Людей вообще никого нету. Только иногда встретишь Фашыстов. Йа-йа! — говорят Фашысты одобрительно. Фашыстская женщина целует в морду мраморного льва, склеенного из осколков после того, как дедушка этой женщины, стоя тут на постое, расхуярил его однажды из фауст-патрона, выпимши шнапсу немного больше, нежели дозволяет немецкая сверхчеловечность.
Павилион Роз устроен очень продуманно: там посередине стеклянный купол, где нужно пить кофий и думать как бы нам обустроить российскую империю, по бокам должны цвести розы, но сейчас правда не цветут, а в торцах наглухо закрытые комнатки, в которых можно уединённо и задумчиво вставить фрейлине, подающей кофий.
И сам император-павел стоит посреди этого всего на центральной площади, новенький, блестящий и совершенно вот лично мне непонятно какого же хуя понесло его в город санкт-петербург, где его и удавили, и зачем был нужен ему идиотский этот инженерный замок.
Ну в общем не знаю, чего я так распереживался — не кум же он мне и не сват в конце-то концов.
Сентябрь
Дочь входит в квартиру, принюхивается.
ДОЧЬ: (рыдающим голосом) Мама! Ну вы опять за старое! Что это вы готовите?
МАТЬ: (торопливо что-то жуёт) ХухУхум.
ДОЧЬ: Пельмени! Мама!!! Там же углеводы! Жиры, белки и аминокслоты!
Включает компьютер. На экране желудочно-кишечный тракт.
ДОЧЬ: Вот смотри: пережёванная пища попадает в желудок (на экране — булькающая в желудке отвратительная масса), проходит через кишечник и получается вот ЭТО.
МАТЬ: ИЫК! (тошнит прямо в пельмени).
ДОЧЬ: (радостно) Вот видишь!
Выбрасывает кастрюлю с пельменями в мусорное ведро и открывает шкаф. Весь шкаф забит зубной пастой. Дочь берёт два тюбика и выдавливает в тарелки.
ДОЧЬ: Здоровые дёсны — раз, здоровые зубы — два и стройная фигура — три!
С аппетитом едят.
МАТЬ: (облизывая белым языком ложку): Шашам.
ДОЧЬ: Правильно! И великолепный мятный вкус!
Берёт с полки бутылку шампуня.
ДОЧЬ: Ну я пошла. На месяц там тебе пасты хватит, потом получишь пенсию — купишь ещё. Пока.
Уходит в ванную комнату. Через некоторое время оттуда слышны громкие стоны.
Старуха, воровато оглядываясь, достаёт из мусорного ведра кастрюлю и промывает пельмени под струёй воды из крана. Затем начинает их пожирать, жадно чавкая.
Внезапно с громким звуком включается компьютер. Старуха вздрагивает и, громко икнув, медленно валится на пол. Наполовину пережёванный пельмень выскакивает из её рта. Из ванной по-прежнему слышны стоны.
Старуха открывает глаза и начинает с трудом ползти на боку в сторону ванной, оставляя за собой извилистый белый след. Подползает к двери и начинает скрестись в неё, мыча и обламывая ногти.
ДОЧЬ: (задыхаясь) Я больше не могу… Я сейчас умру… Ещё! Ещё! Да, вот здесь! Да! Да!!..
Старуха с громким стуком роняет голову на пол.
Медленно темнеет. По-прежнему слышны стоны из ванной.
Хлопает входная дверь. Над кухонным столом загорается лампа. В круге света стоит ПАПА. Он не глядя смахивает всё со стола и ставит посередине пакет с яблочным соком.
Некоторое время сидит, опустив голову, затем смотрит прямо на зрителя и начинает медленно говорить.
«Вот вы думаете… Вы думаете, что я ебанулся на этом соке… Что я всех вас уже заебал с этим соком… Вы думаете, что я старый идиотский болван… Да, вы правы, конечно — я действительно старый идиотский болван».
Вынимает изо рта вставную челюсть, кряхтя взбирается на стол. Стоя на четвереньках, растягивает пальцами рот до ушей, высовывает язык и страшно вращает глазами. Затем слезает со стола, вставляет назад челюсть и снова садится на стул.
«Да, вот такой он, на самом деле, ваш дедушка. Да, он — ебанутый болван. Но… но понимаете, когда вокруг вот это всё… (Не оборачиваясь показывает пальцем на тело бабушки возле ванной комнаты, прислушивается к стонам дочери). Людям… им ведь нужно… Верить… Верить в то, что где-то на свете есть такое место, где яблочки не поливают всякой дрянью. Им нужна Надежда, понимаете? И я, старый ебанутый болван…»
Снова вынимает изо рта челюсть, собирается влезть на стол, но вдруг, безнадёжно махнув рукой, садится обратно на стул и теряет к зрителям всякий интерес. Долго сидит неподвижно, с провалившимся ртом и потухшими глазами, не слыша стонов.
Старуха на полу начинает ворочаться. Затем медленно встаёт и, качаясь на негнущихся ногах, подходит к старику сзади и кладёт ему на плечо руку с обломанными ногтями. Правый глаз её вытек.
