Любую войну легко начать и сложно остановить. Особенно войну, вспыхнувшую между братскими народами, за века сплочёнными сотнями родственных нитей.
Столкновение двух братских народов крайне остро восприняли соседи, многие жители великой страны. Пострадавшие от столкновений только вчера жили с армянами и азербайджанцами под одной крышей, грелись у одного очага, делились между собой одним хлебом, радостью, горем. Велико горе матерей, жён, потерявших в кровавых столкновениях родных и близких. Велики экономические потери двух республик и страны в целом. Непонятная война, отнявшая у родителей сыновей, дочерей, у жён – мужей, у сестёр – братьев, у детей – единственных кормильцев, у невест – любимых, у республик – будущее…
Сотни и тысячи молодых людей, погибших в братоубийственной войне за Нагорный Карабах, больше никогда не увидят восхода солнца, заката луны, тихих зорь седого Каспия. Все эти кровавые столкновения – результат недальновидной, пагубной политики руководства СССР, возглавляемого Михаилом Горбачёвым, горе-политиков, пришедших к власти в начале 90-х годов. Тогда на референдуме почти 80 % советских людей проголосовали за сохранение СССР. Руководители, продавшиеся Западу, в Беловежской пуще за спиной советского народа, подписав преступный договор, развалили страну.
Подписав преступный договор, они стали выводить советские войска из Закавказья, Средней Азии, Прибалтики. И в разных концах бывшего Советского Союза начали вспыхивать межнациональные столкновения: в Прибалтике, Ферганской долине Узбекистана, Таджикистане, на Северном Кавказе, в Закавказье.
Вспыхнула межнациональная рознь и в Нагорном Карабахе между азербайджанцами и армянами.
Тяжело было расходиться народам, почти семьдесят лет жившим в мире и дружбе в составе СССР. Вдвойне тяжелее братьям, соседям, братским народам проводить межу, очерчивать границы. Ещё тяжелее, когда из-за территориальных конфликтов проливается кровь. Сложно функционировать одной части организма, когда другая его часть искусственно отделяется от него.
Так случилось и с распадом СССР. Горбачёв и горбачёвская хунта, а затем пришедший к власти Ельцин, игнорируя интересы советского народа, братских республик, развалили страну, лишили крова десятки миллионов людей, ввергли их в пучину хаоса и раздора. Между братскими республиками порвались родственные узы, межнациональные, экономические связи, складывавшиеся десятилетиями.
Тогда преступно повели себя и многие руководители национальных республик, краёв, областей, которые пошли на сговор с продажными руководителями страны, купившимися на посулы Запада. Они вывели свои республики из состава Советского Союза, образовали карликовые государства, которые были неспособны самостоятельно обеспечивать себя ни в военном, ни в экономическом плане. И эти республики, подталкиваемые странами НАТО, не выдержав проверки временем, развязали межнациональные столкновения. Бросили в пучину хаоса свои народы, города, сёла.
Одно из самых кровопролитных столкновений, произошедших на постсоветском пространстве, – это война в Нагорном Карабахе между азербайджанцами и армянами, которые столетиями жили дружно в этой автономной республике. За несколько лет беспрерывной войны две процветающие республики пролили море крови, обнулили свои экономики, подорвали сельское хозяйство. В руины превратились столица Нагорного Карабаха Степанакерт, десятки других малых городов, сёл, соседние с автономной республикой районы Азербайджана и Армении.
Усилиями России и ООН в Нагорном Карабахе удалось погасить пожар, вспыхнувший между Азербайджаном и Арменией. Хотя и после в этой автономной республике между азербайджанцами и армянами возникали локальные столкновения, но раздувать пожар большой войны не давали.
К сожалению, продлилось это недолго.
Не успел я издать эту повесть, как в Нагорном Карабахе между азербайджанцами и армянами вспыхнула новая война, намного кровопролитнее предыдущей. Эта война между братскими республиками вновь перекроила границы. Нагорный Карабах вернулся в состав Азербайджана.
Глава первая
На верхушках Мурав-дага караванами курчавились свинцовые тучи, наливающиеся влагой. Из ущелий на горные гряды понёсся ветер, зародившийся над поверхностью Каспийского моря. Он, сплетаясь с тучами, крутясь, вертясь, тяжелел, образуя грозовые вихри, тучно свешивающие головы с горного утёса. Погода резко менялась. Тучи, группируясь, понеслись вниз, на холмы, неся с собой грозу. Набирая силу, шершавыми языками облизывая хребты, вершины гор, они неслись в разных направлениях. Не решались: то ли подняться на небосклон, разверзнувшись на землю грозой, то ли понестись низом, по ущелью реки Гаргар-чай.
Где-то в верховьях реки Гаргар-чай воздушные массы разделились на две части. Одна часть, обрушиваясь ливнем, понеслась по долине реки, превращая речки, ручейки, сливающиеся с ней, в селевые потоки. Неожиданно обрушиваясь своей сокрушительной массой, они крушили всё, что ни попадалось на пути.
Другая часть понеслась по предгорьям Аскерана, Агдама, орошая влагой ущелья, холмы, альпийские луга, устремляясь вниз, туда, где покоятся сёла, зеленеют виноградные плантации, сады, туда, где дождю все рады.
