еть и из окна конференц-зала. Несколько лет назад конференция проходила в Университете Нельсона Манделы в пригороде Порт-Элизабет (ЮАР). Не считая группу основных зданий, бóльшая часть территории в 830 га, отведенных под учебный кампус, расположена среди нетронутого финбоша (что на языке африкаанс означает «мелкий кустарник») — особой жестколистной растительности, характерной для юга Африки. Шел второй день конференции, и я, после своего доклада и ответов на вопросы, глазел в окно в ожидании следующего заседания. Издали финбош выглядел довольно невзрачной, выжженной на солнце, обширной холмистой пустошью. Но вскоре я начал замечать небольшие цветные вкрапления, разбросанные там и тут среди зелени. Финбош был в цвету, и я внезапно осознал, что оказался в нужном месте и в нужное время, чтобы увидеть нечто особенное. Извинившись, я тут же выскочил наружу. Если бы кто-то в этот момент посмотрел в окно, то увидел бы, как я исчезаю среди кустов в поисках самого главного, на чем зиждутся отношения между пчелами и человеком.
Чтобы найти пчел, много времени не понадобилось. На розовых, напоминающих флоксы цветках неизвестного мне кустарника я обнаружил группу насекомых как раз того вида, который и ожидал встретить. Для меня, прибывшего сюда из Северной Америки, это зрелище само по себе было редким удовольствием: медоносные пчелы в своей естественной среде обитания. Дома я не мог не испытывать противоречивых чувств в отношении этих удивительных созданий, когда интерес к их биологии омрачался знанием об их негативном воздействии на местные виды[114]. По некоторым оценкам, медоносные пчелы из отдельно взятого домашнего улья потребляют столько нектара и пыльцы, сколько хватило бы для обеспечения 100 000 гнездовых ячеек листорезов, роющих, земляных или других местных пчел. Но здесь медоносные пчелы были как раз там, где им самое место, летая туда-сюда на фоне того засушливого африканского ландшафта, где зародились виды Apis и наш собственный вид тоже. Я наблюдал, как они потягивают нектар, порой по двое сидя на цветке, а затем попытался проследовать за некоторыми после того, как они снимались с цветка, чтобы проверить, удастся ли проследить за ними до их гнезда. Но все оказалось тщетно: после нескольких шагов я всякий раз терял их след среди густых кустарников. Тогда я присел и, прислушиваясь, стал ждать, надеясь на помощь одного существа.
Если бы я писал роман, то далее сказал бы, что в следующий момент светло-бурая птичка размером с дрозда села на ближайший сучок и беспокойно защебетала, стараясь привлечь мое внимание. Затем я бы описал, как последовал за этой птицей, которая скакала по веткам, перелетая с одной на другую, чтобы через заросли колючих кустарников вывести меня прямо к жужжащему пчелиному жилищу. К сожалению, ничего такого не произошло, но, как это ни удивительно, все могло быть на самом деле именно так. Большой медоуказчик получил свое название как раз за такое поведение — он приводит людей к пчелиным гнездам, оживленно прыгая и хлопая крыльями, с неустанными криками, которые в книгах о птицах описываются как «ке-ке-ке-ке-ке-ке-ке!!!». Птичка эта широко распространена на всей территории Африки к югу от Сахары, и, где бы ее ни обнаруживали, местные охотники за медом научились пользоваться ее уникальными способностями.
В одной работе говорится о том, что следование за медоуказчиками повышало частоту обнаружения ульев почти в шесть раз: птицы неизменно приводили охотников за медом к гнездам пчел, даже более крупным и богатым медом, чем те, что они находили самостоятельно. После обнаружения и разорения пчелиного гнезда людьми медоуказчик тоже оказывался в выигрыше, пируя тем, что осталось. Благодаря такой диете у птиц развилась уникальная способность переваривать пчелиный воск. Как отметил один из первых европейцев, которым довелось это наблюдать, люди, как правило, благодарили своих пернатых помощников заслуженным вознаграждением в виде пчелиных сот: «Охотники за медом непременно оставляли своему проводнику небольшую порцию, правда, старались, чтобы ее хватало лишь для утоления голода. Такая скупость только разжигала аппетит, вынуждая птиц выдать местоположение другого пчелиного гнезда в надежде на дополнительное вознаграждение»[115]. Хотя в тот день ни один медоуказчик не материализовался, чтобы провести меня через финбош, подобное поведение этих птиц наблюдается повсюду и хорошо известно орнитологам, а также увековечено в примечательном научном названии этого вида: Indicator indicator.
