На кухне осмотрела все шкафы, кладовые. В них хранилось столько продуктов, о существовании которых я и представления не имела. Вскипятила чай, выпила с шоколадом. Чуть перекусила хлебом с копчёной колбасой. Затем легла на диван, задремала. Проснулась после обеда. К приходу барона решила приготовить ужин.
Проснулся сын. Подмыла его, переодела, накормила грудью. У него поднялся жар. Малыш дышал часто, отрывисто. Он, видимо, простудился, когда нас арестовывали, вели в жандармерию. Обратилась к адъютанту шефа. Он привёл врача, ту блондинку в офицерской форме. Она сделала укол. Дала лекарства, подсказала, как ухаживать за больным ребёнком. После укола сын уснул. За день она ещё несколько раз приходила к сыну.
К приходу хозяина я провела генеральную уборку всего помещения. На кухне, в комнатах всё убрала, вычистила, вытрусила, перемыла посуду, вытерла, расставила по своим местам. Помыла окна.
Майор пришёл хорошо выпившим и с овчаркой на поводке. Прошёлся по комнатам, довольно цокая языком. В квартире всё блестело, сияло. Обстановка была совершенно другой. На кухонной печи томилась говядина. В зале на столе были расставлены холодные закуски, приборы на две персоны, бутылки коньяка и вина, графины воды, сока…
– Похвально, фрау Зара. – Барон, видя преобразования, стал смотреть на меня совершенно другими глазами. – Похвально. Вы прекрасная хозяйка. И у вас отменный вкус к чистоте, изяществу. Такое ощущение, что я пришёл к себе домой. Везде чисто, блестит, пахнет свежестью. Моя баронесса была занята только собой, но техперсонал из славян попался работящий. Вы внешне очень похожи на мою баронессу. Внутренне – нет. Вы чище, намного опрятнее. К тому же, судя по тому, как вкусно пахнет от печки, вы отменный кулинар. Фрау Зара, браво. Вы случайно не чародейка?!
– Чародейка, чародейка! – Я звонко рассмеялась. – Идите мойте руки и садитесь за стол!
– Я есть не хочу, хочу спать. – Сделал паузу. – И я желаю спать с вами…
– Господин барон, – задрожал мой голос, – мы о наших отношениях только вчера вечером говорили… Всему своё время… У меня заболел ребёнок, у него жар, ему нужен уход. Он плохо спит, всё время капризничает. Если хотите спать, идите и ложитесь в вашей спальной комнате. Там я вам постелила. – Я оказалась в таком затруднительном положении, что от отчаяния чуть не заплакала.
– Я барон! Я требую к себе уважения! Я буду ложиться только с вами! – вдруг пьяно отрезал Дитрих.
– Зачем я вам? Ещё грязная после грязного Ганса! – всплакнула я. – Он у меня внутри всё живое убил… Я после него совершенно пустая… Я растоптана им…
– Нет, не согласен. После вы не раз принимали ванну. Вы чистоплотная, фрау Зара! И я хочу ложиться только с вами. Я не смогу уснуть, чувствуя за стенкой вас…
Он подошёл, обнял меня за плечи, зарываясь лицом в мои волосы. Я мягко выскользнула из его объятий, отбежала, встала по ту сторону стола.
Барон побледнел.
– Что, фрау Зара, – голос зазвенел металлом, – жаждете вновь оказаться в грязных лапах голодного Ганса?.. Вам не жалко ребёнка, маму? Не боитесь за мужа, которого мы собираемся повесить на майдане? Что ж, если вы так безразличны к себе и судьбе своих родных, то мы предоставим вам такое удовольствие…
Хотя я обещала вести себя с бароном осторожно, но, не знаю как, на немецком языке злобно выпалила:
– Мы с мужем жаждем видеть всех немецких фашистов на виселицах! А вашего фюрера – на гильотине!
От моих слов у барона за круглыми стёклышками очков выкатились глаза, задёргалась щека. Его рука инстинктивно потянулась к кобуре с браунингом. Касаясь лицом моего лица, упёр браунинг дулом в мою грудь.
Я отступала назад, приговаривая:
– Так вы, господин барон, защищаете меня от всех посягателей на мою красоту? Защищаете от Ганса и других офицеров, которые в штабе жандармерии поедают меня глазами?
Он остановился, язвительно улыбаясь:
– Вы совершили глупость, фрау Зара! Это ваше последнее слово?
– А что ещё я вам должна сказать, господин майор?
– Вы что, притворяетесь дурочкой? Допустим, вам не жалко мужа, старую мать. А ребёнок?! Зачем же вы обрекаете на муки ребёнка?
Я заплакала, не зная, что ему ответить, как сохранить себя, не став его подстилкой, сберечь жизнь сыну, матери, мужу. Меня пугали глаза майора, вожделенно рыщущие по моему телу, губы, жадно тянущиеся к моим губам. Я не знала, как этот пьяный фашист поведёт себя через минуту, если скажу «нет». Мне необходимо было выиграть время, чтобы успокоить его, защитить себя от домогательств, ребёнка – от его непредсказуемых действий. Я надеялась на чудо. Партизаны, видимо, уже знают, что вся наша семья арестована и где мы находимся. А вдруг они вынашивают план нашего освобождения из плена? А если оно случится сегодня, завтра?..
– Какого же чуда с небес выжидаете, фрау Зара? Думаете, сюда прискачет принц на белом коне, чтобы освободить вас? Вы даже не представляете, как надёжно охраняется штаб полевой жандармерии. Вы не понимаете, что из-за вас я рискую своей карьерой, мундиром! Если Ганс каким-то образом сумеет выяснить, что я до сих пор держу вас у себя в квартире, он меня опорочит, добьётся моего снятия с занимаемой должности. Тогда он вернётся на прежнее место, и вы окажетесь в его грязных руках! Предупреждаю, вам будет намного лучше оказаться в аду, чем в его лапах! Он на ваших глазах живьём сдерёт с ребёнка кожу!
