Он пытался подняться выше, но не смог и теперь находился во власти своего свирепого преследователя.
– Спускайся! – громко повторил вождь. – Почему ты хочешь убежать? Ты видишь, что я не намерен тебя убивать. Если бы хотел, сейчас это легко сделать. Спускайся, говорю я!
Снайвли мгновение как будто колебался. Отчаянным усилием он мог бы уйти за пределы досягаемости противника. Будет ли он достаточно быстр?
Нет. Враг слишком внимателен. Снайвли понимал, что при малейшей попытке его пронзит копье, уже покрасневшее от крови.
У него появилась другая мысль. Прыгнуть вниз, схватиться с дикарем и попытаться вырвать у него оружие? Теперь он знал, кто держит это копье.
Он думал лишь мгновение. А тем временем с полдюжины индейцев побежали вслед за вождем и теперь стояли рядом с ним на карнизе.
Снайвли слишком долго висел на одной руке, едва опираясь о стену утеса; рука разжалась, и он упал вниз, к индейцам; они схватили его и связали более надежно.
– Тащите его вниз! – приказал вождь. Потом, обратившись к надсмотрщику, продолжил: – Когда спустимся, мистер Снайвли, я вам объясню, что вы еще не совсем мертвец. Я не хочу этого, на какое-то время вы нужны мне живым. Я покажу вам, как и всем остальным – особенно тем, кто с плантации старого Блекэддера, но прежде всего вам, достойному надсмотрщику этой плантации. Тащите его вниз!
Вновь схваченного пленника потащили вниз, и у него больше не оставалось сомнений, с кем он имеет дело.
Когда вождь прошел к водопаду, смыл краску с лица и, повернувшись к остальным пленникам, показал им желтую кожу мулата, Снайвли не удивился.
Зато на лицах негров появилось выражение величайшего удивления; узнав это свежевымытое лицо, они в один голос воскликнули:
– Голубой Дик!
Глава XIV. Спасители
Когда эта варварская сцена разворачивалась в горном ущелье, к нему быстро приближалась группа всадников, огибая отроги утеса, выступающие в прерии.
Не стоит говорить, что это были трапперы из Сент-Рейна и двигались они быстро, как только могли нести их лошади и мулы.
Впереди, выполняя обязанности главарей и проводников, были два человека. Один из них особенно торопился – больше всех в отряде. Его подгоняло сильное чувство. Это был молодой ирландец О’Нил. Рядом с ним, по-видимому, тоже тревожащийся из-за времени, ехал его старый товарищ Лидж Ортон, траппер.
Они время от времени разговаривали друг с другом, а иногда поворачивались к товарищам и убеждали ехать быстрей. Остальные следовали за ними; все готовы были к схватке.
Но «горные люди» прихватили фляжки с виски и время от времени предлагали остановиться и «осушить рог».
О’Нил особенно раздражался из-за задержек. Для него они были мучительны.
– В конечном счете, – сказал Ортон, скорее стремясь сдержать спутника, чем успокоить, – особой разницы нет, Нед. Несколько минут ни тут, ни там особого значения не имеют. Конечно, я знаю, о чем ты думаешь.
Он помолчал, словно ожидая ответ.
О’Нил ответил только глубоким вздохом.
– Если с девушкой что-то случилось, – продолжал Лидж, – то уже давно.
Молодой ирландец прервал его стоном.
– Но может быть, – продолжал Лидж, – с ней все в порядке. Индейцы напились, как только добрались до выпивки в фургонах; и если так, они и не подумают приставать к пленным, пока выпивка не кончится. Я думаю, если они хотят заняться пытками, то только завтра; и будь я проклят, если мы им не помешаем! Как только доберемся до места, дадим им такое развлечение, какого они не ожидают!
В словах Лиджа был резон. Они утешили О’Нила, и какое-то время он ехал с более бодрым выражением.
Но потом лицо его снова омрачилось: он думал об индейцах, напавших на караван, особенно об их вожде; его ненависть к белым равнялась, по слухам, любви к белым женщинам. Трапперы рассказывали не одну историю, в которой Желтый Вождь выступал как галантный кавалер по отношению к пленным белым девушкам; они становились жертвами его страсти.
Вспомнив все это, О’Нил снова застонал.
Что если Клер Блекэддер – в его воспоминаниях по-прежнему ангел – в этот момент бьется в руках раскрашенного дикаря? Красавица в объятиях дьявола! Ужасная мысль, мерзкая, и, когда она омрачала сердце молодого охотника, он всаживал шпоры в бока лошади и кричал своему товарищу:
– Быстрей, Лидж, быстрей!
Но наступило время, когда, кроме быстроты, потребовалось кое-что еще. Они приближались к месту, где предположительно грабители каравана могли разбить лагерь; и трапперы слишком хорошо знали жизнь прерий, чтобы открыто приближаться к людям или животным. Они знали, что индейцы, даже во время разгула, не оставят лагерь без часовых. Все никогда не напиваются одновременно. Несколько человек всегда остаются трезвыми и становятся часовыми и караульными.
В какой бы безопасности ни считали себя вождь и грабители – поблизости никаких врагов у них нет, – они все равно расставят караулы вокруг лагеря и разошлют по сторонам разведчиков.
