Вечер она провела с Луи Дювилем. Он пытался утешить ее:
— Не жалейте ни о чем, окружение Даже вам не подходит. Вы — моя тайна, мы будем жить скрытно от всех.
И г-жа Зарагир представила себя в романтическом ореоле печальной и любимой изгнанницы, и участь обездоленной жертвы показалась ей благостной.
На следующий день она переехала в гостиницу. Ей помогала г-жа Даже. Она сняла для нее очень приятный номер, где ее ждали букеты цветов, присланные Луи Дювилем и г-ном Даже. Спальня была оклеена серыми обоями, а гостиная обтянута красной узорчатой тканью с обрамлением из позолоченной лепнины. Все это понравилось г-же Зарагир, но первым ее движением было подбежать к окошку и опереться руками в подоконник, а лбом — в стекло. У ног ее расстилался Тюильрийский сад, с по-зимнему голыми деревьями.
— Какая суровая картина, — сказала она. — Я соскучилась по моим птичкам и по тенистым деревьям в Тижу.
— Ты скучаешь о прошлом, о настоящем и о будущем. Тебе хотелось бы оказаться одновременно и в Тижу, и в Вальронсе, и в объятиях Луи Дювиля, — отвечала ей г-жа Даже.
Г-жа Зарагир прижала к ушам ладони, резко обернулась и крикнула:
— Ах, замолчи, замолчи, умоляю!
— Ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом. Какое платье наденешь сегодня вечером?
— Сегодня вечером? Сегодня вечером я никуда не пойду, — отвечала г-жа Зарагир. Как только г-жа Даже ушла, она села и написала письмо мужу.
«Угрызения совести источат мое сердце, если окажется, что я напрасно отложила мой отъезд, отдалив тот день, когда я вновь увижу тебя. Луи Дювиль уехал на две недели. Он посоветовал дождаться его возвращения и, прощаясь, пообещал, что уже совсем недалек миг, когда мы с тобой поднимемся по крыльцу в Вальронсе. Из-за этого стоило пойти на жертвы. Все мои мысли летят к тебе, любовь моя. Мне очень грустно и одиноко, и я очень хочу тебя поцеловать. Что за Рождество будет без тебя, без твоих поцелуев, без твоих слов: «Ты пахнешь небесной голубизной»? Я твой голубой цветок, твой голубенький цветочек и ничего больше».
Г-жа Зарагир была искренна. Она мучилась от меланхолии, от страха и от угрызений совести и, чтобы забыть все это, не нашла ничего лучше, как надеть вечернее платье и в полночь поехать на встречу с г-жой Даже на испанском балу. Там ее появление было замечено.
В Вальронсе Луи много думал о ней. Но при этом он даже не намекнул там на дело, которое должен был бы уладить. И хотя он старался вести себя как можно более естественно, родители заметили его отсутствующий взгляд. Разговор его был не таким непринужденным, как обычно, и был он рассеян, как человек, чем-то озабоченный.
Г-жа Дювиль с тревогой говорила мужу:
— Я уверена, что он готовит нам какой-нибудь удар. Наверное, ему предъявили требование уладить его холостяцкое положение.
— Что ты имеешь в виду?
— Рождение внебрачного ребенка, сына или дочери. А в результате — вынужденный брак.
— Что за странная идея, — ответил г-н Дювиль. Любовь, даже счастливая, представляет собой в сущности беспокойство, весьма не похожее на счастье. Возможно, Луи влюбился в какую-нибудь юную девушку, какой-нибудь невинный цветочек, и это его беспокоит.
— Если бы речь шла о цветочке, он не стал бы стесняться и все бы нам рассказал, — возразила жена. — Постарайся как-то расспросить его.
Г-н Дювиль не стал этого делать и решил, что правильно сделал, поскольку настроение сына вскоре улучшилось.
За пять лет в Вальронсе ничто не изменилось. Раз в неделю полковник собирал молодежь и танцевал с девицами. У супругов Дювиль остались те же друзья, те же занятия и та же забота: женить сына на хорошей девушке. По утрам отец и сын уезжали из Вальронса в контору фирмы. При этом г-н Дювиль не раз с удивлением наблюдал, как сын останавливает машину у почты, чтобы самолично отправить какое-нибудь письмо. В его письмах к г-же Зарагир не было ни лжи, ни призванных ввести в заблуждение обещаний, а только поцелуи, заверения в желании как можно скорее встретиться да воспоминания о былых свиданиях.
В ту пору компания «Аэропосталь» перебрасывала почту воздухом из Парижа в Дакар, а оттуда небольшие быстроходные суда развозили все почтовые отправления по основным портам атлантического побережья Южной Америки. Так что, приехав домой, г-н Зарагир получил письма с новостями от жены. Он был тронут ее благими намерениями и не осудил ее за встречу с Луи Дювилем, но был недоволен, что она согласилась встречаться с ним один на один. Еще больше он рассердился, узнав затем, что она перебралась в гостиницу и отложила день своего отъезда. Он ответил ей просьбой вернуться: «Не унижайся, не клянчи у дверей Дювилей, мне это откровенно не нравится. Как твое присутствие может, по-твоему, повлиять на решение Луи? Если он искренен, мы узнаем об этом и ты взойдешь на крыльцо в Вальронсе под руку со мной». Он даже указал в письме название парохода, на борту которого он просил ее вернуться домой.
Г-жа Зарагир прочла это письмо г-же Даже, а потом сказала:
— В день Рождества я буду одна в океане, среди чужих людей! До чего же я плохо рассчитала: отдаваясь, я думала, что добьюсь всего и сама же все испортила. Луи любит меня и хочет удержать здесь.