Медленно гаснет свет, наступает полная темнота. Видна лишь светящаяся щель в двери ванной.
ДОЧЬ: Да! Да!! ДА!!!
КОНЕЦ
В метро на эскалаторе сменили текст. Раньше рассказывали про переломы конечностей и ушибы головного мозга.
Сегодня сказали следующее: «Необходимо внимательно наблюдать за окружающими вас пассажирами и при необходимости пресекать их шалости».
Вообще я так думаю, что любой приличный человек, он существует на двух как минимум уровнях.
Ну вот например я могу выпивать пиво допустим с Сапом и с Женькой или даже хуже того поехать с ними по грибы, а потом прийти домой, включить ансамбль Лунофобия, который состоит из тех же Сапа и Женьки, и это будут совершенно не те люди, с которыми я только что собирал грибы.
Ну или взять почитать любую книжку Житинского и задуматься: вот этот человек может так сильно переживать по поводу времени моего прихода на работу? Нет, безусловно не может.
Или прочитал к примеру человек книгу-сволочи и желает побеседовать с автором этой чудесной книги. А вместо автора он находит в издательстве геликон-плюс весьма вялого и скушного мудака, который совершенно точно ничего такого не писал.
И вот тут возникает вопрос: а где на самом деле расположены МЫ? Я вот так думаю, что нихуя мы нигде не расположены. Нету нас вообще. Ну или может быть расположены мы, как в компьютерной игрушке, на каком-нибудь четырнадцатом уровне, до которого живой человек всё равно без Тайного Кода никогда не доберётся.
И тайный этот Код предлагают везде — и в метро и даже в двери позвонят предложат, но всё это Наёбка. Потому что на самом деле этого тайного Кода нету вообще и быть не может. Или проходишь всё по честному, или не считается. А по честному пройти нельзя.
Сложно в общем как-то это всё устроено.
Когда приходит осень, всё покрывает плесень,
ревёт, блуждая в тучах, летучий серафим.
И дряхлые надежды в потрескавшемся гриме
собой торгуют робко у входа в райсобес.
Когда приходит осень, роняет ветер наземь
усталых пешеходов в кургузых пиджаках.
Они лежат недвижно, с торчащими ногами
и, обходя их, дамы брезгливо морщат нос.
Когда приходит осень, текут по стёклам слёзы
и мокрая старушка в протухшем шушуне
разбавленною водкой торгует из подмышки,
чтоб рваный рупь целковый набить себе в матрац.
Когда приходит осень, я ухожу из дома,
несу старушке мокрой последний рваный рупь.
С восставшею из гроба трухлявою надеждой
всю ночь, стуча костями, мы пляшем и поём.
А вообще осень наступает тогда, когда я заправляю одеяло в пододеяльник. Уже наступила.
Кто-то зарезал моих соседей. Или может быть они кого-то зарезали или друг друга перерезали, не знаю, но вся площадка вчера вечером была довольно изрядно измазана Кровищщей неестественного какого-то клюквенного цвета.
Милиция конечно сразу обрадовалась такому удачному поводу схватить меня прямо на дому. А то я в последнее время стал Хитрый и почти не езжу в метро, где она меня обычно дожидается.
Милиция меня долго допрашивала, но я ни в чём ей не сознался, вообще ни в чём. Я даже не назвал ей номер своей квартиры, потому что сам его никогда не помню, помню только что цифры все чётные. А нахуя мне спрашивается знать номер своей квартиры, если я и так помню, где она расположена. А газеты и журналы я не выписываю, потому что сейчас не стало хороших газет и журналов. Это раньше были моделист-конструктор и техника-молодёжи, а сейчас хуйня одна какая-то.
Только кажется милиции это не очень понравилось. Человек конечно имеет право не помнить номер своей квартиры, это на здоровье, может быть он вообще пришёл домой из дурдома ванную принять, но милиции такой человек почему-то сразу сильно не нравится. Кое-как её из дома вытолкал. Обещала впрочем вернуться — у неё кажется есть мысль, что возможно это я всех зарезал.
А вот почему кстати не бывает прокладок для мужчин? Есть ведь даже русское народное наблюдение: «сколько ни стряхивай, а всё равно последняя капля в штаны упадёт». А рынок сбыта какой.
Конечно мужикам прокладки носить западло, это понятно. Так и не нужно именно прокладок. Нужно сделать Клобучок, наподобие того, который надевается на голову соколу во время охоты, на шнурках.
А какую можно делать чудесную рекламу.
Ну например вот сидит мужик с подзорной трубой и рассматривает на улице тёток. А тётки все страшные очень, неинтересные. И тут идёт ОНА, блондинка конечно. И дальше конечно аллегорию нужно показывать, потому что Хуй же нельзя показывать — это же порнография сразу, если Хуй. Лопаются значит на клобучке шнурки, взмывает Сокол высоко-высоко в небо и впивается в белую голубку, и рвёт когтями нежные её бока, и падают они вместе в высокую траву. И всё это под какую-нибудь торжественную музыку наподобие как у эмтээс или мегафона. Клобучок Сокол.