— Ну и что? — вмешался Жернанд. — Пусть один из ганимедов вытрет все это, помоги ему, Жюстина. Спросите вашу жену д'Эстерваль, не желает ли она прилечь?
— Прилечь! Да чтоб я сдохла на месте! — отвечала Доротея. — Ну уж нет: я хочу сношаться! Теперь у меня ничего нет в желудке, и я готова продолжать.
— Позовите свою супругу, дядя, я вас умоляю, — простонал Брессак, — нам необходимо разнообразие; пусть Жюстина пойдет предупредить ее.
Пока исполнялось это распоряжение, наши злодеи, едва державшиеся на ногах, разминали свои члены, чтобы помчаться, закусив удила, к новым мерзостям.
Нет нужды описывать состояние несчастной графини, когда она узнала, что ее мучитель в сопровождении таких же мерзких развратников явится наслаждаться ее страданиями в столь неурочный час: она только что встала из-за стола.
— Милая девушка, — испуганно взглянула она на Жюстину, — они очень пьяные… и разъяренные?
— О да, мадам, они совсем потеряли голову.
— Великий Боже! Какие ужасы меня ожидают… Но вы не покинете меня во время этой жестокой сцены, вы будете рядом, не правда ли, мадемуазель?
— Ну конечно, если мне позволят.
— Да, да… А кто эти люди? Вы говорите, один из них — племянник графа, маркиз де Брессак? Да это же настоящее чудовище; я слышала о нем, говорят, он отравил свою мать… И господин де Жернанд дошел до того, что принимает у себя убийцу своей сестры! Какой кошмар, великий Боже! А другой, по вашим словам, — профессиональный убийца?
— Да, мадам, это кузен господина де Жернанда, он держит постоялый двор единственно для распутства и для того, чтобы грабить и убивать тех, кто у него останавливается на ночлег.
— Ах, какой ужас! И вот этим злодеям мой муж хочет бросить меня на потеху! А кто эта женщина с ними?
— Супруга хозяина гостиницы, такая же злодейка, такая же развратная, как они.
О мадемуазель, значит, случается, что представительницы нашего пола забывают о нежности и благородстве и предаются мужским извращениям?
— Да будет вам известно, мадам, — ответила Жюстина, — что женщина, отказавшаяся от целомудрия и от чуткости, которые присущи нашему полу, скорее, чем мужчины, привыкают к пороку и невоздержанности и глубже ввязают в них.
— И вы полагаете, что господин де Жернанд допустит, чтобы я стала жертвой чудовищных наклонностей этого жуткого создания?
— Увы, я в этом не сомневаюсь, мадам. Не успела Жюстина произнести эти слова, как внизу послышался шум: пьяный хохот, площадная брань и богохульные ругательства предшествовали появлению веселой компании, и несколько слезинок оросили ресницы мадам де Жернанд, которая поняла, что пытки неизбежны.
Шумный кортеж состоял из мужа, четы д'Эстервалей, Брессака, шестерых самых красивых ганимедов, двух старых служанок и нашей несчастной Жюстины, которая, потрясенная предстоящими ужасами, дрожащая от страха самой сделаться жертвой, уверенная в том, что ничем не сможет помочь своей госпоже, желала только одного — оказаться как можно дальше от этого дома.
Все церемонии, о которых мы расскажем подробно, соблюдались неукоснительно при каждом визите жестокосердного хозяина, менялись лишь детали в зависимости от количества гостей, присутствующих на оргиях.
Графиня в накинутой на плечи прозрачной греческой тунике опустилась на колени, увидев супруга, и наши распутники с удовольствием рассматривали ее в таком униженном положении.
— М-да, дядюшка, — произнес Брессак, пошатываясь, — а у вас очаровательная жена… — Потом заплетающимся языком продолжал: — Вы позволите, дорогая тетушка, смиренно приветствовать вас? Я искренне сочувствую вашей столь незавидной участи, должно быть, мой досточтимый дядя имеет веские причины обращаться с вами таким образом, так как он — самый справедливый человек на свете.
Тут заговорила мадам д'Эстерваль, справившись с внезапным приступом икоты:
— Я уверена, что госпожа графиня жестоко оскорбила своего уважаемого супруга, иначе просто невозможно, чтобы такой гуманный человек, такой любезный, такой мягкий, потребовал от дамы таких вещей.
— А вот я понял, в чем здесь дело, — сказал д'Эстерваль, — это свидетельство обожания со стороны нашей хозяйки: она демонстрирует супругу свое высшее почтение.
— Друзья, — торжественно заявил Жернанд, — надеюсь, вы не возражаете, если она окажет почтение вашим ягодицам, и прошу вас представить ей названное божество, чтобы графиня могла воскурить ему фимиам.
— Дядя драв, черт меня побери! — обрадовался Брессак и незамедлительно спустил панталоны, являя окружающим ту часть своего тела, которую обнажал с особенным удовольствием. — Да, да, я вижу, что моя дорогая тетушка желает облобызать мой зад, и я с радостью предоставлю ей эту возможность.
— Давайте, давайте, доставайте свои задницы! — подбадривал Жернанд.
И вот мгновение спустя названные предметы почетных гостей, Жюстины, юношей-педерастов и даже служанок так тесно окружили бедную графиню, что она оказалась в плотном кольце из ягодиц, которые едва не упирались ей в лицо.