— Этого надо было опасаться. Что касается меня, то я думаю, что теперь ты должна уехать.
— Это было бы окончательным разрывом между нами и Вальронсом. Как я объясню это мужу?
— Ничего ему не объясняй. Он просто подумает, что Луи не сдержал слова. Лучше уж разорвать связь между Вальронсом и вами, чем разбить семью.
— Ты права. Я поеду.
— А теперь я пойду, — продолжала г-жа Даже. — Ты ведь ждешь Луи, не правда ли? До свидания, милая моя, — сказала она и ушла.
Войдя к г-же Зарагир и увидев ее потемневшие глаза и слезы, блестевшие в свете ламп, Луи замер на месте.
— Как вы прекрасны, — сказал он. — Вы сейчас вся словно из инея.
— Нет, я сейчас изо льда, — отвечала она, протягивая ему письмо, полученное от мужа.
При виде почерка г-на Зарагира, Луи Дювиль мысленно вновь увидел его лицо и услышал его голос. Ревность и видения прошлого сделали его задумчивым. Г-жа Зарагир уже не плакала, она уселась у камина и смотрела на него снизу вверх, как когда-то, во время первого своего визита в Вальронс. Луи перехватил ее взгляд и узнал в ней свою утраченную невесту:
— Ах, это же вы, вы! — сказал он.
— Ну конечно. Я так не люблю моменты в жизни, когда настоящее время начинает куда-то уплывать. Мне хочется тогда умереть.
— Умереть, чтобы вернуться в прошлое, во времена, когда не было всех этих обстоятельств и их последствий?
— Да, именно так. Я не хочу жить, потому что жить — это значит расстаться с вами.
— Расстаться со мной? Нет. Я поеду с вами. Мы вместе пересечем океан, и ваш муж узнает, что он может вернуться в Вальронс, если это послужит ему утешением за то, что он потерял вас. Он не стал прятаться, уводя вас от меня, и я тоже не буду скрывать от него, что вы больше не принадлежите ему.
Г-жа Зарагир стала громко кричать и умолять:
— Нет, нет. Я скорее покончу с собой, лишь бы только не видеть ничего подобного.
Крики ее, придав сил старым обидам усилили злобу Луи Дювиля, укрепили его в желании продлить ожидания Зарагира и в стремлении отнять у него женщину, которую тот похитил у него.
— А разве вы не раните его всякий раз, когда смотрите на меня? — спросил он.
Г-жа Зарагир была в ужасе от одной лишь мысли, что Луи может поехать с ней в Южную Америку, что он там будет говорить с ее мужем. Она оказалась в положении игрока, проигравшего все и распродающего все дорогие ему вещи в надежде выкупить их на следующий день. Пытаясь выиграть время, пытаясь выйти из затруднительного положения, она еще больше запуталась, заявив, что разрывается между любовью и чувством долга.
— Какого долга? Долга оставаться под игом тирана, который пять лет держал вас под своей пятой, а теперь лишает вас невинного удовольствия побыть во Франции на несколько дней больше? Поверьте, вы имеете право на каплю свободы.
— Да, меня и в самом деле можно только пожалеть, — сказала г-жа Зарагир и опять заплакала.
Луи обнял ее и поцелуями осушил ее слезы. Нежность и грусть имеют много общего, и в тех поцелуях, которые она вернула ему, было столько меланхолии, что он принял их как знак нежности, тогда как были они просто печальными.
— Поедем, — сказал он, — совершим путешествие от пляжей Средиземноморья к снегам Тироля.
— Тироль! Говорят, это так красиво! Кстати, супруги Даже собираются встретить там Рождество и провести начало нового года.
— Давай завтра же уедем из Парижа. Проживем три недели так, как я мечтал жить с тобой весь наш век. Дай мне наглядное доказательство твоей любви, утихомирь мою ревность, развей мою грусть и позволь мне верить в тебя.
Г-жа Зарагир решила, что, продлив еще на некоторое время свое пребывание во Франции, она устранит опасность, нависшую над ее браком, и легко выпутается из этого положения, которое только что казалось ей безвыходным.
Вечером следующего дня, 21 декабря, поделившись новостью с г-жой Даже, она уехала на юг Франции, весьма смущенная тем, что едет со своим любовником в те же места, куда уже дважды ее уносила любовь мужа.
За неделю до этого г-н Зарагир получил от жены письмо, которое ему очень не понравилось. «Любимый мой, писала она, у нас обоих одно желание: поскорее увидеться. Ты же знаешь, что я лишь для тебя стараюсь и лишаю себя удовольствия встретиться с тобой как можно скорее, а ты меня ругаешь! Твое письмо привело меня в отчаяние. Ты думаешь, я для своего удовольствия отложила свой отъезд? Если бы я решила сесть на пароход завтра, я приехала бы домой только 3 января. Ты об этом не подумал. А я, полагая, что тебе будет грустно сознавать, что я одна встречу в океане и Рождество, и Новый год, согласилась поехать на праздники в Тироль вместе с четой Даже. Они так хотели показать мне этот, как они говорят, сказочно красивый край. Мы должны были выехать сегодня вечером. Могла ли я объявить им в самую последнюю минуту, что ты заставляешь меня вернуться, что ты наказываешь меня, как будто я в чем-то провинилась? Поскольку уже поздно сделать так, чтобы мы могли вместе закончить прошедший год или встретить новый, позволь мне хотя бы повидать горы, леса с заснеженными елями, это будет мне утешением. Не лишай меня этого удовольст