ились предки современных жителей. Их каноэ с балансиром принципиально не отличались от парусно-гребных судов предшественников, сходной была и навигационная практика: ориентировка главным образом по солнцу и звездам. Далеко не все отважные мореходы остались в памяти потомков, но маорийские легенды, например, сохранили нам имена командиров первых каноэ, подошедших в середине XIV века к новозеландским берегам: Хотуроа, Тама-те-капуа, Тури, Тороа…
Отсутствие в работах Жюля Верна данных о полинезийских мореплавателях тем более удивительно, что именно в 70-е годы — время работы писателя над «Историей» — во Франции взошла звезда другого автора приключенческих и географических книг — Луи Жаколио, бывшего колониального чиновника, взявшегося за перо после ухода со службы. В одной из своих книг («Питкернское преступление»), вспоминая работу в Океании, он рассказал и о мореходном искусстве смуглокожих лоцманов. В той же книге приводятся подробные сведения о полинезийских богах и героях. Непонятно, почему Жюль Верн оставил без внимания такие ценные сведения.
Мало внимания писатель уделяет и китайским путешественникам. А ведь жители Срединного государства, самого населенного района планеты, не сидели спокойно за Великой стеной. Одно изобретение компаса чего стоит! Первый прибор такого рода появился в III веке до н. э. Только через полторы тысячи лет с лишним знакомство с компасом позволило европейским мореходам начать эпоху Великих географических открытий.
Китайские джонки избороздили всю западную окраину Тихого океана — от Японии до Малайского архипелага; а позднее они вышли и в Индийский океан. На одной из китайских навигационных карт, составленной в 1421 году по европейскому летосчислению, довольно точно показан обширный регион от Персидского залива и побережья Восточной Африки до далекой Страны Восходящего Солнца, как привыкли называть свою родину японцы; нанесены глубины и данные по навигационной обстановке, указаны расстояния между важнейшими портами.
Не менее активны китайцы были и на суше. Еще в середине II века до н. э. Чжан Цянь, агент императора Уди, дважды посетил земли за рубежами Ханьской империи — заселенный кочевниками таинственный Западный край, куда вскоре вторглись имперские войска. Распространение буддизма способствовало установлению устойчивых связей Срединного государства с Индией и Индокитаем. Среди наиболее известных путешественников в эти края выделяются Хуай Шень (VI в. н. э.), Сюань Цзан (629 — 645) и Цзин (689 — 695).
Существовали и обратные связи. Так, в I веке н. э., по свидетельству Клавдия Птолемея, Псевдоарриана и других античных писателей, римские торговые агенты неоднократно проникали в Восточный Туркестан, смежный с Ханьским государством[13].
Разумеется, можно возразить, что в соответствии с названием своего труда — «История великих путешествий и великих путешественников» — автор вправе «не замечать» ни плаваний, ни сухопутных экспедиций, о которых не сохранилось достаточно документальных материалов. Можно поддержать литератора в его стремлении представить читателю-непрофессионалу прежде всего самые яркие, самые эффектные и, разумеется, самые знаменитые странствия. Можно согласиться с писателем, решившим ради занимательности, например, пожертвовать рассказом о второстепенных путешествиях, со скучным перечислением преодоленных географических пунктов.
Но, думается, дело здесь в другом. Как уже отмечалось, верновская «История», подобно многим, составленным и изданным европейцами, рассказывает, в сущности, лишь о распространении белой расы по земному шару. В самом деле, в объемистом первом томе нашлось место лишь для одного небелого путешественника — китайца Фа Сяня.
Жюль Верн уделяет немало внимания странствию Вениамина Тудельского, вся заслуга которого перед потомками сводится к перечислению живых иудеев и памятников иудейской культуры в том или ином европейском или ближневосточном городе, тогда как гораздо более интересное путешествие по Османской империи Эвлии Челеби, оставившего весьма обширные и обстоятельные записки, остается вне авторского внимания.
Оригинальное издание «Истории» было снабжено несколькими картами мира, где показывалось распределение по планете «известных и неизвестных» земель, при этом в пределы «неизвестных» попадали области блестящих кочевых культур евразийской Великой степи (и даже те края, по которым проходил оживленный Великий шелковый путь!), негритянские царства Экваториальной Африки, могущественные империи инков и ацтеков, города-государства майя, не говоря уже о менее крупных этнокультурных образованиях или «первобытных» культурах, загадки которых, к слову сказать, остаются во многом неразгаданными и в наши дни.
