются в твою пользу.
– Стоит ли беспокоиться? Ведь я же черт знает что сотворила со своей жизнью. Ты так, кажется, сказал? Наркоманка. Проститутка, которая протрахала свою судьбу.
– Я защищал тебя, Пейдж, – заметил Грант, но даже ему самому это возражение показалось слабым.
Тарелка, которую держала сестра, с сильным всплеском упала в воду.
Женщина оперлась руками о края раковины.
– Ты меня никогда не защищал.
– Ты это о чем? Я тебя вырастил.
– Это не одно и то же.
– Мне больнее слышать это, чем ты думаешь.
– Твои рыцарские попытки исправить меня всегда были направлены на то, что́ мне, по твоему мнению, было нужно, но никогда на то, что́ мне было нужно конкретно от тебя.
– Я даже не понимаю, что это все значит.
– Это значит, что мне ни к чему было претворять в жизнь твои замыслы. Мне нужна была твоя помощь. Чтобы ты был рядом.
– Я всю жизнь хотел только одного – помочь тебе.
– Наверное, ты действительно так думаешь. Как любой хороший врач. Но я не твоя пациентка. Знаешь, почему я сбежала в первый раз, а потом сбегала каждый раз, когда ты меня находил?
– Этот вопрос я задаю себе вот уже много лет.
– В этом-то и проблема. Ответа у тебя нет, но ты никогда не поймешь почему. Я сбегала, потому что мне надоело смотреть, как ты вечно копаешься в моих проблемах, как в своих собственных. И как будто ты точно знаешь, как их исправить. Ты еще больше болен, чем я, Грант. Я всегда хотела иметь рядом брата, а ты вечно хотел играть роль спасителя. Так что мы оба с тобой чокнутые, братец.
– Но ведь семья для этого и существует. Чтобы ее члены помогали друг другу.
Пейдж повернулась к нему лицом:
– Я сама бросила наркоту, Грант. А потом появился ты – и вот теперь у нас труп на втором этаже и закованный в кандалы офицер полиции в гостиной. И в чем же ты мне помог?
Мортон схватил со стола влажное полотенце и вытер руки.
– Ты говоришь так, будто жизнь у тебя полностью наладилась. Но я только что видел, как тебя использовали, Пейдж. Может быть, ты и соскочила с иглы, но до полной чистоты тебе еще очень далеко.
Слова вырвались у детектива прежде, чем он смог замолчать. Его потрясло, насколько точно он их выбрал и насколько они были полны яда. Они возникли в том месте его души, о существовании которого он и не подозревал и в котором не осталось ни капли любви к сестре. Одна только злоба и разочарование.
На лице Пейдж появилось выражение полной безысходности.
Она в замешательстве покачала головой:
– Да пошел ты…
Глава 30
– Все в порядке? – крикнула Софи со своего места, когда Грант, миновав прихожую, влетел в гостиную.
– Отлично, – ответил он и выбрал из целого легиона горящих на кофейном столике свечей короткую и приземистую, пахнущую чем-то, напоминающим лаванду.
С ней он вернулся в прихожую и прошел под лестницу, остановившись перед дверью в подвал. На кухне продолжала бежать вода. Мортон прислушался к позвякиванию тарелок и стаканов, но ничего, кроме шума воды, не услышал. Он представил себе Пейдж, замершую возле раковины, все с тем же выражением боли на лице.
Во время их последней стычки в Финиксе, когда сестра в очередной раз пыталась себя уничтожить, она в слезах наклонилась к Гранту и прошептала, что хотела бы, чтобы после аварии он тоже превратился в овощ. А потом поцеловала его в щеку. Это была Пейдж в худшем своем проявлении. Пейдж, окончательно выжившая из ума. Ему не было от этого легче, но тогда он хотя бы знал, что это говорит не его маленькая сестренка.
«Ну, и как будешь оправдываться, приятель? На кого переведешь стрелки за свою вспышку?»
И все-таки это чувство никуда не делось.
Чувство неутолимой ярости.
Грант посмотрел через кухню в спину сестре.
Он знал, что сказал лишнее. Знал, что ему надо было спустить все на тормозах. Уйти. И в уединенном месте заехать кулаком по стене. Но он не смог остановиться. И никогда не мог. Язвительные слова требовали выхода и находили его.
– А тебе хоть когда-нибудь, хоть на мгновение, приходило в голову, что, может быть, ты была мне необходима? – сказал он. – Что мне нужна была сестра? Сестра вместо ходячей неудачницы, которая за все время, что я ее знал, ни одного дня не могла контролировать собственную жизнь? Это тебе никогда не приходило в голову? Наверное, мне просто повезло, что я не был слишком к тебе привязан.