Сейчас день, очень светло, вечер еще далеко. Попытка подойти к лагерю по равнине или даже по отрогам гор приведет к провалу всего их мероприятия. Их точно увидят, и, прежде чем они смогут подойти и нанести удар, индейцы, если он не захотят драться, уйдут вместе с добычей и пленными. У них лошади свежее, чем у трапперов, которые сейчас после долгой скачки тяжело дышат и покрыты потом, и индейцы легко от них уйдут.
Приблизиться к лагерю индейцев можно только украдкой, а сделать это можно, только дождавшись темноты и ночи.
Такой план казался наилучшим, и большинство трапперов считало, что нужно действовать по нему. Другого пути они не видели.
У О’Нила сама мысль о такой задержке вызывала боль. Есть ли альтернатива?
Этот вопрос он задал Лиджу, пока вопрос еще обсуждался.
– Альтернатива есть, – был ответ, адресованный всем, хотя никто не радовался ему так, как молодой друг старого траппера.
– Какая альтернатива? – спросили сразу несколько человек, и первым О’Нил.
– Видите эти горы? – спросил Лидж, показывая на появившийся перед ними хребет.
– Конечно, мы не слепые, – ответил один человек. – Ну и что?
– Видите выступающий холм с деревьями на вершине? Холм похож на горб бизона.
– И что с того?
– Лагерь индейцев у его подножия, если я не ошибаюсь в их намерениях. Ну, это мы скоро узнаем.
– Но как нам подобраться к этому месту так, чтобы они нас не увидели? В прерии на мили вокруг негде укрыться.
– Зато на горе есть где укрыться, – ответил Лидж. – Множество укрытий, как сами можете видеть.
– Ты хочешь, чтобы мы прошли по холму окольным путем и напали на них сзади? Так, Лидж?
– Так, – лаконично ответил старый траппер.
– Тут ты ошибаешься, Ортон, – вмешался Блэк Харрис, считавшийся самым умным среди «горных людей». – Мы можем перебраться через холм незаметно, согласен, но не с нашими животными. Ни лошадь, ни мул тут не поднимутся. А если оставим их, пешком уйдет больше времени, чем на ожидание ночи. К тому же мы можем не найти дороги среди камней. Отсюда кажется, что их нагромоздили гиганты, играя в камешки.
– Так и есть, Харри, – ответил Лидж. – Так и есть. Но один старый енот по имени Лидж Ортон сможет пробраться. Я не зря бродил тут всю жизни, знаю все краткие пути; там есть тропа, которые приведет нас прямо к лагерю индейцев, и они нас не увидят даже в самый солнечный день. Мы будем на расстоянии ружейного выстрела, а они не будут нас видеть. К тому же это экономит время. Мы подойдем задолго до наступления темноты, и у нас будет хорошая видимость через прицелы ружей.
– Идемте этим путем! – воскликнули сразу несколько человек, и громче всех О’Нил.
Никто не возражал, все согласились идти горной тропой.
Еще с полмили проехали по равнине, потом спешились, спрятали лошадей меж камней и начали подниматься по крутому спуску. Лидж Ортон по-прежнему был проводником.
Глава XV. Естественная месть
Не все из пленников были поражены раскрытием личности Голубого Дика. Блант Блекэддер и Снайвли его давно узнали. Среди рабов были такие, кто помнил сцену во дворе старой плантации, когда его подвергли наказанию насосом. Несмотря на свою предполагаемую тупость, у них было достаточно ума, чтобы разобраться в увиденном; услышав приказ «Дайте ему двойную дозу!», не один вспомнил, что уже слышал его раньше. Вспомнившие это не были счастливы: они вспомнили и свое поведение и боялись мести того, над кем тогда смеялись. Видя, чему подвергли молодого хозяина, они в этом уверились; еще больше уверились, когда такому же жестокому наказанию подвергли их надсмотрщика Снайвли, а после него рослого негра, который нажимал на ручку насоса, когда Голубой Дик был под душем.
Оба получили двойную дозу, и даже больше. Когда Снайвли сняли с креста и оттащили от воды, рана на его щеке выглядела, побелев, еще ужасней.
Негр, хоть череп у него толстый, громко кричал и чувствовал себя так, словно ему раскололи голову. Так он сказал, когда пришел в себя. Теперь, когда его самого подвергли наказанию, его улыбка не была радостной. Это была гримаса, говорившая о нестерпимой боли.
Но он был не последним. Наказывали и других рабов, выбирая их не беспорядочно, но специально одного за другим. Остальные, видя это, понимали, что-то же самое ждет и их. Некоторые не теряли надежду. Они не смеялись над рабом, когда он страдал. Боялись только виновные.
И они должны были бояться. Вождь указывал на одного за другим, воины хватали его и привязывали к кресту. И там они оставались, когда вода из растаявшего снега с вершины Пайкс Пика заставляла их кричать от боли.
И все это время шайенны смотрели, не серьезно, как подобает индейцам, а со смехом, как во время рождественского представления; они падали на землю, как и актеры, и их полные дикого веселья крики эхом отражались от склонов утесов.
Никогда раньше они так не восторгались мулатом, принятым в племя и благодаря смелости ставшим их вождем. Никогда раньше не предлагал он им зрелища, так соответствующего их дикой природе и ненависти к бледнолицым.