Вообще, человек не окончательно лишенный совести, в Швеции лишён очень многих простых человеческих радостей, как-то: насорить, нагадить, наплевать, насморкать, всё заблевать и нацарапать слово Хуй. То есть, наверное это и можно видимо осуществить, но как-то неудобно.
Удивительный всё же народ — наши бывшие соотечественники. Не все конечно, но очень часто.
К примеру, если нашего бывшего соотечественника пустить на ПМЖ скажем к эскимосам, то уже на следующий день можно получить от него серьёзные телесные повреждения, если не выразить должного восхищения перед строганиной из моржатины. Причём самим эскимосам всё это как правило совершенно похуй.
Видимо этому феномену давно уже найдено научное объяснение, но всё равно каждый раз удивительно.
В Стокгольме, совсем недалеко от дома писателей, это Остермальм кажется, есть очень чудный парчок с каштанами и положительным негром на скамейке, читающим очень толстую книгу.
Ещё в этом парчке на постаменте сидит совершенно голый шведский писатель Стринберг, которого я не читал, но все говорят что он даже лучше чем Лев Толстой. При этом писатель Стринберг на постаменте с огромной яростью и гневом смотрит на свой Хуй. «ВСТАТЬ!!!» — будто бы командует писатель Стринберг. Но нет — всякий прохожий может видеть, что ровно ничего у писателя не получается.
Вот так оно и устроено. Будь ты хоть трижды великий писатель, который одним росчерком своего пера создает миры и рушит судьбы, но нет — не всё, отнюдь не всё оказывается подвластно даже самому гениальному творцу.
Говорят, что если какой-то женщине однажды удастся сделать так, чтобы у писателя Стринберга на постаменте встал Хуй, то будет ей даровано какое-то нечеловеческое женское счастье, которого нам всё равно не понять, да оно нам в общем-то и ни к чему. Иногда по ночам некоторые женщины приходят к монументу с приставной лесенкой и что-то там делают.
Если у кого-то получается, то такая женщина куда-то исчезает и дальнейшая её судьба никому не известна, что очень и очень правильно.
А ещё неподалеку там стоит совсем маленький памятник Астрид Линдгрен с двумя плоскими крылами. Одним крылом она обвивает голого мальчика, видимо Малыша, а под другим сидят еще два мальчика совсем маленьких, вообще неизвестно кто такие. Кроме того к левому крылу приклеен толстый тоже голый мужчина в шляпе, но пропеллера у него нету.
Вчера нашёл возле местного рейхстага что-то вроде стрелки васильевского острова, только сильно меньше. Там хорошо и тихо. Вода, по ней плывет то же самое, что плавает в Петербурге: банка из-под пива, бутылка из-под кокаколы и визитная карточка так никому и не понадобившегося человека. Селезень везде ходит по пятам за уткой, не спускает с неё глаз и всё время пиздит что-то — видимо утка была неоднократно уличена в блядстве и нет ей никакого доверия.
Ещё на этой стрелке стоит статуя человека с голой жопой, но зато в каске. А на другом берегу Карл XII с клюкой вялым жестом отправляет своих чудо-богатырей в последний и решительный бой. А еще на одном памятнике королю Густаву Адольфу второму, который видимо приходится дедушкой нынешнему Густаву Адольфу четвертому, можно найти Железного Дровосека, но это вы сами ищите, если сильно хочется.
Решил из сентиментальных побуждений бросить в воду монетку. Хотел зашвырнуть её на самую середину, но она соскользнула с ногтя и упала на дно прямо рядом с берегом, там где и было ей предназначено — возле ржавого обруча от пивной бочки.
Вот бежит Ахиллес. Не бежит даже, а летит на крылатых своих сандалиях и ничего ещё про свою пятку не догадывается.
Вот он уже пробежал половину апорийской своей дороги, а там еще половина, и ещё, в общем уже не так далеко осталось.
Хотя вроде бы на половине дороги должна была стоять черепаха. Но черепаха, пока он летел на сандалиях, куда-то уползла, старая сука.
Пролетает он еще половину половины, потом половину той половины, там лететь уже незачем, потому что половины всё короче, а старая дура всё ближе и ближе, но всё равно не схватишь.
Заправляет тогда Ахиллес стрелу в свой лук и собирается подбить старую дуру, но стрела отказывается лететь, ибо сначала должна она точно знать — является ли она предметом корпускулярным или же волнообразным? Ей в общем-то похуй — что так, что эдак, но нужно бы как-то определиться.
Черепаха первой доходит до финиша и валится с обрыва в пруд.
Стрела висит где висела и никуда не собирается. Ахиллес на карачках отсчитывает половины половин.
И тут мимо них хуярит идиотское савершенно деревянное буратино, которому вообще всё похуй и не знает оно куда идёт, зачем — кажется покупать неизвестно у кого папе-карле куртку. Но курток тут никто не продаёт, поэтому буратино тоже валится в пруд.
Получает оно там у черепахи золотой ключик, за которым гнался Ахиллес, убивает карабаса, отпирает дверцу и снова превращается в полено.
Столяр Джузеппе опять дарит папе-карло полено, тот делает из него новое буратино, буратино проходит мимо уже издохшего Ахиллеса, про пятку свою так ничего и не выяснившего, и снова валится в пруд. И так навсегда.
