Потому что даже в этот период истории, когда старейшины шайеннских племен договорились с белыми и заверяли в своей дружбе, никто не останавливал молодых воинов и не мешал им проявлять свою враждебность.
Желтый Вождь, пришедший к ним издалека, женившийся на красавице племени – дочери шамана, превосходивший их в ненависти к бледнолицым и не раз водивший их в набеги на наследственных врагов, был в их глазах образцом патриота-дикаря.
Теперь больше, чем когда-либо, он заслужил и восхищение и высокую оценку: они видели, как жестоко и безжалостно наказывает он бледнолицых пленников; наказание настолько оригинальное и болезненное, что они не поверили бы, если бы не полные боли крики тех, кто подвергался наказанию.
Для слуха шайеннов эти звуки были такими сладкими и желанными, что даже пьяные пришли в себя и собрались, чтобы наслаждаться зрелищем. Пьяные и трезвые танцевали, словно демоны, демонстрирующие свое искусство на усеянных черепами равнинах Ахерона.[24]
Смех стал сдержанней, когда они увидели, что наказание, которому до сих пор подвергались только мужчины, теперь распространяется и на женщин. Напротив, их свирепая радость еще усилилась. Это вносит в зрелище разнообразие, дает новые ощущения – как вынесут наказание женщины.
И они это увидели. Несколько рабынь – среди них были и совсем молодые, и пожилые «тетушки» – безжалостно привязывали к кресту и подвергались мучительной пытке водой, обжигающей огнем!
Глава XVI. Белые женщины
Больше двух часов продолжался этот дьявольский спектакль – трагедия во многих актах, хотя пока ни один из актов не закончился смертью.
Никто из актеров не знал, как скоро закончится это зрелище.
Пленники были в таком ужасе, что не могли здраво рассуждать, а бессердечное веселье окружающих говорило, что им неоткуда ждать милости.
Различия в выборе наказанных у некоторых могли вызвать надежду. И черные, и белые теперь знали, с кем имеют дело; шепотом они рассказывали историю Голубого Дика тем из эмигрантов, кто о нем не слыхал.
Негры с других плантаций и белые, которым они принадлежали, начинали надеяться, что их минует мщение мулата.
У них было время на это надеяться, потому что после того, как десяток черных женщин, к радости молодых шайеннов и к явному удовлетворению их вождя, постояли под душем, в жестоком представлении наступил перерыв. Вождь как будто удовлетворился местью – по крайней мере на время – и ушел в палатку.
Среди пленных не было бо́льших опасений, чем у белых женщин. Они боялись за нечто более дорогое для них, чем жизнь, – за свою честь.
Несколько белых женщин были молоды и привлекательны. Будучи женщинами, они сами это знали.
До сих пор дикари к ним не приставали. Но это не давало никакой уверенности. Они знали, что индейцы любят вино больше, чем женщин, и до сих пор виски, захваченное в караване¸ мешало дикарям заниматься ими.
Но долго так продолжаться не будет, потому что они знали кое-что еще. Холодная сдержанность лесных индейцев, которые были героями рассказов времен колонизации, не характерна для свирепых кентавров прерий. К этому заключению приводило все, что они знали об этих индейцах, и белые женщины, в основном жены, понимая опасность, грозящую их мужьям, в то же время опасались и за себя.
Та, у которой не было мужа – Клер Блекэддер, – опасалась больше всех. Она видела тело отца, лежащее на траве прерии в луже собственной крови. Она видела наказание брата и знала, что он испытал ужасную боль, и теперь думала о том, что может ожидать ее.
Она хорошо помнила Голубого Дика. Как дочь его хозяина – как молодая хозяйка – она никогда не была с ним жестока. Но и не была особенно добра; под влиянием своей рабыни Сильвии она скорее была настроена против него. Не была откровенно враждебна, просто не любила. Сердце молодой дочери плантатора было занято собственными делами, любовью к молодому пришельцу О’Нилу, и в нем не было места для другого.
Она по-прежнему думала об О’Ниле; окруженная мрачным отчаянием, она ощущала его не так остро.
Тем не менее она его испытывала. Вождь шайеннов, проходя мимо, свирепо посмотрел на нее; она вспомнила, что такое выражение видела в глазах Голубого Дика. Как хозяйка Сильвии, как ее подруга, знавшая все ее тайны, а особенно как сестра Бланта Блекэддера, она не могла ждать милосердия от мулата. Она знала, чего может ожидать. Об этом страшно подумать, тем более говорить с окружающими женщинами.
Эти женщины не думали о ее горе и не говорили о нем. У них было достаточно своего горя. Но ей нужно было бояться больше, и она это знала. С инстинктом, свойственным женщинам, она знала, что она самая заметная фигура во всей группе.
И когда ужас ситуации стал буквально ощутим, она задрожала. Как она ни сильна, как ни самостоятельна и своевольна была всю жизнь, она не могла не испытывать самых острых опасений.
Но вместе с дрожью пришла решимость попытаться сбежать, хотя неудача попытки Снайвли была у нее перед глазами!
Ее могут догнать. Неважно. Это не ухудшит ее положение. И не усилит опасность. В худшем случае ее попытка кончится смертью, а смерть она готова была принять охотней, чем бесчестье.