Я, обливаясь слезами, обратилась к барону:
– Господин барон, я понимаю… Я благодарна вам… Именно вы меня и моё чадо защитили от Ганса… Только прошу вас, поймите меня. Мне нужно время… Стыдно признаться, но скажу: мне нужно время, чтобы очиститься от обычной женской ежемесячной болезни… Не станете же вы пользоваться мною, находящейся в таком пикантном положении? Кроме того, – необдуманно выпалила, – если я нахожусь в вашем плену, то я защищена по международным правовым нормам!
– Хорошо, тогда воспользуемся законодательными актами, предоставляемыми русским пленным великим рейхом!
Он подал овчарке какой-то сигнал. Она вскочила на задние лапы, открыла дверь. В комнату вошли два немецких автоматчика и вытянулись перед майором по стойке смирно. Дитрих приказал им на немецком языке унести моего сына и передать какой-то кормилице, а затем вместе с остальными детьми отправить этапом в Германию.
Я встала перед кроватью спящего сына, преграждая автоматчикам путь.
– Прошу вас, господин барон, не делайте этого! Не берите грех на душу! Ведь он совсем малыш, он ничего не понимает! – стала на немецком языке умолять майора.
– Это только начало ваших трудностей, фрау Зара! По закону вас отправят в концлагерь. Там вас ожидают каждодневные допросы, истязания, ругань, мат. Еда – параша. Не обманывайтесь, вы очень привлекательны и сексуальны. Каждый день любая собака захочет иметь вас. Вы не оставляете мне иного выбора, – ехидно усмехнулся майор. – Смотрю, вы прекрасно говорите на моём языке. Даже слышится баварский акцент.
– В нашей школе учительницей немецкого языка работала обрусевшая немка из Баварии.
– Так что же собираемся делать, фрау Зара? – обратился он по-русски.
В это время мой сынишка проснулся и заплакал. Я побежала к сыну, склонилась над кроватью, чтобы взять его на руки, успокоить. Но барон последовал за мной, оттолкнул меня от детской кроватки. Поднял ребёнка на руки. Я, глядя ему в глаза, согласно закивала… И заплакала. Он передал ребёнка мне, развернулся и вышел.
Я обняла ревущего сына, осыпая его личико и ручки поцелуями. Сама тоже не удержалась, плакала вместе с сынишкой. Плакал сын, плакала я, качая его на руках. Вскоре он уснул. Уложила его в кроватку. Вернулась в зал.
Барон находился в гостиной, возле обеденного стола. Он, пьяный в стельку, вдруг на моих глазах начал трезветь. Автоматчикам приказал удалиться. С ними отправил и овчарку. Как только вышли солдаты, он развернулся и запальчиво заговорил:
– Фрау Зара, милая, не тяните резину… Я давно не бывал с дамой… со светской дамой… с которой можно просто посидеть, поговорить по душам, послушать музыку. Затем обнять, поцеловать… Эта проклятая война всех разъединила, рассадила по национальным квартирам. Здесь встречаешь лишь одних женщин в форме, прожжённых, с сигаретами в зубах, потерявших счёт бесконечным попойкам с кем попало, потасканных, бездушных, безликих… Каковой, как вы заметили, является и наша врач. Вы засияли лучом солнца в этом мрачном царстве тьмы. Вы сохранили себя, свою душу, Бога в сердце. Мне кажется, на вас похожи многие советские женщины. Даже находясь под германским сапогом, забитые, доведённые до отчаяния, они не потеряли душу, сохранили себя, свою честь, свою чистоту. Чего не скажешь о хвалёных европейских женщинах: многих француженках, англичанках, польках, которые с нашими солдатами превращаются в скотов. И вы по происхождению не русская. В вас ничего нет от русских: ни русского духа, ни русской воспитанности, ни русской простоты. Вы будто пришли с другой планеты. Своей невероятной красотой, непохожей на европейскую, азиатскую, особым внутренним миром, представлениями о чести, достоинстве, любви к родным, ребёнку, феноменальной любовью к чистоте вы обезоружили меня. Я преклоняюсь перед вами… За эти два дня вы не перестаёте меня удивлять. Я пленён вашей красотой, чистотой, воспитанностью. Мне хочется познать вас всесторонне, говорить, говорить… просто рядом посидеть. Не скрою, порой от вас, как сейчас, я теряю голову. Я желаю стать вам близким… очень близким… человеком. Хочу вернуться в Германию с вами и вашим сыном. Я трижды ранен. Свой долг перед рейхом и фюрером выполнил. Собираюсь подать в отставку. Я сын барона. Богат. У меня есть свои заводы, фабрики, виллы, старинный замок, огромное фермерское хозяйство… Вы у меня получите титул баронессы!
Видя мою нерешительность, он обнял меня, стал осыпать моё лицо, шею, руки поцелуями.
– Я никогда не стану баронессой, господин барон. – Умоляя, я как могла отстранялась от его ласк. – Вижу, вы хороший человек, но мы разные. Вы – немецкий барон, а я – простая советская женщина. У нас с вами разное воспитание, разные взгляды на мир, на морально-этические ценности войны и мира… Умоляю вас, оставьте меня… Я – всего лишь дочь белогвардейского офицера. А вы – аристократ, голубая кровь. Зачем я вам? В жизни встретите ещё много женщин, достойных вас!