С этими словами полицейский открыл дверь и стал спускаться в подвал.
Пламя свечи заколебалось.
В его слабом свете было видно всего несколько хилых ступенек – остальные исчезали во мраке. Грант помнил, как легко они прогибались под его весом и с большой осторожностью поставил ногу на верхнюю.
Она прогнулась.
Мортон слышал, как Пейдж плачет на кухне. Он ненавидел себя за это, и в то же время это доставляло ему удовольствие.
Грант внимательно смотрел себе под ноги, каждый раз ставя ногу на самый край ступеньки и стараясь как можно скорее переносить вес на следующую, не замедляя при этом спуска.
Внизу было еще темнее, чем он помнил. Казалось, что мрак сгустился и, как ядовитый эфир, липнет к его коже, холодный и тягучий.
Подняв свечу вверх, детектив осмотрелся и понял, что его глаза уже полностью привыкли к темноте.
В углу высилось пианино, едва заметное в хилом свете.
Что-то в его присутствии раздражало Гранта и какая-то часть его боялась, что вот сейчас из темноты раздастся старый рэгтайм[24], и клавиши будут двигаться сами по себе. А те, чьи молоточки отсутствуют или погнуты, будут издавать фальшивые ноты.
Он постарался избавиться от подобных мыслей.
Сейчас он испытывал тот же страх, который испытывал, лежа ночью в кровати много лет назад – уже не мальчик, но еще не мужчина, оставшийся в доме в одиночестве и боявшийся закрыть глаза. Мортон всегда считал, что этот страх остался в прошлом. По крайней мере надеялся на это. Черт, разве не этот страх был одной из причин, почему он пошел работать в органы правопорядка? Но, став взрослым, он иногда чувствовал себя в большей степени ребенком, чем был в детском возрасте.
«Тридцативосьмилетний дылда, который все еще боится подвалов».
Он остановился на мгновение, чтобы взять себя в руки, и прошел по неровным камням к тому окну, которое разбила Софи.
Сквозь остатки стекла на него падал свет уличного фонаря.
В темноте, под окном, прятался частично поломанный малярный помост. Он был грубым – кусок ДСП, приколоченный к двум деревянным козлам. Скорее всего его оставила здесь бригада, занимавшаяся ремонтом. Когда Софи спрыгнула на него, рабочая поверхность раскололась надвое, и теперь обе половинки стояли под углом в девяносто градусов друг к другу. Грант не знал, будет ли их достаточно, но, на его взгляд, это были идеальные дрова.
Он ударил по одной из половинок ногой, надеясь, что от этого удара дерево окончательно развалится.
Но ДСП едва прогнулась.
А вот боль пронзила его ногу.
Повернувшись, детектив еще раз осмотрел помещение в поисках какого-нибудь инструмента.
В углу, под лестницей, он заметил какой-то инвентарь на длинных ручках, прислоненный к стене.
Подойдя и внимательно изучив инструменты, он выбрал кувалду, которую поднял и отнес к помосту.
Грант поставил свечу на пол и свободной рукой постарался отодвинуть помост от стены.
На открывшейся стене из грубого кирпича в неверном пламени свечи двигалась его тень, которая изгибалась и вытягивалась до самого потолка. Кувалда на этом теневом изображении превращалась в деформированную конечность.
Тень двигалась вместе с Мортоном, но у него было ощущение, что она существует сама по себе.
Он бросил внезапный взгляд через плечо, на пианино, но оно оказалось потерянным где-то в темноте.
Грант встал в стойку перед помостом.
Крепко, двумя руками, взялся за кувалду – при этом его правая рука оказалась прямо под самим бойком, а левая на конце рукоятки – и поднял ее над головой.
Удар был такой силы, что он даже не почувствовал, как кувалда прошла сквозь рабочую поверхность – щепки разлетелись в разные стороны, боек врезался в каменный пол, и от удара содрогнулись его руки и пломбы в коренных зубах.
Еще восемь ударов, и помост превратился в кучу щепок для растопки.
Тяжело дыша, полицейский облокотился на ручку кувалды и изучил дело своих рук. Неплохо, но на всю ночь явно недостаточно.
А самое главное, он так и не смог утолить свою жажду разрушения.
Грант поднял свечу, забросил кувалду на плечо и прошел в угол, где пряталось пианино.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что это великолепный экземпляр из красного дерева с медным покрытием на басовых и сопрановых струнах. В молодости это, должно быть, был совершенно изысканный инструмент. Но теперь, спустя десятилетия, лак с него практически сошел и металлические части покрылись ржавчиной.