то. Но почему-то запомнилась мне беседа с каким-то философом из города Бостона. Философ этот жаловался ведущему передачи: «Вот я, — рассказывал он, — лежу весь день на диване, а мне говорят: чего весь день лежишь на диване, шёл бы лучше на работу устроился. А я может быть на этом диване и работаю! Я может за день на диване устаю больше, чем рабочий у станка!»
И правду ведь говорил. Рабочий у станка (а я сам работал у станка), он о чём думает? О том, как ровно идёт стружка (резец значит хорошо заточен), о том как выточить сопло для дачного опрыскивателя, о том как бы чего спиздить, чтобы полезное, но не очень тяжёлое. О том как он выпьет за обедом стакан сметаны, а после смены — стакан водки. И ещё о том, как хорошо работать во вторую смену — придёшь домой, а там жена не пиздит, потому что спит уже. И все мысли эти лёгкие и приятные и поэтому рабочему хорошо.
Хотя тоже бывают неприятности, у кого их не бывает, но они своим чередом, как водится.
«Ну и что ж ты, — скажут мне с подъёбкой, — не остался стоять у станка-то, раз уж так заебись?»
Да вот так вот получилось — не взяли меня рабочие к себе. «Тебе, Дима, в институт надо поступать, — сказал мне мастер-наставник, когда я запорол третий подряд вольфрамовый резец. — У тебя голова умная, чего тебе тут с нами в солидоле мараться».
Ну и пошёл я в институт, хули ещё делать.
Ну или вот буквально этим летом жил я в деревне под Вожегой. Хорошо жил, но решил однажды самостоятельно растопить баньку по-чёрному. Местный житель Евгений Васильевич некоторое время наблюдал за мной со громким смехом, а потом отобрал у меня топор и сказал: «Давай уж я. А ты лучше книжку про это напишешь».
А про философа очень хорошо написал Василий Макарович Шукшин:
Господи, думала старуха, хорошо, хорошо на земле, хорошо. А ты всё газетами своими шуршишь, всё думаешь… Чего ты выдумаешь? Ничего ты не выдумаешь, лучше бы на гармошке научился играть.
Мне как некоторым известно, подарили фотоаппарат.
Гулял сегодня по улице имени ак. Павлова. Охуел.
Надписи, нужно читать надписи.
В моём подъезде между четвёртым и пятым этажом живёт пожилая и очень интеллигентная собачья пара. Дворняги конечно.
Иногда, когда я иду домой от Замшиной улицы, они, узнав меня, вежливо идут сзади, чтобы я впустил их в подъезд. Старушка, по бабской своей темноте, боится лифта и поэтому идёт по лестнице пешком, а дедушка обычно едет со мной, хотя ему и нужно спускаться потом с шестого этажа.
В последнее время бабушка что-то разболелась и наверное собралась помирать. И дедушка, чтобы её прокормить, занялся попрошайничеством: смотрит в глаза и виляет хвостом. Но у него очень плохо получается: не умеет, совсем не умеет.
К забытому по городской рассеянности пакету с мусором возле крыльца рано утром прилетела сорока. Разворошила мешок, нашла там горы сокровищ и, как существо слишком коллективное, полетела немедленно приглашать на праздник всех своих друзей и родственников, чтобы заработать себе авторитет.
Тут как раз и я вышел на улицу поссать, заметил безобразие и, поскольку был без штанов, не стал относить мешок в мусорную яму, а занёс его назад в дом. Минут через пять услышал за окном страшный скандал: штук восемь прилетевших сорок видимо выясняли кому достанется самое вкусное и блестящее, и кто тут вообще самый заслуженный. Наконец однако они решили обратиться к собственно предмету обсуждения — а ничего нет!
Возникло неловкое молчание. Пригласившая сорока в страшном волнении забегала перед крыльцом: да вот же! Вот скорлупа, смотрите! Оно было, было! Целый огромный как Счастье мешок! Она даже разводила крыльями, показывая, какой это был прекрасный мешок.
Её молча выслушали и улетели, не сказав ни слова. Оставшаяся сорока ещё некоторое время бродила вокруг, заглядывала в кусты — может завалилось, рыла даже лапой землю, пожимала крыльями. Ну и улетела понурившись, а хули тут ещё делать — позор, позор на всю оставшуюся и не очень, между прочим, длинную жизнь.
Город наш Целиноград, которого давно уж нет на карте, был конечно дыра дырой. Однако несмотря на это в нём было целых пять институтов: медицинский, педагогический, сельскохозяйственный, инженерно-строительный и ещё филиал Омского института инженеров железнодорожного транспорта.
В инженерно-строительном самым завидным был факультет ПГС (промышленно-гражданское строительство) — туда шли медалисты и отличники. А самым позорным был факультет ВК в том же самом институте (водоснабжение и канализация).
Друг моего детства Фарит (знатоки правописания татарских имён могут сразу идти нахуй) поступил как раз на ВК. Я тогда был обуян гордыней, потому что учился на отделении электронно-вычислительных машин в городе Омске и поэтому как-то раз решил поглумиться, типа, ну как там говно течет по трубам?