Связана она непрочно. Индейцы не слишком старались¸ связывая пленниц. Они не часто пытаются сбежать, и, даже если делают это, их легко поймать.
Однако в истории прерий бывали случаи, когда смелые и героические женщины, и даже изящные леди, могли убежать, и их бегство казалось почти чудом. Ранняя история Запада полна таких эпизодов, и она, дитя Запада, слышала их с детства. Воспоминание о них отчасти вдохновляло ее на попытку.
Она не говорила о своем замысле другим пленницам. Они ей не помогут, смогут только помешать. Бросить их в таком положении – не признак эгоизма.
Такую попытку можно счесть отчаянной и безнадежной. Она бы тоже так считала, если бы кое-что не увидела. А увидела она собственную лошадь, присвоенную одним из индейцев. На лошади по-прежнему седло, и узда переброшена через опору. Упряжь новая для индейцев, и они не стали ее снимать.
Клер Блекэддер знала, что лошадь быстрая.
«Если смогу сесть в седло, – подумала она, – уйду от них».
Она подумала, что сможет добраться до дороги, по которой караван шел из Брентс Форта. Она считала, что помнит дорогу и сможет вернуться по ней.
И еще одна мысль. В Форте она видела много белых мужчин. Их можно уговорить вернуться с ней и освободить других пленников – ее брата.
Все это промелькнуло в ее сознании в течение нескольких мгновений; думая об этом, она высвободила руки из непрочно связанной веревки и приготовилась вскочить.
Сейчас, пока вождь в палатке, самое подходящее время.
Глава XVII. Бегство под действием отчаяния
«Сейчас или никогда!» – подумала Клер Блекэддер. Она уже начала вставать, как обстоятельства как будто сказали ей «никогда!».
Мулат вышел из палатки и остановился перед ней. Он был не в костюме индейского вождя, а в той одежде, которую носил как раб на плантации в Миссисипи. Это та же одежда, которая была на нем в утро наказания, когда она была свидетелем этого наказания. Он стал прежним Голубым Диком, только теперь он выше и сильней. Грубые джинсы и хлопчатобумажная рубашка оказались ему просторным и до сих пор впору.
– Вы меня теперь узнаете, мои бывшие хозяева и товарищи рабы, – закричал он с насмешливым смехом. – И ты тоже, моя молодая хозяйка, – продолжал он, повернувшись к группе белых женщин. приближаясь к ним с видом победителя. – Ха, мисс Клер Блекэддер! Ты не задумывалась, когда стояла на пороге дома своего отца и смотрела, как меня пытают, не думала, что настанет день, когда тебе самой придется испытать эту пытку. Этот день пришел! Все остальные, включая твоего брата, лишь слегка попробовали то, что я для них приготовил. Тебя я оставил напоследок, потому что ты лакомый кусочек. Так полагается на пиру мщения! Ха-ха-ха!
Девушка ничего не ответила. В его дьявольском взгляде она видела, что надежды на пощаду нет и что слова не помогут. Она только сжалась перед ним.
Но даже в этот момент она сохранила присутствие духа. По-прежнему думала, что попытается сесть верхом и ускакать.
Увы! Это казалось невозможным. Он стоял у нее на пути и мог схватить ее, прежде чем она сделает три шага.
И он действительно схватил ее, когда она даже шаг не сделала, даже не распрямилась.
– Идем! – воскликнул он, грубо схватив ее за талию и рывком поднимая. – Иди со мной. Ты достаточно долго была зрительницей. Пора тебе забавлять других.
И, не дожидаясь ответа, потащил ее к водопаду.
Она не сопротивлялась. Не кричала, не плакала. Знала, что это бесполезно.
Но с другой стороны поляны послышался крик, такой громкий, дикий и необычный, что мулат остановился и посмотрел туда, откуда донесся крик.
Из толпы рабов негров вышла женщина, которая могла быть старше всех – не меньше семидесяти лет и с необычным видом, какой бывает у старух на плантации. С впавшими щеками, с белым пушком на висках, с длинными морщинистыми руками под жалкой одеждой, которую грабители разрешили ей оставить на себе, она выглядела как африканская Геката[25], неожиданно воскресшая для такого случая.
Несмотря на свой грозный вид, она требовала не уничтожения, а милосердия.
– Отпусти молодую миссу! – воскликнула она, выбираясь из толпы. – Отпусти ее, Голубой Дик! Не смей тронуть волоса на ее голове. Если сделаешь – ты вор, убийца! Да, если сделаешь это, ты убьешь свою кровь!
– О чем ты говоришь, старая дура! – воскликнул мулат. Было видно, что ее слова его удивили.
– О чем говорит старая дура? То, что сказала. Если повредишь миссе Клер, повредишь собственной сестре!
Мулат дернулся, словно его ударили.
– Моей сестре! – воскликнул он. – Ты спятила, Нэн! Ты выжила из ума!
– Нет, Голубой Дик! Нэн не выжила ума и память не потеряла. Ты сидел у меня на коленях, когда был маленьким мальчиком, не больше опоссума. И мисса Клер тогда была маленькой. Нэн знает, откуда вы взялись. Вы оба дети одного отца – старого масса Блекэддера, и она твоя сестра. Это говорит тебе старая Нэн. Она готова в этом поклясться.