Ветер, набирая силу, гонял тучи вереницами верблюжьих караванов. Местами они ластились к земле, альпийским лугам, чабанскому домику, где сидел старший чабан Саид. Кошары за считаные минуты потонули во мраке. Загремел гром. Из глубин свинцовых туч сверкнула молния. Она пронеслась по небу зигзагами, как по поверхности чёрного металла. Оставляя за собой на небосклоне узор цвета расплавленного магния, она понеслась на серые скалы, возвышающиеся напротив чабанского домика.
В воздухе запахло озоном, гарью расплавленного металла.
Саид вскочил, укрылся от грозы под крышей хибарки. Налетевший вихрь со скрежетом распахнул дверь, задувая внутрь потоки дождя. Саид выглянул наружу. Над его головой треснули небеса, вновь загремел гром. Молния, образовавшаяся в глубине разрывающихся туч, ослепляя его, оставляя за собой газовое оперение, зигзагами понеслась к земле, в сторону пещеры, осветив её узкий лаз. Пещера приютилась под скалой, за молодой дубравой, растущей в форме полумесяца. За молнией последовал гром. По небу, рассекая его, пронеслось голубоватое зигзагообразное свечение. Очередная молния, разветвляясь, оставляя на небосклоне синее огненное свечение, понеслась в направлении пещеры. В воздухе запахло серой. Над пещерой разыгралась невиданная гроза. Молнии, зарождающиеся на западном горизонте неба, целенаправленно били в сторону пещеры. Огибая холмы, вершины гор, верхушки дубов, неслись, ударяли в её манящий лаз, откуда с хлопками вырывались языки пламени.
Саид в жизни никогда не видел, чтобы все молнии неслись в одном направлении, строго ударяя в лаз пещеры. В его сердце возникла смутная тревога, а в глубине живота похолодело. Эти чудеса и удивляли, и пугали его, вызывая в нём жуть. Что-то далёкое, забытое стали они воскрешать в его памяти. Отчего холод, образовавшийся в животе, поднимаясь выше, превращался в ещё не осознанный им страх. Страх из желудка, разветвляясь, холодным потоком растекался по кишкам, кровеносным сосудам. Холод, проникая в грудь, прислушиваясь к биению сердца, оседал в его преддверии. Сердце насторожилось, задёргалось, бешено заработало. Сжимаясь и разжимаясь, оно отрывалось от кровеносных сосудов. И горячим комом понеслось в горло, застревая там. Глаза разбежались, затуманились. Они, наполняясь смутным страхом, вслед за зигзагами молний устремились к тропе, петлями спускающейся со склона горы и теряющейся у темнеющего входа в пещеру. Очередная молния, сверкнув над тропой, тоже ударила в пещеру. Из пещеры послышался резкий хлопок. За ним из её глубины клубами вырвалось пламя, которое шаром покатилось по поляне.
Саид запаниковал. Прикрывая глаза ладонями, вжался в косяк домика. Его разум смутно осознавал: не зря эти молнии, как иглы к магниту, тянутся к пещере. Из его памяти смутно выплывали картины былых времён, заставляя её воскрешать то, что поросло мхом. Мурашки пробежали по спине. Чабан съёжился под напором воспоминаний о былом и страха, несущегося из пещеры.
Саида била мелкая дрожь. От порога домика, не смея встать, пополз к горящему очагу, перед которым на холстяном лоскутке полотенца в бликах огня посверкивали поллитровка с гранёным стаканом. Рядом лежали половинка чурека[7], огрызок овечьего сыра, репчатый лук, нарезанный на дольки. До краёв он наполнил гранёный стакан, с шумом выдохнув, опрокинул содержимое в себя. Под нос сунул огрызок сыра, занюхал. Бросил сыр на скатерть.
Смутная тревога, несущаяся из пещеры с запахом гари, серы, разрывала его сердце. В его памяти воскресали давно позабытые воспоминания о былой жизни, покрытые плесенью. Он бы сейчас всё отдал, лишь бы позабытое не воскресало, не всплывало в памяти. Не желал, чтобы снова кровоточили заросшие рубцами раны.
В последнее время Саид плохо спал. Старые рубцы на встревоженном сердце вновь стали вскрываться, кровоточить. По ночам вскакивал в постели весь в поту. С курткой на плечах выходил из чабанского домика, кашляя, раскуривая сигарету. Долго сидел сутулясь на лавке, втягивая в лёгкие ядрёный дым самокрутки.
Бывало временами, когда полная луна, освещающая своим серебром верхушки Мурав-дага, заглядывала в темнеющий провал пещеры, сердце останавливалось в ожидании удара. Его охватывал страх, который каждый раз становился горче, больше, навязчивее. Когда на душе становилось совсем невыносимо, брал ружьё, закинув его за спину, шёл к пещере. Но у самого входа его останавливала какая-то сила, не пуская внутрь. Трясясь, пряча глаза, разворачивался и бегом нёсся в свою берлогу. Брал в руки бутылку водки, пил из горла. Если помогало, бросался лицом на топчан, до зари дремал. Но с некоторых пор и спиртное перестало ему помогать.
И сегодня Саид, переступив давно позабытую черту, замер у входа в пещеру. Ноги приросли к земле, оцепенел, не в силах сделать и шагу. Страх, образовавшийся внизу живота, разрастаясь, проползал вверх – в желудок, сердце, сковывая их. Он задыхался. Страх проникал всё выше, клешнями впиваясь в горло. В глазах потемнело, закружилась голова. Пока Саид держался на ногах, не упал, потеряв под ними опору. Он не смел приоткрыть глаза, заглянуть в пещеру. Оставалось одно – отступить.