Теперь, когда муж возвращался домой, она молча, смотря поверх его головы и лениво зевая, собирала перед ним нехитрую закуску. Когда он заканчивал принимать пищу, без спросу убирала грязную посуду. Ставила термос с чаем, сахарницу, чашку с блюдцем и уходила доделывать свои дела. Когда ложились в супружескую постель, прикидываясь больной, не подпускала его к себе.
С некоторых пор, когда приходил муж, она стала укладывать его спать отдельно, в гостиной. Муж, перекусив и даже не успев помыться после дальней дороги, быстро засыпал в чистой мягкой постели. А Зухра в семейной комнате до утренней зари сидела за ковровым станком, горько оплакивая свою судьбу.
С некоторых пор Зухра стала отказывать мужу в супружеской близости. Бывало, что он настаивал, чтобы она выполняла свой супружеский долг… Она искала причины, чтобы не ложиться с ним в одну постель. А если он вынуждал её лечь с ним, близости не допускала.
В разговорах с друзьями Тагир не раз слышал, что после нескольких лет совместной жизни супруги охладевают друг к другу. Он пришёл к мысли, что со временем и их отношения вошли в привычную колею. А вот ссоры, возникавшие по любому поводу, стали его настораживать.
Отказы жены от выполнения супружеского долга, её частые женские болезни, головные боли сначала его особо не тревожили. Но когда и после шести лет совместной жизни она не стала матерью, Тагир задумался. Когда он затрагивал эту тему, она уклонялась от разговора. Тагир стал подозревать, что жена от него что-то скрывает. Изменяет? Что угодно, но измены жены даже в мыслях не допускал.
О своих сомнениях, тревогах Тагир поговорил с тётей. Она посоветовала:
– Отвези жену в районную поликлинику к гинекологу на обследование. Это не дело и после шести лет супружеской жизни не иметь детей. В крайнем случае, – заключила она, – отведи её к бабкам-знахаркам.
Глава шестая
Старший чабан до срыва голоса звал Тагира, а он, увлечённый своими думами, не слышал его, отключившись от внешнего мира. Тагиру казалось, что он спит, а к окликам старшего чабана парень давно привык. Только тогда, когда Мурад грубо дёрнул его за рукав, ругая бранными словами, стряхнул свои горькие думы.
Из грёз и мечтаний он возвратился к своим овцам. Печально огляделся. Рядом блеяли овцы, гавкали собаки. Невдалеке на холме сын старшего чабана играл на свирели. А на соседней стоянке устроили между собой потасовку доярки.
Он вернулся к реалиям жизни с противной её повторяемостью, жестокими правилами, требованиями, противостоянием, ненавистью, тяжёлым бытом. Тагиру стало так горько, что от безысходности он чуть не завопил. Перед глазами полыхало пламя, колышущееся над их супружеской постелью. Сердце больно кольнуло.
«Что это? Предупреждение или?..»
Было время, когда ему сутками не хотелось вставать с этой постели, нежась с любимой. Канули в прошлое ночные объятия, нежные поцелуи, трогательный шёпот её губ над его ухом. Работа чабана всё отняла у него: любимую, общение с друзьями за кувшином вина у речки. Его обманом толкнули в эту баранью жижу. И никто, чтобы вытащить из неё, ему руку помощи не подаёт. В этой смердящей жиже до него сгорел старший чабан, затем – его сын. Сейчас полыхает он. Он выгорел. У него в душе не осталось и искорки огня, чтобы зажечь себя, согреть жену. Опустело сердце, очерствела душа. В ушах стоит звон. Он ещё не тронулся с места, когда старший чабан, обзывая, поднял на него посох и в ярости чуть не сломал ему руку.
Сердце больно защемило. Уже который день оно подаёт ему сигналы бедствия. Сердце подсказывало: сегодня с ними что-то случится. С ним произойдёт то, что перевернёт всю его жизнь. И причиной всех перемен и бед в жизни станет жена, которая вдруг перестала его любить. Он только что понял: сегодня вечером отправится домой. И там всё выяснит…
К вечеру Тагир зарезал молодого барана, разделал мясо на шашлык, хинкал, упаковал в хурджины[4]. Припрятал их в пещере, расположенной у тропы, ведущей к дому. Вечером, когда пригнали отару с пастбища, не обращая внимания на окрики старшего чабана, подпоясался ремнём с кинжалом, сел на коня и направил его по тропе домой. За ним увязался и преданный пёс Арбас.
Мрачные мысли не покидали сердце. До Тагира наконец дошло, что при таком подвешенном состоянии, в каком он находится, жена может уйти от него. Она не только сильно изменилась, но и брезгливо отстраняет его от себя. Понял, что запахло жареным. Да и младший брат перестал приходить домой, даже на летние каникулы не приезжает. И деньги, высылаемые почтой старшим братом, возвращает обратно.
– Жена стала неуважительной ко мне, несдержанной на язык. – С некоторых пор у Тагира завелась привычка разговаривать с собой. – Как бы ей не вскружили голову! Кто?!
Заговорил внутренний голос:
– Сам тоже, гусь, хорош! Кто на третий день после женитьбы оставляет молодую жену одну – уходит чёрт знает куда?
Он становился всё мрачней.
– Ради неё же стараюсь! Чтобы она жила лучше всех, одевалась лучше всех, питалась лучше всех!
