Отчим совсем отбился от семьи. Загулял беспробудно. Отсыпался там, где садился пить: в подъездах, подвалах… Одно время перестал приходить домой. Затем совсем пропал.
Будто этих семейных неурядиц Фариде было мало, загуляла и мама. Мало того, что пила беспробудно, так ещё и кого попало стала приводить домой. Сегодня ночью к матери приходил один мужчина, завтра – другой… Жизнь Фариды стала невыносимой.
За прогулы и аморальное поведение Нариму уволили из ресторана. Вскоре она устроилась официанткой в кафе. Раньше остатками со столов ресторана подкармливала детей, но как перешла в кафе, объедками стала угощать своих ухажёров. С работы всегда приходила пьяной. С собой приводила очередного хахаля, подвернувшегося в кафе. Закрывалась с ним в спальне, а дети оставались голодными.
Соседи, зная о проблемах семьи, помогали Фариде и младшим детям едой, одеждой. Семья часто голодала. Фарида как могла выкручивалась. Благо семью выручала пекарня, где она после школьных занятий подрабатывала. Знакомая торговка иногда давала списанные из магазина продукты. Потихоньку она где-то что-то научилась красть: с прилавка батон хлеба, палку колбасы. По ночам с братьями опустошала чужие огороды, бахчи.
Наконец терпение соседей и владельцев мелких торговых точек лопнуло. Один торговец написал на Фариду жалобу в милицию. Пришли участковый и инспектор по делам несовершеннолетних. Забрали Фариду с собой.
Она хорошо помнила день, когда состоялся суд. Подсудимая Фарида – тогда девочке исполнилось двенадцать лет – еле выглядывала из-за стола, за которым сидела. Судья, в очках, с огромными усами, впился в её лицо глазами-мышками, бегающими за стёклышками очков. Он попросил её встать.
– Дядя судья, с тех пор как меня привели в эту комнату, я всё время стою. Если вы хотите видеть моё лицо, то пусть этот милиционер, стоящий рядом, разрешит мне встать на стул.
– Зачем занялась кражами продуктов в ларьках, хорошая девочка? Разве этому вас учат в школе? Тебе за свои поступки стыдно не бывает?
– И стыдно бывает, дядя судья, и голодно бывает. – Глаза Фариды наполнились слезами; она еле сдерживалась, чтобы не зареветь. – Ведь я не единственный ребёнок в семье – ещё трое младших братьев. Других двух братьев мама отдала в детский дом. Из заработанного в кафе мама в дом почти ничего не приносит. – Тыльной стороной руки размазала по щекам слёзы. – А братья всё время плачут, есть хотят…
Судья поднялся со своего места. Подошёл к девочке. Встал рядом, затрясшейся вдруг рукой погладил её по голове. Вытащил из кармана все находящиеся там деньги. Сунул их девочке в руку, отвернулся, вытирая носовым платком глаза под приподнятыми на лоб очками. Прошептал:
– Иди, девочка… Иди, хорошая… Купи что-нибудь братьям. Больше не кради… Иначе тебя посадят в тюрьму…
Жизнь в семье стала совсем невыносимой, и Фарида в восьмом классе бросила школу. Два-три дня бесцельно шастала по улицам города, приходя домой за полночь. Затем связалась с такими же бродячими подростками, как и сама. Если Фарида сутками не возвращалась домой, кроме младших братьев, этого никто не замечал.
Вскоре она стала жить на стороне. За короткое время изменилась до неузнаваемости. Стала одеваться модно, броско. В ушах появились золотые серёжки, на руках – браслеты. Перекрасила волосы в разные цвета, вставила в ноздрю серёжку. Лицо и губы красила как уличная девка, подводила глаза, выщипывала брови. Словом, поступала так, как это делают все взрослые женщины с низкой социальной ответственностью.
Иногда Фарида приходила домой с запахом вина. Братьям подбрасывала продукты, кое-что покупала из одежды. Когда сестра изредка оставалась на ночь, младшие братья спали, облепив её со всех сторон, прижавшись к ней, как к матери, вздрагивая, иногда плача во сне.
Очередной хахаль матери решил надолго остаться жить с ней. Он исподтишка стал оказывать навязчивые знаки внимания и повзрослевшей дочери своей сожительницы. Фарида его особо не воспринимала, не боялась, не пряталась. Когда иногда приставал, достойно отстаивала себя кулаками. Но всё же Фарида попалась в лапы коварного сожителя матери.
Однажды она вернулась домой с празднования дня рождения подруги под утро, пьяная, еле держась на ногах. Братья ушли в школу, мать – на работу. Фарида, как пришла, лицом вниз упала на диван, уснула мертвецким сном. А сожитель матери, случайно оказавшийся дома, воспользовался её беспомощностью. Он раздел девочку, которая так и не очнулась, овладел ею, а потом ушёл из дома и больше не вернулся. Вечером, когда Фарида проснулась, увидела запёкшуюся кровь на коленях, между ног… Поняла, кто это с ней так подло поступил.
Матери ничего не рассказала. Свою беду скрыла и от друзей. Когда один друг предложил выйти за него замуж, Фарида не задумываясь согласилась.
Замужем была три месяца. Неожиданно поняла, что беременна. Когда грипповала, знакомый врач в городской поликлинике направил её к гинекологу. Тот выяснил, что она не просто беременна, ребёнку уже семь месяцев, а значит, он от сожителя матери. А Фарида с мужем думали, что она просто прибавляет в весе.
