[41]
Из цикла «ОСТРОВА В ПРОСТРАНСТВЕ»
ЧЕМОДАН
В чемодане было темно и сухо. Чемодан покачивался, оттого что его несли. Евгений лежал в чемодане и ничего не думал. Потом Евгений услышал, что чемодан швырнули. И он полетел. Пока чемодан летел, Евгений заснул.
Когда Евгений проснулся, чемодан стоял на месте. Вокруг был шум, суматоха, и кто-то все время отпихивал чемодан ногами. Потом на чемодан села женщина. Сидя, она разговаривала с кем-то, покачивалась и порой смеялась. Вскоре Евгения снова понесли. Затем побежали. Раздался грохот, где-то завыли кошки, протяжно и зло. Послышались выстрелы. Чемодан кто-то высоко поднял над собой и бросил на землю. Евгений сильно ушибся. Он лежал и слушал выстрелы.
В конце концов перестрелка стихла. Но Евгений оставался лежать в темноте. Внезапно ему почудилось, что кто-то пробивается в чемодан снизу. Потом почувствовал, что кто-то пробивается под мышку. Немного позднее Евгению стало казаться, будто в нем кто-то есть. Сильно заболела голова, и Евгения стошнило. Все вокруг зашумело, и Евгений понял, что шумит трава.
И Евгений решил, что это был цветок. Евгений только не мог догадаться, поднимется ли цветок над чемоданом или расцветет у него под черепом.
ПРУЖИНА
Евгению повезло, ему дали маленький пластмассовый ключ.
Евгений положил ключ в карман и вышел на улицу. На улице вдоль тротуаров стояли женщины. Они не двигались, они пусто смотрели в даль, отставив ногу и подпершись рукой. Вокруг женщин была давка, и протиснуться к ним Евгений не смог.
Тогда он пошел по квартирам. Многие квартиры были пусты, но в некоторых сидели и лежали женщины. В одной из квартир Евгений подошел к женщине, лежавшей на боку. Он вставил ей ключ между лопаток и несколько раз повернул его. Женщина заморгала открытыми глазами, села, поправила прическу и поцеловала Евгения. Вдвоем они вышли на улицу.
Евгений повел женщину в ресторан и заказал вина. Женщина сидела рядом, положив голову на руки, смотрела Евгению в глаза и улыбалась. Принесли вино. Евгений чокнулся с женщиной и выпил. Она тоже выпила и чуть приподняла край юбки. Потом они выпили еще и женщина приподняла юбку повыше. Евгений засмущался и вывел женщину на улицу.
Он взял ее под руку и заспешил домой. На одном из перекрестков женщина вдруг остановилась, высоко подняла ногу и хотела затанцевать. Но завод вышел, и женщина так и осталась стоять с поднятой ногой и застывшим взглядом.
Евгений бросил ключ на мостовую и пошел домой один. Первый же прохожий быстро подобрал ключ, схватил женщину поперек живота и потащил куда-то.
РОЗЫ
На тротуаре возле магазина сидели в кружок девочки и плакали. Они плакали, не вытирая слез. Евгения подошла и спросила, почему они плачут.
— Мы играем в розы, — ответили девочки, не поднимая глаз. Все они сидели с пустыми руками, сложив их на коленях.
Евгения вошла в магазин. В магазине было душно и густо пахло мясом. Молодая женщина с плоским веснушчатым носом стояла за прилавком. Она швыряла из-за прилавка длинные белые кости. Посетители вежливо ловили кости в воздухе, осторожно отталкивая друг друга и сплевывая на пол. Они завертывали кости в пиджаки, жилеты, кофточки и спешили на улицу.
Евгения тоже поймала кость и швырнула ее назад, на прилавок. Продавщица села на чурбан, на котором обычно рубят мясо, и заплакала. Она сняла с ноги черную лакированную туфлю и стала показывать всем из-за прилавка большой палец ноги. На пальце была глубокая язва. Показывая людям палец, продавщица всхлипывала и смотрела на Евгению.
В магазине быстро собралась толпа. Все окружили Евгению, тыкали ее пальцами в щеки, в спину и в грудь. Все бешено вытирались носовыми платками, снимали обувь и осматривали пальцы.
«Включили красный свет...»
Включили красный свет, и женщина исчезла.
Включили синий свет, и она появилась.
Включили желтый свет, и женщина засмеялась. Она пошла по канату, радостно улыбаясь направо и налево.
Тогда включили черную лампу. Низким голосом женщина запела о любви. И голос покачивался, как пальма на сильном ветру.
Все это происходило на острове, под длинными теплыми тучами, когда крабы выходят на берег, а вдалеке кто-то плывет, откинувшись спиной на корму лодки.
Иван МАКАРОВ[42]
ЦАРСТВО ДИКИХ
Я бежал. На меня бросилась собака. Потом в меня стреляли. Потом снова бросилась собака. Потом снова стреляли. Я пробежал еще метров сто и упал. Тогда меня взяли и обменяли на трех диких. Один был совершенно красного цвета, другой — темно-зеленый, а третий... Третий был полосатый. Когда меня обменяли, я долго не мог смотреть людям в глаза, так мне было стыдно. Я лежал лицом вниз. Тогда пришла Она. Она обхватила меня за плечи и причитала:
— Ну, посмотри на меня, посмотри...
