— Я черт.
— Уходите отсюда, этого еще не хватало!
— Я-то уйду, а ты хорошенько смотри за порядковыми номерами, когда будешь проверять накладные.
Сказав эти слова, черт встал и ушел — надо заметить, без всякой обиды.
Встал и ушел.
Работая уже с бумагами в тресте, Зосима Федотыч, который принял как шутку сказанное тем типом, обратил внимание на то, что действительно одной бумажки не оказалось, притом самой важной, ради которой он и приехал.
— Вот черт, — подумал он, — значит, это и в самом деле черт?
Но эта правильная мысль как-то улетучилась из его головы.
Вечером черт снова появился. И снова предупредил:
— Сегодня не возвращайся по той дороге, по которой ходишь, а иди по улице Двадцатипятилетия Октября.
Не послушал.
И был ограблен среди белого дня возле самой гостиницы.
Сняли с него дубленку и шапку. Хотели разуть, но что-то помешало.
Часа через два явился черт. Бросил мешок:
— Возьми свои шмотки, маловер. С большим трудом удалось отбить.
На другой день Стручков без сожаления покидал негостеприимный город.
И только сев в поезд, вспомнил про того субъекта и подумал: «Черт ли, не черт, а поблагодарить надо бы».
Через несколько минут в купе входит прилично одетый господин. Садится напротив и говорит:
— Хорошо, что ты хоть теперь решил поблагодарить за сделанное добро. Не волнуйся, дальше не поеду, сойду на следующей станции.
Когда поезд остановился, Зосима Федотыч встал и без малейшей робости пожал черту руку, спросив:
— Почему ты помогал мне?
— Не знаю, — отвечал черт, — почувствовал расположение. Тепло исходило от тебя — может, родственниками когда-то были.
— Какими родственниками?
— А ты что думаешь, черти из ничего родятся?
КОРЫТО
Поселились у еще не очень старой бабы Шурки черти, целых три штуки. Откуда взялись, неизвестно.
Распалилась на них баба:
— Уходите, проклятущие, житья от вас нету!
— Какого житья, — поинтересовались черти, — думаешь, не знаем, отчего твой мужик дуба дал? Прекраснейшим образом осведомлены. Водкой опился. И тебя, дуру, всю жизнь колотил. От этого и состарилась раньше положенного срока.
Баба отвечала:
— На то он и мужик, чтобы пить и жену бить. Не пьют те, у кого денег нет и кому не подносят.
— Правильно, баба, говоришь, но мы твоему житью не помеха.
— А помыться как, что же, мне при вас раздеваться догола?
— Не съедим. Мы существа бесполые, так что не стесняйтесь, — захихикали черти.
И с того времени принялись ублажать хозяйку.
Притащили большое корыто. Перину вместе с подушками где-то свистнули.
Помоют бабу. Спинку мочалкой потрут. Поясницу и все остальное помассируют.
И так хорошо пошли дела, что через некоторое время Шурку не узнать. Раздобрела от хорошего житья, порумянела, как пирожок.
Скоро и жених нашелся. Столяр коммунхоза, непьющий и некурящий.
Как только баба привела в избу мужика, черти потихоньку смылись.
Корыто и перину с подушками оставили как напоминание о своем пребывании.
ПОСЛЕДНЕЕ СРЕДСТВО
Жил недалеко от города Ряжска, в деревне Шелемишево, шофер совместного предприятия Тихон Скобцов.
Был он известный на всю округу пьяница.
Жена сбежала.
Прихватив с собой все, что можно прихватить.
Не выдержала маразма.
Осталась у Тихона одна замызганная телогрейка.
Да он и ту ухитрился кому-то всучить за сто граммов водки. Черт, который проживал у него за печкой, сжалился над мужиком. Добыл для него новый овчинный полушубок. И повесил на вбитый в стену гвоздь.
Не помогло.
Тихон этот полушубок на рынке загнал.
Деньги пропил.
Тогда черт избрал другую тактику.
Набухал в бутыль из-под водки тормозной жидкости. Поставил на стол.
И хоть бы что.
Вылакал Тихон содержимое. И завалился спать.
«Ну, погоди, — думает черт, — ты у меня попляшешь!»
Нашел бой-бабу злющую-презлющую.
Нашептал ей на ушко, что мужик Скобцов стоящий, работящий, непьющий.
А сам думает:
«Уж эта стервоза добьется своего. Наведет порядок».
Прошла пара месяцев.
И что?
Тихон и бабу к выпивке пристрастил. Хлещут в две руки.
Посмотрел черт на них трезвыми глазами. И убрался куда подальше.
ЗВУЧНАЯ ФАМИЛИЯ
Художник Герман Шелопутников преподавал живопись в Ряжском педучилище для местных балбесов мужского и женского пола.
И вот что с ним случилось.
Стал он с некоторых пор замечать у себя в доме кое-какие нежелательные явления.
Придет, скажем, со службы, сядет за стол поужинать, а похлебка вместе с миской прыг — и в помойное ведро.
А то наоборот, помойное ведро само собой вскочит, извольте радоваться, на стол.
Догадался, в чем дело.
Растопил печь.
Закрыл трубу заслонкой.
Вышел во двор и стал ждать.