А кто выиграл — это опять нихуя не известно.
Июнь
И встретила меня Отчизна пятнистым унитазом на бензоколонке, толстой сонной продавщицей, кривыми деревами и горбатой старухой. На метро чёрная речка милиционер просверлил меня взглядом, но в этот раз решил пропустить. В вагоне, напустив лужу, спал участник празднования трехсотлетия города Петербурга. Возле метро проспект просвещения две старухи дрались за право торговать носками. Лифт в честь моего возвращения вонял мочой особенно пронзительно.
И выпил я перцовки, и стало мне за-е-бись.
Хочется иногда задавать пронзительные вопросы.
Вот например если бы мне выпала такая возможность, чтобы задавать вопросы Михаилу Сергеевичу Боярскому, я бы непременно стал бы его спрашивать: «А вот скажите пожалуйста, вот Вы такой мушкетёр и дартаньян, а почему Вы всегда в шляпе? Мужчина вообще, даже при советском союзе снимал шляпу в помещении, а уж тем более при женщине, а Вы вот сидите при самой Матвиенко и она без шляпы, а Вы в шляпе. А что там у Вас под шляпой? А можно посмотреть? А потрогать? А в ванне Вы как моетесь?»
Ну и всё такое.
Или допустим я иногда вижу на улице или в маршрутке такого человека, которого мне тоже хочется спрашивать: «А вот скажите: у Вас тот телефон, который дома в розетку включенный, у него цветной дисплей? А сколько цветов? А мелодий сколько? Полифония, да? A фотографирует приходящих гостей, нет? Ну впрочем, это же домашний телефон. Ну тогда может быть он работает как тостер, пылесос или, ну я не знаю камера слежения? А почему нет?»
Идиотские очень вопросы.
А я тут пока что сделал книжку писателя Новикова
(далее следует несколько картинок, уже недоступных)
Вчера в первый раз в жизни был на КВАРТИРНИКЕ.
Хозяйкой в квартире была перепуганная женщина средних лет, на стенах висели картинки берёзовой рощи и луны над днепром наверное или может быть над какой-нибудь другой рекой. Пластмассовые цветы, где-то на подоконнике наверняка спрятанная герань. Чинные слушатели, руки на коленях, на меня с пивом смотрели очень неодобрительно — не в пивная тут, а музыку слушаем. Рада вместе с Терновником смотрелись посреди этого как-то очень непонятно зачем они тут. Но я впрочем скоро почти привык и даже допил пиво.
Рада очень красивая и похожая на какую-то хорошую птицу, я всё вспоминал какую, но так и не вспомнил.
Потом концерт кончился и злобная блондинка сказала: «Мужчина, вы сидели на моём футляре!» Оказалось что я действительно сидел на футляре от её фотоаппарата, которым она фотографировала Раду, и этот футляр стал очень мятый. Я хотел сначала ей обаятельно улыбнуться и сказать что это пустяки и дело житейское, но блондинка была наверное лесбиянка, потому что весь концерт прижималась к брюнетке с магнитофоном, поэтому я не стал обаятельно улыбаться а сказал тоже злобно: «Ну давайте я попрошу у хозяйки утюг».
Потом Рада вдруг громко спросила: «А кто тут Горчев?» Я сильно покраснел, шаркал ножкой, сказал что-то очень глупое, а потом мы все ушли и застряли в лифте с ЖЖ-юзерами сквонк и нилом, который уже не знаю как сейчас называется. Выпили там бутылку вина и вообще хорошо посидели, потому что всегда нужно застревать в лифте с правильными людьми.
А потом пошли в какой-то клуб, но там было так ужасно, что мы даже не стали дожидаться ансамбль лунофобия, потому что его всё равно было бы не слышно и убежали все оттуда поскорее.
Вот такая блядь вечная молодость.
Встретил сегодня солдата космических войск. Я бы его конечно не заметил, но космический солдат спросил у меня закурить. Он видимо только что вернулся с орбиты, где наводил кантики на обочинах пыльных дорог. Лицо его было изъязвлено метеоритами. Я посочувствовал нелёгкой его службе, но закурить впрочем не дал. Я вообще никому на улице закурить не даю — сублимирую таким образом генетическую свою жадность.
Совершал сегодня мизантропическую прогулку.
Сначала поехал в издательство Геликон-плюс узнать почему там не работает вебсервер — оказалось что вебсервер не работает из-за того, что нет электричества и до понедельника не будет.
Пошел бесцельно совершенно гулять до станции невский проспект, поплевал с дворцового моста, мысленно согласился с Лурье, который Самуил, про то, что вот эти все дома на английской набережной совершенно лишние и их нужно взорвать нахуй.
Проходя мимо макдональца хотел дать им пятнадцать рублей чтобы купить гамбургер, сказать ВАУ!!! и выкинуть его свиням или сожрать на страх империалистам, чтобы они наконец поняли что Русский Народ никаким гамбургером не задушишь, но пожадничал. Потом заходил во все книжные магазины и проверял наличие в них моей книги, но её нигде не было — один только Пронин и Хаецкая. Ещё давился жабой над книгой инородных сказок, но про это уже Леонардовна писала и Житинский только что, а я просто так — подавился немного жабой и ушёл.