Я посмотрел. Она мне не показалась красивой. А потом... Потом ничего. Потом мы бежали с Ней вместе. На нас бросились собаки. В нас стреляли. Ее убили. А я убил одну собаку... Тогда мне ничего уже не оставалось делать. Я не знал, как жить. Я пошел к их дикому царю сказать, что сдаюсь и согласен ему служить.
— Ну, это, с одной стороны, так приятно, — отвечал царь, — а с другой... Уж, право, не знаю, как на это посмотрят... Я вас, конечно, возьму, но уж, простите, с испытательным сроком... Вы не обидитесь?
Мне только этого и надо было. Я схватил неожиданно (и для себя неожиданно!) большое дубовое кресло-трон — и убил их дикого царя. Тогда меня самого захотели убить. Накинули на шею веревку и зачем-то еще принесли нож. Но подумали и сказали:
— Ты убил нашего царя, и мы не знаем теперь, кому быть у нас царем, потому что некому. Так что будь нашим царем, а иначе придется тебе умереть. От веревки или от ножа.
Тогда я стал царем. Быть царем оказалось трудно, но приятно. Только я всегда вспоминал Ее, и как мы с Ней бежали, и никакая другая не могла мне Ее заменить.
Я решил заключить мир с одним из соседних царств.
— А чем мы скрепим наше мирное соглашение? — спросили меня.
И было решено, что я возьму в жены их царскую дочь, совсем еще юную и прекрасную.
Так требовал обычай, я согласился, но когда увидел невесту, вспомнил Ее, ту, с которой мы бежали от собак и под пулями: царская дочь была совсем на Нее не похожа. И я сказал:
— Нет. С этой я могу один только раз. Но чтобы она была моей женой — этого я не могу.
И с тех пор мы все время со всеми воюем.
Александр МАКАРОВ-КРОТКОВ[43]
УЧЕНИЯ
— Ну, бац-срац, что будем делать с тобой? — спросил меня сержант милиции Пшеничкин, задумчиво поводя плечами.
— Хорошо бы отпустить, — произнес я, покоряясь судьбе.
— Чего захотел, бац-срац. Отпустить. Для этого, что ли, я тебя задерживал?
Я застенчиво улыбнулся:
— Нет, наверное.
— То-то и оно, бац-срац. Соображаешь.
В отделении пахло карболкой и мышами. На скамейке напротив щебетали о своем нехитром бизнесе молоденькие проститутки. За окном вовсю валил снег, а здесь было тихо, тепло, хотелось вздремнуть.
— Ну что, будешь говорить? — спросил меня сержант Пшеничкин и ударил кованым сапогом в пах.
— Только по голове не бейте, пожалуйста.
— Это почему?
— Не люблю.
— А-а... — протянул сержант.
— С детства не люблю, — продолжал я беседу. — Мозги начинают стучать друг о друга. Неприятно.
— Понятно, — сказал Пшеничкин, выкручивая мне большой палец на правой руке.
Распахнулась дверь, и в помещение стремительно влетел лейтенант Рябенький, деловито покачивая бедрами.
— Ну что, бац-срац, молчит?
— Так точно, товарищ лейтенант.
— Придется применить крайние меры.
— Только по голове не бейте, — еще раз попросил я.
— Не любит, — сказал сержант. — С детства.
— А-а-а... — многозначительно протянул Рябенький.
Ночью привезли вдрызг пьяного мужика. Он оказывал сопротивление бывшим при исполнении, обещал какому-то Кирюхе прочистить мозги, нарушал права человека и грозно икал. Ему дали понюхать эфира с нашатырным спиртом, и он, блаженно улыбнувшись, стал задремывать, тем самым осуществив мою навязчивую мечту.
Лейтенант Рябенький говорил по телефону:
— Нет, товарищ генерал. Да, товарищ генерал. Слушаюсь, товарищ генерал.
— Током попробуйте, — услышал я сквозь телефонное шипение. — Или иголкой в ухо. Сразу заговорит. В случае чего телефонируйте. Буду сам.
Генерал Топтун прибыл под утро. Сержант заботливо счищал веником снег с генеральской шинели.
— Ну что, бац-срац, не заговорил?
— Никак нет, — возразил лейтенант.
— А зажигалкой под нос пробовали? Или, там, бац-срац, чем-нибудь тяжелым по голове?
— По голове не надо, пожалуйста, — в очередной раз попросил я.
— Не любит, — отрапортовал сержант. — С детства. Мозги, говорит, начинают стучать друг о друга. Неприятно.
— Да-а... — покачал головой генерал. — Помню, в сорок третьем, под Сучаном, контузило моего командира. Тащу я его на себе через леса, через болота. На тысячу километров ни одной советской души. Одни враги народа попадаются. Ну я их, как полагается, бац-срац, ликвидирую. Ползем, значит, мухоморами питаемся. А командир мне и говорит: «Топтун, а Топтун, брось меня, не надрывайся». А я ему: «Нет, товарищ командир, я вас куда следует в целости и сохранности доставлю».
— И доставили? — восхищенно спросил сержант.
— И доставил, бац-срац, как огурчика.
— А в каких частях вы служили, товарищ генерал? — спросил просиявший Пшеничкин.