Муж любил свою красавицу жену. Ни в чём ей не отказывал. Он работал экспедитором на винодельческом заводе в Агдаме. Кроме того, подрабатывал у наркоторговцев. У него в карманах водились деньги.
Фарида весь день и весь вечер проплакала. Когда муж ушёл на работу, взяла из шкатулки деньги, кое-что собрала из вещей и ушла из дому. Села на автобус, курсировавший в Степанакерт. Оттуда собиралась отправиться в Ереван. В автобусе ей стало плохо. Ребёнок внутри ногами и руками бился о стенки её живота. Затем у неё невыносимо заболел живот. В аптеке вокзала купила «Но-шпу». Приняла таблетку, потом другую. Боль временно унялась.
На вокзале Фарида купила билет в плацкартный вагон. В поезде ей вновь стало плохо. От болей низ живота сводило судорогой. Она выходила в тамбур, держась за живот, обливаясь потом, часто закрывалась в туалете. Возвращалась обратно на своё место, садилась. Боли в животе не прекращались.
Пассажиры в вагоне были глухи к её страданиям. Они в основном были беженцами из Нагорного Карабаха, армянских сёл, расположенных на оккупированной Азербайджаном территории. Многие из беженцев, состоявшие в смешанном браке, не знали, куда скрыться от возмездия националистов, которые не щадили ни с той, ни с другой стороны.
Одни пассажиры считали Фариду, судя по одежде, причёске, по тому, как вызывающе накрашена, молодой женщиной лёгкого поведения и брезгливо отстранялись от неё. Другие боялись проявлять к ней жалость.
Когда Фариде стало совсем плохо, с сумкой, где были вещи, она вышла из вагона. Долго возилась в туалете, приглушая боль. Одной рукой прикрывала рот, чтобы её крики не слышали, другой придерживала живот.
Фарида родила ребёнка в туалете. Когда он издал писк, отвернувшись от его лица, придавила простынёй, на всякий случай прихваченной из дому. Молодая роженица в шоковом состоянии не знала, что делает. Словно ей кто-то извне подсказывал, как поступить. Завернула ребёнка в простыню. Вытерла с пола кровь. Привела себя в порядок, вернулась в вагон.
Когда поезд пришёл на вокзал Степанакерта, милиционеры ворвались в вагон, подхватили её с двух сторон. Повели на стационарный пост. Оттуда – в городской отдел внутренних дел.
Состоялся суд. Следствие прокуратуры и судебно-медицинская экспертиза доказали, что подсудимая родила ребёнка в поезде живым, семи месяцев. Прожил не больше нескольких минут. Скончался от асфиксии.
На заседание суда никто из родных и близких Фариды не пришёл. За решёткой на скамье подсудимых сидела девушка ангельской красоты: статная, с копной вьющихся волос, с огромными зелёными глазами. В её глазах, казалось, отражался весь зал судебных заседаний – с судьёй, присяжными заседателями, прокурором, адвокатом.
Подсудимая обливалась слезами, вспоминая случай, когда, будучи ещё девочкой двенадцати лет, сидела перед судьёй в очках, тряслась со страху. Тогда судья был другой, с Богом в сердце. И она была другой: наивной, почти несмышлёной. Теперь ей казалось, что у неё за плечами целая жизнь опытной женщины, успевшей лицом к лицу столкнуться с ликом суровой действительности. В этом зале, за огромным столом, в кожаном кресле сидел напыщенный судья. По его левую руку сидели присяжные заседатели – мужчины и женщины. Мужчины, не стесняясь, не сводили глаз с подсудимой. Перед её клеткой сидел адвокат, напротив него – прокурор. Перед ними на этот раз предстала совершенно другая Фарида: грешная, побитая жизнью. Она нутром чувствовала: ей от этих людей ничего хорошего ждать не приходится.
Никому – ни прокурору, ни судье с присяжными заседателями, ни адвокату— не хотелось расследовать, что побудило молодую женщину пойти на такое тяжкое преступление. Никто из них не поинтересовался, почему она вдруг после трёх месяцев замужества решила сбежать от мужа, с которым жила счастливо. Не поинтересовались, как она, в таком тяжёлом состоянии, одна, никому не нужная, оказалась в том поезде. Даже не спросили, кто воспользовался… беззащитностью несовершеннолетней, обесчестив, бросив её на произвол судьбы.
Судья как-то нехотя потребовал у подсудимой:
– Подсудимая, давай-ка расскажи суду всё, что произошло.
А она-то видела: ему и присяжным заседателям эта правда совершенно не нужна! Она чувствовала: в душе он давно вынес ей приговор. Ей было обидно, больно. Не хотелось жить. Ещё ей было стыдно откровенничать перед всеми этими людьми в мантиях. Она не то что говорить правду, даже смотреть на эти надменные лица боялась! Она не помнила, как родила ребёнка. И его, кажется, она не душила… Не помнила, каким образом ребёнок, завёрнутый в окровавленную простыню, оказался в её сумке.
– Подсудимая, не лги, говори правду. Это в твоих же интересах, – призывал судья. – Скажи нам, кто отец ребёнка? Может, всё-таки твой будущий муж воспользовался твоей неопытностью? Женился, чтобы отвести от себя угрозу тюрьмы, а потом бросил?