Фарит даже не обиделся, но объяснил, что под напором воды говно подвергается воздействию турбулентности и стремится закручиваться в сложно-интегрально вычисляемую спираль. Поэтому расчёт математической модели унитаза — это вовсе не тривиальная задача, и далеко не каждому посильная.
Иногда меня спрашивают, а с какого хуя я закрыл свой ЖЖ на ливжорнал. ком.
А вот в частности ещё и поэтому:
В свете последних изменений, происходящих в сфере маркетинговых исследований, представляется, что интерес к изучению трендсеттеров будет постоянно расти. Это будет связано как с осознанием перспективности подобного метода для решения различных маркетинговых задач, так и с утратой доверия к традиционным исследовательским методам. По мере роста интереса к «тренд-сеттерским» исследованиям будет расти и потребность в новых методах рекрутинга. В этой связи Живой Журнал представляется весьма перспективным инструментом для организации подобных исследовательских проектов. В то же время можно с уверенностью предположить, что само сообщество русскоязычных ЖЖ-юзеров в ближайшие год-два будет стремительно расти, вовлекая все новых и новых пользователей из разных слоев общества, что, в свою очередь, откроет новые возможности для исследователей.
(c) Журнал «Маркетинг и маркетинговые исследования» № 4 (58) август 2005.
Распивали вчера напиток водка Санкт-петербург в блинной при доме кино. ЖЖ-юзер Потап читал где-то неподалёку математическую лекцию и привёл с этой лекции биологического учёного Алексея с чрезвычайно выразительной семитической внешностью.
Биологический учёный Алексей рассказал печальную историю про то, как поселил в мастерской своего отца-художника филолога из Бостона (что-то слишком часто стал возникать в моей жизни этот американский город), а тот пригласил в гости литературно-художественную богему, которая нажралась, всё заблевала и разломала.
Не знаю, где он такую богему нашёл. Та богема, с которой я обычно выпиваю, она тоже очень любит нажраться, но потом обычно падает и тихо спит. Даже вот последний карельский писатель Новиков из Петрозаводска — уж ему-то казалось бы всё можно, но и он максимум что сделает, так это всех нахуй пошлёт и скажет, что он один тут писатель, а все остальные говно, и тоже потом заснёт.
Ещё, в самый разгар тоста, который произносил биолог Алексей про неизвестного мне римского императора с цитатами из Катулла и Цицерона, в блинную вошёл в сопровождении большой свиты бывший знаток всего на свете Фёдор Двинятин (я давно заметил, что стоит человеку хоть раз в жизни показаться в телевизоре, так за ним тут же увязывается целая толпа хихикающих старух). Знаток, наклонив голову в сторону, некоторое время послушал биолога Алексея, затем ознакомился с ассортиментом и прейскурантом (неприлично низким), ещё послушал тост и с содроганием удалился.
Тут и мы засобирались, потому что тост уже кончился. Часть присутствующих отправилась в Русский музей созерцать картины Шишкина, мы же с жж-юзером Потапом, беседуя о достоинствах и недостатках улицы зодчего Росси, поехали к известному писателю Житинскому (хотели сначала ехать в гавань к японоведу Смоленскому, но к Смоленскому без коньяка неприлично, а денег на коньяк не было), дабы вынести на помойку настенные шкафы и лично наблюдать очередной позор команды зенит-чемпион.
За вынос шкафов мы были премированы литром синопской водки, которую от невыносимого горя почти что всю и выпили.
А потом среди ночи я почему-то оказался на Лабораторной улице. Шёл дождь, горел омерзительный какой-то фонарь и я, шатаясь от грусти, знал, что если сейчас ко мне подойдёт милиция, мне нечего будет ей возразить.
Но она не подошла. Милиция вообще очень не любит дождь.
Мамонов прекрасный всё-таки.
— ЖИТЬ просто — очень сложно. Потому что простые вещи — самые сложные. Попробуйте объяснить слепому, что такое зеленый цвет. Можно объяснить, как работает радио, а цвет — невозможно. Расскажу один случай. Когда я только переехал в деревню, то был весь из себя эколог, бегал защищать деревья, которые местные крестьяне валят, чтобы печь топить. Сейчас у меня это прошло, потому что я там уже 11 лет живу. Сам, бывает, в лес хожу за дровами. А тогда мой сосед нанял деревенских ребят, чтобы они 500 молоденьких елочек срубили, очистили и заборчик из них ему сделали. Я в бешенстве, сердце колотится. Думаю: «Пойду к тем, кто валил, — к рабочим. Они поймут, это же их лес». Как раз у магазина встретились. Уже вечер, поэтому все, как вы понимаете, в таком радужном состоянии. «Ребята, ну как же так?» — начал было я. Но они как поперли на меня: «Ты чего, козел!» «Ну, — думаю, — сейчас побьют». Но обошлось. Возвращаюсь домой, ночь не сплю, ворочаюсь. Утром побежал в церковь у батюшки совета спрашивать. Рассказал ему все в полной уверенности, что я такой правильный, защитник леса. Думал, он вместе со мной будет возмущаться. А он мне сказал простые слова: «Безумного не вразумляй». Вот что такое простота.