– Нет, ты лукавишь! Зухру никогда не прельщали материальные блага. Любовь, духовные богатства она всегда ставила выше материальных благ. За твою любовь, нежность готова была умереть.
– Голос, хотя бы ты не трави мне душу. Обещаю, сегодня всё переменится. Как только прибуду домой, искупаюсь, побреюсь, постригусь, переоденусь в лучший костюм. Посажу её в «Волгу» друга Аслана и отвезу в город. Поведу в самый лучший ресторан, пройдусь с ней по самым модным магазинам. Буду её всегда любить, носить на руках.
Голос:
– Ты так и не постиг глубины её сердца! Ей нужен огонь твоего сердца, а не твои базары, рестораны и тряпки!
– Ладно, Голос, отстань! Будет ей и огонь моего сердца, и моё сердце в её ладонях!
Глубокой ночью Тагир верхом прибыл в селение.
Скакуна привязал к плетёной ограде огорода, настороженно оглянулся. Насторожился и пёс, чуя чужие запахи в своём дворе. Ворота не заперты. Хозяин замер. Беззвучно прокрался во двор. Дома не было огней, только слабый свет ночника пробивался из спальни. Он стоял в середине двора. Рядом в ожидании ощетинился пёс. Тагир напрягся. По спине пробежали мурашки. Двор, его обстановка, этот слабый свет в их спальне – всё в один голос кричало: «Она там не одна!»
Осматриваясь у порога дома, заметил чужие мужские туфли. Чуть не выругался. Недавно он подарил на день рождения такие туфли своему другу Аслану. Других таких туфель в селении больше ни у кого не было. Не потому, что они дорогие, а потому что в Дербенте в единственном экземпляре приобрёл их в магазине финских товаров. Тагир весь взмок. В горле пересохло, душа ушла в пятки. Брезгливо двумя пальцами приподнял туфли. Да, почти не ношенные туфли, пахнущие фабричной краской. Голова пошла кругом, в глазах потемнело. Схватился за рукоять кинжала.
«Аслан? А что посреди ночи он у меня дома делает?!»
Ему на память пришли слова жены: «Мы не ведаем, кто нам друг, а кто враг. Район, село кишат ползучими “змеями”… Ночью змеи не пользуются дверьми!..»
«Выходит, всё это время Аслан, мой лучший друг, “окучивал” мою жену? Не он ли причина всех наших семейных бед?!»
Хозяин впервые в жизни не знал, находясь у порога своего дома, как в него войти. Что делать – ворваться в дом, зарезать обоих? Или плюнуть на блудливую жену, возвратиться назад к своей отаре? В ярости он не соображал, что делает. Униженный, растерянный, растоптанный женой, он выбежал со двора. Очнулся далеко на тропе, ведущей в горы. За ним увязался пёс, скакуна второпях забыл привязанным к ограде. Поругал себя за душевную слабость, хватаясь за рукоятку кинжала, поспешил обратно.
– Убью ублюдков!.. Зарежу, как барашков! – скрежетал зубами. – Эти оборотни, потерявшие стыд, опозорили меня, осквернили мой очаг. За это они должны дорого поплатиться!
Окольными путями Тагир крался к себе в дом. Он знал, что окно одной из комнат на первом этаже, которое выходит на задний двор, никогда не закрывается. Через него проник внутрь. Хотя дома было темно, Тагир неплохо ориентировался в нём вслепую. На первом этаже царила мёртвая тишина. Эту тишину нарушало только биение сердца и его шумное дыхание. Ощупью поднялся по лестнице. Привыкнув к темноте, стал видеть лучше.
Все двери на втором этаже, кроме спальни, были закрыты. Из спальни в прихожую пробивался слабый свет ночной лампы. Тагир на носочках подкрался к дверям. Не хотелось верить, что жена в его супружеской постели изменяет с другом Асланом. Но от того, что он увидел в спальне, чуть сердце не разорвалось. В его постели жена лежала в объятиях мужчины. Шёпот их губ иногда прерывало чмоканье поцелуев, затем следовал страстный смешок одного из любовников. С оголённым кинжалом он застыл. Мгновение – и блудник с блудницей будут лежать перед ним, захлёбываясь кровью. Но в последнее мгновение его что-то остановило. Показалось, что услышал голос сверху: «Усмири свой гнев, убить их всегда успеешь. Будь благоразумен, цени время, оно работает на тебя».
– Аслан, мой царь! Царь всех зверей, как ты хорош! – шептала она. – Как ты горяч! Ты – мой бальзам! Ты – мой родник в бескрайней пустыне! Как я, глупышка, тогда могла отказать тебе? Поцелуй меня!
Он услышал: «Чмок, чмок, чмок».
– Поцелуй ещё сильней… – сладко постанывала под ним.
Тагир увидел, как Аслан смачно присосался к губам его жены…
Муж сходил с ума. Ради этой блудливой женщины он терпит зной обжигающего солнца, дожди, трескучие морозы. А она променяла его на продажного друга. Сердце преданного мужа разрывалось на части. Он не вытерпит позора. Этих самца и самку он жестоко накажет.
«Оказывается, “мой друг”, пока меня не было дома, времени даром не терял. Выкорчёвывал сорняки в “огороде моей жены”». Рука с оголённым кинжалом зависла в воздухе. Перед ударом возмездия его что-то сдерживало. Догадался что. Смерть от благородного металла для этих прелюбодеев слишком почётна. Они должны понести другое наказание.