Первые научные доклады, посвященные медоуказчикам, были прочитаны на заседании Лондонского королевского общества в декабре 1776 г. В них упоминался естественный сообщник этой птицы из мира млекопитающих, погромщик пчелиных гнезд, названный медоедом, или лысым барсуком. В течение более 200 лет научные и бытовые представления сходились в том, что птицы сделались проводниками в ходе взаимодействия с этим зверем, а люди просто обратили это себе на пользу. И только в 1980-е гг. группа южноафриканских биологов указала на одну деталь, которую следовало бы принять во внимание с самого начала: медоеды преимущественно ночные животные. Хотя часы их активности в сумерки на короткое время совпадают с таким же периодом у медоуказчиков, этого, очевидно недостаточно для того, чтобы положить начало хорошим коэволюционным отношениям, тем более в случае такого непростого взаимодействия. Изучив медоедов подробнее, скептики выяснили, что, несмотря на хороший слух, у них слабое зрение и они редко пробираются к гнездам диких пчел на деревьях, которые так часто обнаруживают птицы. Воспроизведенные в записи крики медоуказчика не вызывали никакой реакции у отловленных медоедов. Также выяснилось, что все опубликованные сообщения о связи этих двух видов в природе были вымышленными — основанными на слухах и преданиях; этот миф упорно встречается не только в популярных детских книжках, но даже и в естественно-научных работах. Ни одному биологу, естествоиспытателю, охотнику за медом и даже туристу на сафари никогда не приходилось лично наблюдать медоеда, которого птица вела бы к пчелиному гнезду. Для выяснения истины, стоящей за поведением медоуказчиков, биологам пришлось обратиться к совсем иному разделу науки.
«Я специализируюсь на питании, — сообщила мне Алисса Криттенден. — Это основа всего. Не рацион современного человека сложился в результате нашей эволюции, а, наоборот, с него-то она и началась». Дверь в кабинет Алиссы находилась в конце узкого коридора в корпусе факультета антропологии Университета Невады (Лас-Вегас). Она авторитетный в научных кругах профессор в области антропологии питания, а также обладает немалыми знаниями в экологии. При таком кругозоре Алисса способна поднимать вопросы об особенностях питания человека с экологической точки зрения. Во время нашей беседы она использовала необычные выражения наподобие «изучение людей с учетом их пищевых ресурсов» и приводила убедительные доводы в пользу того, что выбор рациона нашими предками позволил нам стать такими, какие мы есть сегодня. Если это в действительности было так, то люди и медоуказчики, возможно, имеют много общего.
«Если вы хотите изучить жизнь охотников и собирателей в той самой среде, где появился человек, то круг подходящих объектов для исследования существенно сужается», — пояснила Алисса, рассказывая о том, как зародились ее продолжительные взаимоотношения с танзанийским племенем хадза. Около 300 человек, относящихся к хадза, ведут строго традиционный образ жизни, кочуя небольшими группами по лесам и засушливым равнинам, окружающим озеро Эяси. Родина же их лежит менее чем в 40 км от Лаэтоли и ущелья Олдувай, где было найдено множество окаменелостей, отпечатков и каменных изделий, убедительно подтверждающих присутствие в этих местах предков человека более 3 млн лет назад. При этом Алисса также подчеркнула, что живущие в настоящее время группы охотников и собирателей вроде хадза в культурном плане остаются самобытными. Этот народ добывает пропитание за счет натурального хозяйства в тех же самых условиях, в которых сформировался наш вид, так что мы многое можем узнать от них о нашем прошлом.
В свой первый сезон, проведенный вместе с хадза, Алисса взвешивала и фиксировала их ежедневную добычу: от плодов и клубней, собранных женщинами и детьми, до антилоп, птиц и прочих животных, добытых мужчинами. Ее интересовало, как сезонные колебания пищевых ресурсов отражаются на жизни семьи, в особенности на решении женщин, когда и с кем обзаводиться детьми. В то время большинство антропологических исследований в области пищи и питания были посвящены давним «спорам о мясе и картофеле», как окрестила это Алисса. Вопрос ставился так: что больше содействовало развитию первых людей и формированию их поведения — пища, добытая в результате охоты или собирательства? По ее мнению, за этим стоит нечто большее, и она, как всякий хороший ученый, старалась ничего не упустить. «Я всегда опираюсь на конкретные данные», — сказала она. Но даже Алисса была поражена, когда в полученных ею данных начал фигурировать мед.
«Я даже рот открыла от удивления», — призналась Алисса, рассказывая о том, как впервые увидела добычу меда традиционным способом хадза. Она, словно зачарованная, следила за тем, как мужчины взбирались по массивному стволу баобаба при помощи грубо сделанных деревянных колышков, дымом от факелов окуривали дупла и затем спускали на землю соты со стекающим с них золотистым медом. Но данное зрелище было ничто по сравнению с реакцией людей, когда трофей доставляли на стоянку. «Дети начали петь, плясать и дурачиться. Все были сильно возбуждены во время распределения добычи, выбирая для меня и друг для друга лучшие куски сотов. Ничего подобного я раньше не видела». Данный эпизод Алиссе хорошо запомнился и заставил ее тогда кое о чем задуматься. Много ли меда потребляют хадза? Возможно, она вместе со своими коллегами-антропологами упустила из виду важный источник калорий? Чем больше она погружалась в исследования, тем сильнее в этом убеждалась. «Каждая популяция, занимающаяся собирательством, сведениями о которой мы располагаем, стремится найти мед. Все виды человекообразных приматов потребляют мед, — начала она перечислять четко, словно по пунктам. — Он имеет высокую пищевую ценность и поэтому так востребован. Во всем мире мед является важным продуктом питания, как в настоящее время, так и в нашем давнем эволюционном прошлом. Поэтому в исследованиях мы определенно кое-что упустили!»