— Надо немного упорядочить это, дядюшка, — озабоченно сказал Брессак, — а то мы задушим даму. Пусть каждый подставит свою задницу для поцелуя, который распалит его желание, а я подам пример.
При этом он выдавил из себя немного экскрементов, и это обстоятельство вызвало такой восторг, что все, исключая Жюстину, повторили шутку маркиза.
— Итак, мадам, — спросил наконец Жернанд, — вы готовы?
— Ко всему, сударь, — покорно и отрешенно ответила графиня, — вы же знаете, что я ваша жертва.
Тогда Жернанд дал Жюстине команду раздеть свою жену, и несмотря на внутреннее сопротивление она вынуждена была смириться: несчастная подчинялась только тогда, когда не могла поступить иначе, но по доброй воле — никогда. И она сняла с плеч хозяйки прозрачную сутану, и похотливые взгляды уставились на голое тело.
— Клянусь честью, великолепная женщина! — выдохнул д'Эстерваль, необыкновенно возбужденный этим зрелищем.
— Ну ладно, — сказал Жернанд, — возьми ее друг мой, раз ты находишь ее красивой, я вручаю ее в твои руки. Прости, племянник, что я не отдал предпочтение тебе, но я знаю твои вкусы и оставил для тебя зад, если он тебя вдохновляет, кстати, вы можете положить даму между вами.
— Кровное родство заставит меня сотворить чудо: хотя женский зад меня соблазняет не больше, чем передняя часть, если д'Эстерваль не против, я ступлю, заодно с ним, на тропинку, противоположную той, которой пойдет он; будьте добры вести нас, дядюшка.
— Охотно, — согласился Жернанд, — ничто так меня не радует, как возможность поспособствовать собственному бесчестью.
С этими словами он взял в обе руки орган д'Эстерваля и втолкнул его во влагалище своей жены, затем перевернул их так, чтобы она оказалась сверху. Таким образом во власти Брессака оказались прекраснейшие на свете ягодицы, и тот, снова при помощи графа, с ходу преодолел препятствие. Старый развратник развалился в кресле лицом к участникам этой сцены, его окружили все шестеро педерастов: двоим он массировал член руками, двое примостились под самым его носом так, чтобы он мог сосать их по очереди, еще двое трудились над его поникшим инструментом — делали с ним то же самое, что он делал с членами, торчавшими перед его лицом.
— Сократируйте моего племянника, — приказал он старухам, — мужчины нашей породы любят, когда им ласкают задницу, пока они сношаются.
— Да, да! — воскликнул Брессак, набрасываясь на свою тетку и вонзая в нее член по самую мошонку. — Это абсолютно необходимо, и мой дядя, как всегда прав, но я бы хотел приласкать таким же образом Жюстину.
— Нет ничего проще, — откликнулся Жернанд, — только пусть она разденется сначала.
Наша героиня покорно подставила ягодицы, и похотливые пальцы Брессака, собравшись в хищную пятерню, начали безжалостно терзать зад бедной девушки. Одна Доротея оставалась не у дел: блудница мастурбировала, наблюдая за остальными.
— Мадам, — предложил ей Жернанд, — забирайтесь под мою жену, она вас будет ласкать, я могу уступить вам одного юношу, который облобызает ваш несравненный зад, пока моя жена занимается вашим клитором, ну а анус вам приласкает Жюстина. Вперед, друзья! По-моему, все готовы, теперь постараемся все вместе… Кстати, почему никто ничего не скажет о моей супруге, господа: я вам ее уступаю, а вы словно ее не замечаете…
— Гляди, друг мой, — прервал его д'Эстерваль, бурно извергаясь в вагину хозяйки, — вот моя высшая похвала в ее адрес, между прочим женщина должна не на шутку возбудить меня, чтобы я мог излить сперму без жестоких эпизодов. Ах, разрази меня гром, какое удовольствие она мне доставила! Член Брессака разворотил ей задницу, и от этого ее влагалище стало еще уже… О, какое это блаженство!
— Клянусь божеством содомитов, я тоже кончаю… я больше не могу ждать, — простонала Доротея. — Но вы, кажется, собирались пустить кровь нашей госпоже? Мои соки струились бы еще обильнее, если бы я увидела, как течет ее кровь.
— Вы совершенно правы, — проворчал Брессак, выбираясь из зада несчастной женщины, — я поберегу сперму до кровопускания, ведь я привередливее вас и не нашел в анусе тетушки то, на что рассчитывал: просто беда с этими родственничками. Итак, дорогой Жернанд, приступайте к своей сладостной операции, прошу вас, я жду ее с нетерпением.
И Брессак не смог удержаться от того, чтобы не продемонстрировать все свое отвращение, испытанное во время акта, который противоречил его принципам, ибо настоящий содомит дорожит ими больше, чем собственной жизнью: он гневно оглядел зад, который только что содомировал, и, прижавшись к одному из педерастов, будто желая очиститься, снова заворчал:
— Ну что же вы, дядя? Когда же начнем пускать кровь, черт вас побери?
Но Жернанд, достаточно возбужденный, уже бросал свирепые взгляды на свою жену.
— Потерпи, сейчас я залью кровью эту тварь, и не думайте, что я буду ее щадить! А теперь, сударыня, — обратился он к жертве, — приступайте к своим обязанностям.