Но обвинять Жюля Верна в игнорировании «желтых», «черных» и «красных» цивилизаций, конечно, нельзя. Просто время преодолеть господствовавший тогда стереотип еще не пришло. Настоящее открытие Земли (точнее — ее повторное, а еще точнее — третье открытие) началось только в XX веке, когда соединение архивных изысканий и полевых археологических исследований (включая современные способы определения возраста находок) дало в руки историков, в частности историков науки, могучее средство проникновения в глубь веков. Воссозданию значительно более полной картины освоения Земли в немалой степени способствовало обнаружение и прочтение текстов на неизвестных или неразгаданных в XIX веке языках.
Если бы Жюль Верн знал то, что знаем мы, он наверняка многое изменил бы в «Истории», но многое бы и оставил, и прежде всего поразительную живость изложения. В оригинале даже заимствования из дневников и отчетов путешественников органически входят в авторский текст, чего не всегда, к сожалению, удавалось добиться переводчикам. В рассказе о том или ином путешествии Верн стремится отыскать ключевые моменты, именно на них обращая внимание читателей. Когда речь идет о таких крупных фигурах, как Христофор Колумб, ему приходится составлять полную биографию великого путешественника, отыскивая и перепроверяя многочисленные, но противоречивые исторические свидетельства… Не будем сейчас перечислять всех трудностей, с которыми столкнулся автор. Скажем лишь, что, преодолев их, он создал книгу увлекательную, легко читаемую, не требующую никакой предварительной подготовки, а вместе с тем строго обоснованную историческими фактами.
Хотя «История великих путешествий» написана в основном в соответствии с хронологией (что вполне естественно для подобного рода работы), но все-таки в ней заметна и определенная классификация материала. Путешествия древности выглядят либо чисто случайными, либо совершенными из простого любопытства, хотя и обусловленного в какой-то мере коммерческой выгодой. На смену им приходят религиозные паломничества средневековья. С началом Возрождения, и даже в преддверии его, в далекие странствия начинают пускаться либо с чисто коммерческими целями, либо с дипломатическими, но тесно переплетенными с той же коммерцией. Великие географические открытия вызывались к жизни не только техническим прогрессом и поисками новых торговых путей, но и настоятельной необходимостью отыскания новых земель, пригодных для заселения. Эта последняя задача была осознана уже в ходе географической экспансии европейцев. Поэтому не случайно автор, прерывая поступательный бег легкокрылых парусников по просторам океанов, останавливается на вещах, вроде бы не имеющих прямого отношения к открытию Земли: покорение пришельцами туземных племен и народов, захват территорий коренных жителей, убийства и ограбления аборигенов, настойчивые попытки белых конкистадоров обратить «дикарей» и «неверных» в единственно правильную религию — веру в Сына Божьего Иисуса Христа. Впрочем, в целом ряде случаев открытие территории весьма трудно отделить от покорения ее. Вспомним хотя бы рассказ о пребывании на Канарских островах отряда Жана де Бетанкура. К моменту появления французских завоевателей Канары были заселены таинственным народом гуанчей, а первое посещение этих островов человеком относится к концу 1 тысячелетия до н. э., когда до островов добрались карфагенские мореплаватели[14]. После нескольких глав, повествующих об относительно спокойных странствиях, автор резко меняет тон изложения, и до предела драматизированное повествование становится как бы прелюдией к главной теме первого тома (а ее можно распространить на всю верновскую «Историю») — кровопролитному столкновению взаимно чуждых цивилизаций, столкновению антагонистических культур.
В целом ряде случаев хронологическая последовательность нарушается. Но эти нарушения почти не сказываются на цельности общей картины географических исследований в планетарном масштабе. Лишь рассказ о географических открытиях викингов переносится в конец тома, туда, где повествуется об исследованиях полярных областей. Но ведь викинги плавали не только в арктических водах. Они хорошо освоили и Средиземное море, такое знакомое автору книги (на гонорар, полученный за «Географию Франции», он купил яхту «Сен-Мишель» и совершал непродолжительные плавания вдоль берегов старушки Европы), а главное — добрались до далекой благодатной страны, названной Винландом. И находилась она, эта Виноградная страна, на побережье Северной Америки! Таким образом, викинги открыли для себя Новый Свет на полтысячелетия раньше испанцев. Помещение главы об этих поразительных странствиях перед рассказом об историческом плавании Колумба уменьшало драматический накал повествования о великом испанце и, значит, снижало читательский интерес к сути изложения. Верн, как опытный драматург (а мы знаем, что несколько его театральных произведений имели успех у взыскательной парижской публики), просто не мог допустить такого и поэтому перенес главу о походах викингов ближе к концу тома. Видимо, по той же причине он и не упомянул о плавании средневекового ирландского монаха Брендана к американскому берегу. (Правда, во времена Верна этот море