Минут через пятнадцать повалил из окон дым, а из избы выполз чихающий черт и хотел было прошмыгнуть мимо Шелопутникова.
Но попался.
Проучил его хозяин хорошо при помощи хворостины.
Бил до тех пор, пока черт не взмолился:
— Отпусти, что хочешь для тебя сделаю.
— А мне ничего не нужно, — отвечал художник, — у меня все есть. Зарплаты в сорок тысяч на прожитье хватает, потому что живу скромно, не пью, не курю, да и по части нежного пола уже не балуюсь.
— А выдающимся художником быть не желаешь?
— Не желаю. В молодые годы были потуги. А потом увидел, что таланта маловато.
— Не ври, талант у тебя есть, да провинциальная спячка одолела. Бери карандаши, кисти, побалуемся.
И насел черт на художника: рисуй да рисуй!
Через год, или более того, явился результат.
Выставил Шелопутников одну картину, другую, публике понравилось.
Сделали ему персональную выставку в Рязани.
И пошло!
И пошло!
В прошлом году избрали в Российскую академию. Академик Шелопутников, звучит неплохо!
МЕШОК С ЧЕРТЯМИ
Шел Егор Трубников домой в приподнятом расположении духа.
На углу улицы Гоголя и улицы акад. Шмидта заметил нечто, что его несколько озадачило.
Из-под земли вынырнул чертенок.
Егор, не долго думая, цап его за шкирку и в мешок.
Вслед за первым выскочил второй. Он и второго туда же.
Таким образом набралось тринадцать штук.
Двенадцать в мешке. Тринадцатого заткнул за пояс.
— Что делать с нечистью?
Решил в речке утопить.
Так и поступил. Про тринадцатого позабыл.
И только придя домой, заметил, что хвост чей-то торчит.
Этого куда деть?
А чертенок верещит:
— Глупый Егор, не знаешь разве, что черти ни в огне не горят, ни в воде не тонут?
Глянул мужик, а чертенята и в самом деле живее всех живых возле стеночки стоят.
— Скажите, черти, — взмолился Трубников, — какого черта вам, окаянные, нужно в моей чертовски скверной берлоге?
— С этого бы начинал. Начальник милиции тебе на прошлой неделе по роже съездил?
— Было дело.
— За что?
— Шут его знает. Скорей всего, просто так, из любви к искусству.
— И ты решил оставить это дело без внимания?
— А что я могу? У него сила.
— Зато мы можем.
— Вам он тоже рожи набил?
— Хуже. Под самого районного Сатану яму копает. Ну, мы ему устроим веселенькую жизнь. Он у нас попляшет. Пока поживем у тебя. За постой заплатим в СКВ.
— Живите, раз уж вперлись. А своими СКВ можете задницу подтереть. Куда с ними в Ряжске деваться?
И вот что произошло.
Проснулся утром милицейский майор и обнаружил рядом с собой вместо пирогообразной супруги пьяного, известного всему городу бомжа Петю.
А жену отыскали на другой день в деревне Нагорное за двенадцать верст от Ряжска.
Могла бы оказаться и подальше, в Минске или в Новосибирске...
ПЕРЕСТАНОВКА ШТАТОВ
— Да, брат...
Разговор двух сотрудников одного управления мясо-молочной промышленности.
— Да, брат, плохи наши дела, скоро и мы вылетим в трубу. Главного инжа уволили, вместо него поставили замзава отдела снабжения. Главбуха переместили куда-то о-хо-хо! Днем с огнем теперь не сыскать. Вместо электрика поставили экономиста, специалиста высокого ранга. По этой причине свет и тухнет раз десять в сутки. Электрика переквалифицировали в слесаря-водопроводчика. И в туалете вода хлещет как хочет.
— А я бы, — отвечал другой, — пошел бы кочегаром в котельную, хоть кандидат наук.
— Подожди, брат, это что за ...
Объявление:
ЗАБРОНЗОВЕВШИЙ ЗАЗУЛЯ
В воскресный день утром жители, вместо того чтобы идти на рынок, стояли разинув рты на центральной площади города.
И было чему удивляться.
На пьедестале памятника вместо В. И. Ленина стоял первый секретарь Ряжского горкома КПСС товарищ Зазуля И.В.
Обут он был, хотя на дворе стояло лето, в валенки с галошами, одет в ратиновое пальто с каракулевым воротником, какие любили носить партийные боссы, в правой руке держал фетровую шляпу, а левой указывал путь в светлое будущее, в коммунизм, на пути которого, если провести прямую линию от указующего перста, стоял привокзальный павильон «Пиво — Воды».
Среди номенклатурных создался некоторый переполох. Собрались члены политбюро.
Кто-то принес лестницу, чтобы Зазуля мог спуститься на землю.
Зазуля безмолвствовал.
Когда же председатель местного КГБ поднялся наверх, то заметил, что Илья Владимирович спуститься не может, забронзовел.
Начальство, вернувшись в райком, было еще более поражено.
В кабинете секретаря за столом, живее всех живых, сидел Владимир Ильич и, ласково улыбаясь, спрашивал:
— Почему товарищи опаздывают на работу?
Тут уж начальники, почуяв что-то недоброе, бросились бежать в разные стороны.
Но недоброго ничего не произошло, кроме того, что к середине дня и Владимир Ильич и За